Пиранья - Марина Крамер

– Ну, спасибо, облегчил работу СОБРу.

Максима Харитонова задержали быстро и без особых проблем. Увидев на пороге комнаты двух собровцев с автоматами, он покорно слез с дивана и лег лицом на пол, сложив руки в замок на затылке.

Пока в комнате шел обыск, Лена сидела в кухне с матерью Максима, пожилой женщиной в ситцевом халате и косынке, закрывавшей пышные седые волосы. Женщина то и дело принималась плакать, закрывала лицо ладонями и всхлипывала:

– Ну что, что я не так сделала? Я же все для него… да, небогато жили, отец умер, я одна его вырастила… но он ведь был хорошим мальчиком, поверьте – хорошим! Он же мне помогал всегда… я на трех работах вкалывала, он мне помогал почту разносить… полы со мной мыл в подъездах… что же случилось-то, Господи, за что ты меня наказал? – Она раскачивалась из стороны в сторону на табурете, и Лена боялась, что в какой-то момент женщина просто упадет на пол в маленькой кухоньке, прямо между плитой и столом.

– Успокойтесь, пожалуйста… я понимаю, мои слова мало что изменят, но вашей вины нет. Максим поддался влиянию…

Женщина вдруг выпрямилась, вытерла слезы и жестко произнесла:

– Влиянию? Как можно повлиять на взрослого человека, мужчину? Что вы такое говорите? Как можно заставить убивать того, кто не хочет этого делать и не представляет себя убийцей? Нет, это только моя вина. Значит, я неправильно его воспитала, ошиблась. Мой сын – мой грех.

Лена не знала, что сказать. Ей казалось, что мать Харитонова будет валить все на Виталия, обвинять его, выгораживать единственного сына, но нет – та стала искать причину случившегося в себе, и Лена не знала, что могло бы быть хуже.

Смотреть на женщину было очень тяжело, у Крошиной кольнуло в груди, и она невольно поморщилась и потерла левую сторону рукой, и женщина тут же отвлеклась:

– Что с вами? Плохо? Сердце, да? – Она засуетилась, заметалась, вынимая из шкафчика флакон с лекарством и хрустальную рюмку, отмерила нужное количество капель и подала Лене вместе со стаканом воды: – Вот, возьмите…

Крошина выпила, испытывая угрызения совести – с ней подобное случилось впервые, чтобы вот так расклеиться на обыске, да еще перед матерью подозреваемого.

– Извините меня… – пробормотала она.

– Я понимаю… это ведь только представить – молодая женщина, а все время в таком вот копаетесь… какое сердце выдержит…

Когда Харитонова уводили, Лена, выйдя в коридор, вдруг отметила в его фигуре что-то знакомое и задержала собровцев:

– Погодите минутку. Максим Викторович, повернитесь, пожалуйста, в профиль ко мне.

Харитонов подчинился, и Лена мгновенно вспомнила, где видела это.

– А вы неплохо сыграли роль майора Паровозникова. Специально тренировались?

Харитонов покраснел:

– Пару раз проследил за ним… – и вдруг осекся: – Какого майора, я не знаю никакого майора… – В глазах заметался испуг, Харитонов съежился, поняв, что сказал лишнее.

– Не усугубляйте, Максим Викторович. Все, выводите, я сейчас закончу и тоже поеду. Левченко, поезжайте в СИЗО, оформляйте, – устало распорядилась Лена, даже не испытав облегчения от внезапной находки.

Она ехала в СИЗО и пыталась угадать, как поведет себя Виталий Карманов. Скорее всего, именно так, как делал это всегда – будет хамить, угрожать, бряцать отцовскими заслугами. Но сегодня в ежедневнике у Лены имелся убойный аргумент, против которого Виталий наверняка будет бессилен.

Его привели в комнату для допросов, и Карманов-младший вальяжно развалился за столом напротив Лены:

– Что, явились извиняться?

– С чего бы мне извиняться перед вами?

