За нейтральной полосой - Сергей Самаров

Тем не менее уже появилась возможность себя занять до того времени, думает Циремпил, как освободится господин Кито. И потом, когда тот снова будет занят.

После обеда Циремпил интересуется у слуги, вкатывающего в его комнату сервировочный столик, чтобы увезти грязную посуду, когда придет господин Кито.

– Рауль... – единственное, что отвечает человек, и становится понятно, что этот русского языка не знает.

– Позовите Рауля.

Рауль появляется через минуту. Вежливый, улыбчивый.

– Рауль, когда меня навестит господин Кито?

– Думаю, что не очень скоро... Он ведь говорил вам, что собирается надолго уехать. Вот и уехал... Разве он не простился с вами?

– Не только не простился, он даже не предупредил...

Рауль пожимает плечами:

– Наверное, потому, что он уехал ночью. Я думаю, что ему позвонили и он уехал. И не захотел вас будить. У него бывают такие срочные дела.

Циремпил отпускает Рауля и снова садится к столу. Работать без мольберта неудобно – сказывается привычка. Циремпил попробовал соорудить себе наколенный мольберт из папки, в которой Рауль принес бумагу, но папка слишком мягкая, гнется. В результате он все же приспосабливается сидеть за столом.

До обеда он работал над одним наброском. Появился рисунок степи. Сейчас садится за него же, но известие об отъезде господина Кито разбудило воображение, успокоившееся было во время долгих бесед, снова полезли в голову мысли о том, что обязательно произойдет, когда господин Кито вернется. И Циремпил оставляет незаконченный рисунок и начинает черкать по-другому листу. Он еще сам точно не знает, что он рисует, не понимает этого, но почему-то кажется, что случись какая-то авария с электричеством, окажись окна наглухо закрыты ставнями, ночь, в конце-то концов, среди дня наступи – он все равно будет делать это же, и что-то из этого получится, хотя сам он пока даже не догадывается, что...

Только через час, отодвинув рисунок от себя и встав из-за стола, Циремпил осознает, что он изобразил лежащего на полу профессора Родича и стоящего рядом с ним человека, держащего пистолет, нацеленный уже мертвому профессору в грудь...

Когда привозят ужин, Циремпил стоит у окна и даже не поворачивается на звук. Словно не слышит. На него снова наплывают неприятные мысли, и снова он ищет мысленно способ вырваться отсюда. Но прекрасно осознает, что, оставаясь взаперти в четырех стенах, пусть и бумажных, он никогда не сможет совершить побег. Надо искать любую возможность выбираться сначала в дом, потом в город. С этим слугой, сервирующим стол, разговаривать невозможно, потому что он не знает русского языка. Нить, связывающая его с внешним миром, может установиться только посредством Рауля. Может быть, и еще кто-то в доме говорит по-русски, но для установления отношений необходимо говорить как можно чаще. Значит, Рауль – единственный вариант. Но он никогда не остается в комнате надолго и старательно избегает вопросов, которые не имеют отношения к конкретным желаниям Циремпила.

Когда закрывается дверь за слугой, Циремпил останавливается перед рисунком, над которым работал словно в тумане. Смотрит, и приходит желание рисунок разорвать. Настолько он неудачен. Как художник, Циремпил знает свою самую слабую сторону. Ему никогда не удается полноценная работа над человеческой фигурой в динамике. Но он всматривается в изображения лиц профессора и его убийцы и останавливает свою руку. Лица, в самом деле, удались. Они не просто узнаваемы, они отражают настроение. Ярость убийцы и мертвый испуг Родича.

А что, если... А что, если заполучить Рауля в собеседники именно таким образом. Это будет очень конкретное желание – нарисовать портрет... И любой разговор во время сеанса будет выглядеть естественным...

Циремпил подходит к двери, легонько стучит и громко зовет:

– Рауль!

Проходит почти минута, когда в двери поворачивается ключ и заглядывает совсем незнакомый человек. Ничего не говорит, только смотрит на Дашинимаева.

– Мне нужен Рауль!

Человек имя знает, но не знает язык и потому отвечает жестом. Показывает на свои часы, а потом выставляет два пальца. Очевидно, сообщает, что Рауль будет через два часа. Циремпил кивает и отворачивается.

