Пиранья - Марина Крамер

смотреть, как я оседаю на землю, пытаясь руками ухватиться за его куртку… а потом еще раз ударит, и еще… я, кажется, закричала, потому что Ветал меня ударил по щеке… и сказал, мол, заткнись, дура, надо куда-то труп прятать, если найдут – нам обоим кранты, а тебя вообще первой за задницу возьмут, потому что тебя два дня с этим итальянцем в городе видели, и камер полно везде, если что… я очень испугалась… мы его волоком дотащили до гаражей, уже темнело… Ветал принес канистру из машины, облил тело и поджег… я не могла даже смотреть, а он не отпускал и все говорил – смотри, если сдашь меня, тоже так сгоришь…

– Почему вы не рассказали об этом Гаврилову? Он бы помог вам.

– Гаврилову? – Анна подняла голову и криво усмехнулась: – С Гавриловым я себя как дура вела… не устраивало меня, что ему уже за сорок, вот же… зато он бы меня защитил, вы правы. Но я так боялась, что Ветал решит и меня тоже убрать, чтобы не выдала… еще и Гаврилова туда впутывать…

– В конце концов вы все равно его убили, – заметила Лена, поймав себя на том, что совершенно не испытывает к Анне никакого сочувствия.

– Я же говорила… мне пришлось! Я бы никогда… но… когда мы банкира убили, я поняла, что надо как-то соскакивать. Ветал уже вообще берегов не видел, не соглашался ни на что – я же уехать предлагала, да мы так и хотели, но… он, видно, во вкус вошел. А что – нас же не поймали, нам все удавалось, если что – ему бы отец помог. А кто помог бы мне? – выкрикнула Веткина, и Лена поморщилась:

– Успокойтесь. Воды хотите?

Та закивала. Лена встала, налила воду в пластиковый стакан и протянула девушке.

Анна, обхватив стакан обеими руками, принялась пить, то и дело расплескивая воду – так у нее тряслись руки.

– Спасибо…

– Продолжайте.

– Я поняла, что мне надо хотя бы от ножа избавиться. Да, Ветал поорал бы, но вряд ли бы на меня подумал – он в последнее время начал пить, как дурной. Я думаю, это он от страха… в общем, нож я украла, принесла в офис – ну, а куда мне еще было? Положила в ящик стола, думала, что в подходящий момент возьму и брошу в реку. А вечером Гаврилов ко мне зашел зачем-то, я повернулась неловко, зацепила ящик, он выдвинулся… Мне показалось, что Гаврилов увидел нож… у него лицо такое стало… растерянное, что ли… он даже не сказал, зачем заходил, развернулся и ушел, а я поняла – все, мне конец.

– Как вы объяснили Карманову, за что убили Гаврилова? Он ведь не знал про украденный нож?

– Не знал… я поехала вечером к Гаврилову домой, он был один, обрадовался. Я у него в кухне нож взяла из стойки, большой такой, с длинным лезвием… это оказалось труднее, чем раньше… – Веткина снова заплакала, спрятав лицо в ладонях, и сквозь всхлипывания проговорила: – Во всех смыслах трудно было – и морально, и физически… у меня рука на другое оружие поставлена, с более коротким лезвием… а здесь… когда я его первый раз ударила, он так на меня посмотрел… как ребенок, у которого игрушку отняли – обиженно как-то… и спросил – мол, Анюта, за что? И меня этот вопрос вообще мозгов лишил – я его колола и колола, как манекен на тренировках… столько крови было – ужас… когда я поняла, что он не дышит, позвонила Веталу, соврала, что Гаврилов на меня набросился, из квартиры не выпускал, что мне защищаться пришлось – в общем, чушь какую-то… они с Харитоном приехали… сначала тоже хотели сжечь где-нибудь на свалке, а потом я про рыб вспомнила… Гаврилов как-то говорил, что стая пираний способна сожрать быка за пятнадцать минут… Оставалось только придумать, как тело в офис пронести и в аквариум засунуть. Поняли, что частями безопаснее…

– Вам не страшно, Анна Дмитриевна? – вдруг спросила Лена, и Веткина вздрогнула:

– Мне? Сейчас уже нет…

– Железная вы. Мне кажется, я с ума бы сошла, доведись мне такое увидеть…

– У меня не было выбора, как вы не понимаете? Я помогла Веталу трех человек убить… что мне оставалось?

– Ну, разумеется – где три, там и четыре, одним больше, одним меньше…

– Я понимаю, как это звучит… Но вы просто поставьте себя на мое место – что бы вы сделали?

– Во-первых, я никогда не оказалась бы на вашем месте, хотя бы потому, что меня никогда не привлекало холодное оружие. Кстати, откуда у вас это, не думали?

– Мой папа был охотником. Но все, что я о нем помню, это рука, сжимающая очень красивый охотничий нож – с наборной ручкой, с выгравированным узором на лезвии, с ограничителем, чтобы палец не сорвался. – Анна вытерла глаза и посмотрела на Лену: – У меня был чудесный папа, добрый, сильный… но я не помню о нем ничего, кроме этого ножа. Я в детдоме всегда только ножи рисовала, меня даже психиатру показывали, думали, что я свихнулась. Вообще это, наверное, странно, что я ничего не помню – мне же было двенадцать, когда их не стало. А маму я не помню совсем, никогда не могла сказать даже, какого цвета волосы у нее были.

– Вас не пытались лечить?

– В детском доме? Вы смеетесь? Там могли только искалечить еще сильнее. И потом – как жить среди зверьков с клеймом «психической»? Меня и так травили, я же была домашняя, долго привыкнуть не могла… если бы еще пришлось лечиться – вообще труба. Я научилась защищаться, дралась не хуже пацанов, а сама все думала – вот вырасту, выйду отсюда и обязательно куплю такой нож, как у папы был. И научусь им бить. Нож не купила… зато увидела объявление о наборе в клуб ножевого боя и сразу туда пошла. Гаранин меня брать не хотел, выгонял из зала, наверное, месяца три. Я в щель в дверях подглядывала, представляете? И научилась кое-чему. А потом меня заметил Ветал – увидел, как я под дверью околачиваюсь и движения повторяю. Завел в зал и сказал Гаранину, чтоб взял меня. Вот так…

– Карманов сразу проявлял к вам знаки внимания?

– Да вы что? Конечно, нет – кто я такая? У него такие девицы всегда были – мне не дотянуться. А потом как-то постепенно он то ли привык ко мне, то ли еще что… стал приглашать то в клуб, то в кафе, на машине катал… я, правда, боялась ездить с ним, он же ненормальный совершенно, вообще скорость не чувствует. Я в то время уже у Гаврилова работала, Ветал и устроил через отца. Вот Гаврилов – тот сразу начал ухаживать, не навязывался, а именно ухаживал. То цветы подарит, то