– А за незаконное задержание, например, не принято у вас? Меня же выпускают, верно?

– Нет, вас не выпускают. Вы – обвиняемый.

– Обвиняемый? – захохотал Карманов, откидываясь на спинку стула. – Офигеть! Вы даже представить не можете, куда вляпались, гражданка следователь. Придется новую работу искать.

– Это вряд ли.

– Даже не сомневайтесь.

– Давайте, Виталий Егорович, о насущном и ближе к делу, – сказала Лена, открывая папку. – С кого начнем? С Паретти или, может, с Хусейнова? Как вам удобнее рассказывать, по порядку или вразнобой?

Карманов перестал смеяться, выпрямился и зло посмотрел на Лену:

– Нет, вы точно не понимаете. Я ничего не буду рассказывать, и вы не докажете, что это я их убил.

– То есть убили все-таки вы?

– Ну да, – осклабился Карманов. – Можете записывать, но я адвокату скажу, что вы меня вынудили на себя чужое взять.

– Вряд ли государственный защитник будет заинтересован выслушивать такую чушь.

– С чего – государственный? Мне папа наймет крутого – вон, хоть Соловецкого – знаете небось такого? Деньги гребет, конечно, но результат всегда выдает.

Лена пропустила это замечание мимо ушей – в этой комнате она слышала еще и не такое и от куда более авторитетных людей, чем этот щуплый мажор, уверенный в своей безнаказанности. Как и крутой адвокат Соловецкий, старший следователь Крошина тоже умела выдавать результат, правда, не тот, на который рассчитывали обычно ее подследственные.

– Значит, вы признаете себя виновным в убийствах Паретти, Хусейнова, Терентьева и Котова? А также в соучастии в убийстве Гаврилова?

– Нет, – снова осклабился Карманов.

– А вот ваша подельница Веткина утверждает, что именно вы убили всех четверых и помогли ей избавиться от тела Гаврилова.

– Мало ли что там эта марамойка наговорила. Она, между прочим, тоже четверых человек того-сь… ножичком. И заметьте – одного собственноручно, без чьей-то помощи!

– Но ведь это вы ее заставили. Зачем?

– А потому что могу, – подавшись через стол вперед, оскалился Карманов. – Могу – понятно? И сам убить могу, и кого-то заставить это сделать – тоже. Да вы хоть знаете, кто мой отец? Вы знаете, что будет, когда он сюда придет? Вам точно не позавидуешь! Даже если вы ему гору доказательств предъявите, что это я убил – он не поверит, ясно? Я – его сын, он меня все равно вытащит! И ничего мне за это не будет!

– Ошибаетесь. И комплекс бога придется лечить где-то в исправительном учреждении. Ничего, там с этим отлично справляются.

Карманов расхохотался, откинув назад голову:

– Ну, вы даете, гражданка следователь! В каком учреждении? Да кто вам позволит меня туда отправить-то?

Лена посмотрела на него почти с жалостью. Парень настолько привык, что всемогущий папа прикроет любой его грешок, что даже не допускает мысли об обратном. Ну что ж… она вынула из ежедневника сложенный вчетверо листок бумаги и протянула обвиняемому:

– Это вам.

– Что это? – перестав смеяться, спросил Карманов.

– А вы прочтите.

Тот взял листок, развернул и, бросив на Лену недоверчивый взгляд, погрузился в чтение. По мере того как он читал, выражение лица из самодовольно-надменного становилось сперва растерянным, а потом даже жалким.

Карманов отбросил листок и закрыл лицо руками, раскачиваясь из стороны в сторону.

– А теперь, когда вы убедились в том, что в этот раз не останетесь безнаказанным, может, поговорим нормально? – спросила Лена.

– Он… не придет?

– Нет, Виталий Егорович, ваш отец не придет. Я предлагала ему свидание, но он отказался. Так что в ваших интересах сейчас добровольно рассказать мне все об обстоятельствах всех четырех убийств, и это учтется