Он снова садится за стол, даже пастельный карандаш берет в руки, но рука застывает над листом бумаги. Частое и хорошо знакомое состояние... То, что бывшая жена называла творческим бессилием, а он, не соглашаясь с ней, просто временным отсутствием вдохновения. Чтобы работать, надо знать, над чем работать. А он не знает. Не может он работать, когда мысли бегают вразброд. Когда-то он создал несколько действительно хороших картин. Это не только его оценка, это оценка со стороны. Но тогда он уезжал в полупустую деревню и работал там в заброшенной хозяевами избе. В полном одиночестве. Ничто не отвлекало его мысли, никто не сбивал с настроя. Он уходил в работу целиком. Сейчас же, когда не знаешь, что с тобой случится вскоре... Да что вскоре... Не знаешь, что с тобой случится завтра... В таком состоянии невозможно сосредоточиться на работе. В таком состоянии может быть только ремесленничество... А ремесленничество предполагает заказ. Пусть и свой собственный заказ. Скажем, портрет Рауля... Будет над ним работать и сосредоточится... А просто так – не может...

Циремпил возвращается к окну. Вид за стеклом хорошо знаком ему. Каждая деталь двора уже отмечена в памяти. Каждая деталь забора уже ощупана взглядом. Более того, уже не однажды представлена мысленная картина побега. Где-то стоят камеры скрытого наблюдения. И потому до забора следует добираться по наиболее закрытым местам, кое-где и ползком... А потом подпрыгнуть, ухватиться за пики, подтянуться и одним махом послать свое тело на свободу.

Только как из дома выбраться?..

Когда приходит все-таки Рауль, Циремпил изображает самую приветливую улыбку на лице:

– Рауль, я хотел бы нарисовать ваш портрет.

Рауль отрицательно мотает головой:

– Это исключено. Я даже не фотографируюсь. А уж портрет мне вовсе ни к чему... Рисуйте лучше пейзажи. У вас хорошо получается. – Рауль смотрит на рисунок степи. – Кстати, будьте готовы. Завтра нам предстоит съездить в банк, чтобы снять некоторую сумму на хозяйственные нужды. Завтра же после обеда приедет человек, который будет обучать вас английскому языку по экспресс-методу. Под легким гипнозом.

Последнее сообщение слегка утешило Дашинимаева. Если его собираются обучать английскому, значит, от него не поторопятся сразу избавиться.

2

Таку не желает общаться с «Альфой» и таким образом демонстрировать миссию своей организации. Александр вынужден с ней не согласиться. Он настаивает на том, чтобы она дождалась хотя бы составления протокола, поскольку была не только непосредственным участником происшествия, но и основным действующим лицом. Иначе его ждут неприятности...

Альфовцы приезжают быстро. К сожалению, чуть раньше на месте оказываются сразу три милицейские машины, одна из них принадлежащая ОМОНу. Басаргин даже удостоверение не показывает – только лицензию на право ношения оружия. Таку показывает точно такую же лицензию международного образца и паспорт «гражданина мира», выданный ООН.

Старший из ментов, высокий и очень худой капитан, все рвется составить протокол, но Басаргин просто кладет свою руку на его руку, уже держащую ручку.

– Отставить, товарищ капитан. Это дело не вашего уровня. Сейчас приедет «Альфа», и протокол будет составляться оперативной группой ФСБ, – и виновато смотрит на Таку. Уж с ментами-то ей совсем не хотелось бы общаться и проходить, даже в качестве жертвы попытки похищения, по сводкам МВД.

Капитан смотрит недоверчиво и зачем-то бросает взгляд на часы, словно сомневается в торопливости опергруппы ФСБ. Знает, что те не любят ездить с «мигалкой», а иначе пробраться через Москву в час пик, когда все едут с работы, практически невозможно. Тем не менее три машины опергруппы приезжают почти тут же. Даже без «мигалки» – пробились. Старшим прибывает капитан Рославлев. Буквально двумя словами что-то объясняет ментовскому капитану. Басаргин, зная обычную вежливость и воспитанность Рославлева, не верит, что тот просто «послал», как кажется Пулату, ментов куда-то очень далеко. Но менты уезжают быстро, словно именно туда и торопятся. Тут же приезжают еще два транспорта – микроавтобус и настоящий автобус. Первый из судмедэкспертизы – увозит труп с дыркой в середине лба, второй за пленниками, которых грузят в салон и приковывают к специальной стойке, чтобы не трепыхались, как бабочки. По крайней мере, человек из «Хендэ Акцента» очень напоминает собой бабочку, истерично трепыхается и выглядит очень испуганным.

Автобус собирается уезжать, но Басаргин настаивает на немедленном допросе и сообщает Рославлеву о машине, стоящей у него во дворе. Допрос рвется провести Пулат, Рославлев возражает, но не очень уверенно, потом просит охранников проверить крепление пленников к стойкам и отправляет их «покурить» и выделить «оперативный простор» для «маленького капитана».