За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском - Лев Славин

Ехали молча. На Мясницкой остановились. Отпустили извозчика. Прошли в Златоустинский. Через некоторое время студент вынес теплый плащ и картуз. Домбровский накинул плащ на свое женское одеяние, снял с головы бабий платок и надел картуз. Они пошли вверх по Мясницкой к Чистым прудам. Студент сказал:

— Не спрашиваю, как вас зовут. Впрочем, называйтесь, как хотите. А я Шостакович Болеслав Петрович, лет мне двадцать. И — доверие за доверие — я состою в «организации».

— «Земля и воля»?

— Да.

Домбровский нащупал его руку и пожал ее.

— Брат! — сказал он. — Я Домбровский.

Шостакович остановился:

— Тот самый? Так вас не казнили? Мы знаем: Муравьев сказал, что не успокоится, пока не возведет вас на эшафот. А Катков строчит против вас гнусности в своих «Московских ведомостях». А вы знаете меру его влияния. Перед ним министры трепещут. Он советник царя. Недаром Герцен называет его: «правительствующий редактор». Однако подумаем, куда вас… Послушайте, вы очень устали?

— Устал, — сознался Домбровский.

— Не продержитесь еще часика два? Объясню вам, почему. Нам сейчас один выход: в номера. В гостиницу поплоше. Чем позднее, тем лучше, расспросов меньше. Загуляли, дескать, домой поздно. А завтра я вас устрою у кого-нибудь из наших. А через дня три я сам переезжаю от родных в наемную комнату. Там целая квартира сдается. И покойно, вот уж подлинно как у Христа за пазухой — дом-то церковный, хозяин — священник.

Они бродили часов до двух. Домбровский несколько раз просил Шостаковича остановиться и, прислонившись к стене, отдыхал.

Когда приближался городовой, Шостакович говорил громко:

— Вот назюзюкался! Теперь тащи его домой. Ну, шевелись, образина пьяная! Ужо жинка намылит тебе башку…

Наконец в одном из переулков на Сретенке они вошли в заведение под вывеской «Крым» — меблированные номера с трактиром. Им отвели комнату. Домбровский, не раздеваясь, бросился на кровать.

— Погодите, — сказал Шостакович, — вам первое дело — скинуть все это бабское. А потом — вы ведь, надо думать, голодны? Когда последний раз кушали?

— Вчера вечером…

— Ну вот видите! Экой вы! Этак, не кушавши, недолго заболеть. Зачем осложнять положение и без того чертовски запутанное?.

Студент сбегал вниз заказать ужин. Домбровский тем временем сходил в отхожее место и спустил в дыру свой женский гардероб. Теперь он был одет в то, в чем взяли его в Варшаве — коричневый сюртук статского покроя и темно-серые брюки.

Проснулись они довольно поздно и тотчас пошли к Патриаршим прудам. У дома Мухина в Трехпрудном переулке они остановились, и Шостакович сказал:

— Здесь живут три студента в одной комнате: Коля Ишутин, Максим Загибалов и Митя Юрасов. Все наши, народники. Ребята хорошие. Вы денек-другой у них проведете, пока я перекочую к попу. Тогда я вас заберу.

Студенты приняли Домбровского восторженно. Два дня он провел у них, а на третий из предосторожности они перевели его к другому студенту, Пете Ермолову, совсем молоденькому, ему только что исполнилось восемнадцать. Домбровский рассказывал им о событиях несчастного восстания в Польше. Студенты делились с ним своими планами, среди которых немалое место занимал проект организации побега Чернышевского из ссылки.

— Это вы замыслили святое дело, — говорил Домбровский. — Если бы не мое нелегальное положение, я бы принял в этом самое деятельное участие. Николай Гаврилович когда-то благословил меня на революционный путь.

По нескольку раз в день приходил Шостакович. Он все хлопотал насчет паспорта для Домбровского. На четвертый день он пришел к Ермолову радостно возбужденный. С ним был другой студент. Шостакович сказал:

— Ну, Ярослав Викторович, все улажено — и квартира и паспорт. Сейчас мы с вами переезжаем.

— Куда? — осторожно спросил Домбровский.

— Да вы его не стесняйтесь, — сказал Шостакович, указывая на своего спутника. — Это Коля Рыбаков, наш. Он как раз руководил подпольным московским землячеством наших казанских ребят. У него есть идея насчет паспорта. Недурная, я бы сказал, идейка.

Рыбаков сердечно и почтительно пожал руку Домбровского.

— Какая ж идея? — спросил Домбровский.

— А это мы давайте уж на новой квартирке поговорим.

Новая квартира оказалась на Покровке, в доме священника, у церкви Успенья. Квартиру снимал врач Калистов. Недавно он перевелся в Самару, в городскую больницу.

— А жена его, Варвара Гавриловна, пока еще живет здесь, — рассказывал, подходя к дому, Шостакович. — Три комнаты она сдает постояльцам. Одну занял я. А другую, стало быть, вы. Плата, правда, немалая, четвертной в месяц, но зато покойно.

— А в третьей комнате кто? — осведомился Домбровский.

— А разве я вам не сказал? Ольга Сократовна.

— Какая Ольга Сократовна? — взволновался Домбровский.

— Та самая. Жена Николая Гавриловича Чернышевского…

Глава 24

Полковник Иван Оттович фон Рихтер

— Я очень хорошо помню вас, — сказала Ольга Сократовна. — Помню, как вы приходили к нам в Петербурге на Московскую улицу. Совсем недавно это было. А сколько воды утекло…

— Не только воды, — сказал Домбровский. — И крови…

— Вы знаете, Ярослав Викторович, по-моему, вам не следует жить на этой квартире. Ведь за мной может быть наблюдение. Правда, до сих пор я не замечала ничего такого. Ну, а вдруг? Право, не стоит вам здесь. Шостакович привел вас сюда по легкомыслию.

— Вы правы, Ольга Сократовна, — сказал Домбровский задумчиво. — Я сразу решил, что здесь мне не место. Я через несколько дней уеду в Петербург.

— И я скоро уеду.

— Куда, если не секрет?

— Туда… К нему…

— Он где? Известно это?

— Известно: в Нерчинских рудниках, в поселке Кадая. После каторги, обещают, ему разрешат на поселение.

— Я, Ольга Сократовна, не знаю, какой срок у него.

— Семь лет каторжных работ. А у вас, Ярослав Викторович?

— Пятнадцать, Ольга Сократовна.

— Вот какие нынче разговоры у русских с поляками: сколько у нас да сколько у вас… Бросим эту грустную тему. Вы на свободе…

— Ольга Сократовна…

— Тшш… Я знаю, что вы хотите сказать. Не надо об этом вслух, не надо!

— Нас никто не слышит. Делаются попытки к освобождению Николая Гавриловича.

— Знаю. Эти горячие головы… Но ведь горячность тут не главное.

— Да… Тут нужен точный расчет.

— А помните, — спросила Ольга Сократовна, — ваш вопрос тогда, у нас? Вы задали его еще в передней, еще не зайдя в комнаты. Помните?