Жизнь с препятствиями - Феликс Кривин

Рубка леса

 Ах эта сказка, эта небыль,Она бывает неправа,Когда с земли уводит в небоТо, что годилось на дрова

Но ошибается и быль,Когда, рассудку на потребу,Спокойно превращает в пыльТо, что почти достигло неба.

Кошка в зоопарке

Кошка жила в зоопарке, но не в клетке, а между клетками. Это было обидно, потому что в клетке кормят, а между клетками нет. Что сам ухватишь, тем и бываешь сыт. Но зато живешь на свободе.

Таков закон жизни: либо сытая, либо свободная жизнь. Этот закон никому не нравится, потому что в любом случае чего-то не хватает.

Кошке не нравилось, что сама она на свободе, а еда от нее отделена клетками. И она бегала между клетками и кричала: «Долой клетки!» — наполняя атмосферу вольнолюбивыми мотивами. И когда вольнолюбивые мотивы дошли до администрации, клетки убрали и зоопарк переоборудовали в заповедник, где все на природе, все на свободе…

И сразу все завопили: «Давайте жрать!»

Громче всех вопила кошка. Раньше еду можно было стащить из клетки, хотя это и было сопряжено с определенными трудностями. А теперь что получилось? Ни клеток, ни еды?

А преступность? Когда у нас была такая преступность? Вы посмотрите, кого повыпускали из клеток! Это же преступники! Они же заживо друг друга едят!

Кошка забилась на самую верхушку дерева и с ужасом смотрела, как свободные граждане поедают друг друга. В свободолюбивых мотивах ничего об этом не было сказано.

И кошка завопила сверху: «Свободу клеткам!» Но спуститься с дерева не решалась из страха перед растущей преступностью.

Так и осталась на дереве. Научилась орешки грызть. Белки принимали ее за свою и вместе с ней кричали: «Свободу клеткам!»

Пассажир Чижик, вылетающий до Харькова

Мы всегда недовольны. И то у нас не так, и это не по-хорошему. И не те птицы на деревьях поют, и не те, какие надо, наедаются досыта. А я вам так скажу: слишком хорошо живем. Чересчур хорошо живем, вот в чем главная причина.

Сижу я недавно в аэропорту. Смотрю, как самолеты взлетают и на землю садятся. Они, пока не взлетят, такие большие, а потом становятся маленькие. А те, которые садятся, наоборот: сначала маленькие, а потом большие.

Сижу я и думаю: почему так? Я сколько летаю, а все одинаковый: что там, в небе, что здесь, на земле. Да если б меня так все время то сжимало, то раздувало, я б давно лапки откинул, дал дубаря. А мы не ценим. Своего не ценим. Все на чужое заглядываемся. А на что заглядываться? У них только успевай сжиматься да раздуваться…

Так я, значит, думаю, пока на аэродроме сижу. И вдруг слышу:

— Пассажир Чижик, вылетающий до Харькова! Подойдите ко второму окошку.

Опять, думаю, Чижик куда-то летит, опять ему у нас не нравится. Раньше он все на юг улетал, а теперь почему-то в Харьков. Интересно узнать, что у него там в Харькове. И почему его ко второму окошку подзывают.

Заглянул, а это не Чижик. Другой. Просто такая фамилия.

И стоит этот другой по фамилии Чижик у второго окошка, а ему говорят:

— Сегодня не полетите.

И он, представьте себе, не летит.

Да если бы мне сказали: «Зяблик, ты сегодня не полетишь»… Я бы им в глаза рассмеялся. А этот не смеется.

— Мне, — говорит, — на работу. — И так жалко заглядывает в глаза.

Слыхали? На работу! Пусть бы мне кто-то сказал, что мне нужно на работу, пусть бы сказал…

А мы — недовольны.

Нет, надо нам устроить аэродром. И чтоб каждого подзывали к окошку и говорили, кто полетит, а кто не полетит. И куда полетит, чтоб говорили, а не так — кому куда вздумается. И чтоб нас все время то сжимало, то раздувало, то сжимало, то раздувало…

Вот тогда бы мы были довольны. Всем довольны. И Чижик наш никуда бы не улетал, а сидел на месте, как этот, из Харькова.

Общественное мнение

Общественное мнение складывается из множества личных. Мнение мошки ложится рядом с мнением слона, мнение мышки рядом с мнением кошки.

А вот и Муравьишка — сопит, кряхтит: сам-то он махонький, а мнение у него вон какое большое! С таким мнением ни в общественный транспорт, ни в такси, — даже с работы могут, ежели что: не загромождай казенное помещение.

— Спятил дурень на старости лет, — высунулся Жук из-под кустика. — Чтоб я свое кровное да в общую кучу!

— Это не куча. Это общественное мнение…

— Вот именно, общественное. А ты в него кровное, свое… Запомни ты, общественник: общественное мнение не складывают, а делят.

— Как это делят? — прокряхтел Муравей. Совсем его придавило собственное мнение.

— Обыкновенно. Берут самое большое мнение, — допустим, слона. И делят на всех, чтоб каждый его придерживался. У слона, знаешь, какое мнение? Одного его мнения на нас всех хватит.

И спрятался Жук под кустик. И крикнул оттуда, из-под кустика:

— Хотя нельзя не приветствовать мнение мошки рядом с мнением кошки!

Это он высказал общественное мнение. Чтоб свое было целее.

Бочка

Свили две сороки гнездо на пороховой бочке. Это пустая бочка — плохая примета, а полная — примета хорошая. Вот и выбрали сороки бочку, полную доверху, — чтобы к счастью.

— А не взорветесь? — спрашивали осторожные воробьи.

— Ну, нет, мы живем потихонечку. Раньше у нас всякое бывало: то ссора, то скандал, а то, случалось, и подеремся. А теперь мы смирно живем, воздуха не сотрясаем. Если взлетаем, то осторожненько, чтоб на воздух не взлететь.

— Скучно, небось?

— Не без того. Но как вспомним, что могли бы на воздух взлететь, сразу становится весело. Могли бы взлететь — а вот не взлетаем!

— Значит, счастливы?

— Ну, животы приходится подтянуть, чтоб за продуктами не мотаться, воздуха не сотрясать. И по ночам плохо спим — пороховая бочка все-таки… Но в смысле того, что до сих пор не взлетели, конечно, счастливы. Еще как счастливы!

«А мы все воюем! — печально вздохнули воробьи. — Никак между собой не помиримся. А что если и нам бочку завести, натаскать в нее пороху и жить потихоньку… Чем больше пороху, тем меньше шороху…» — вот к какому выводу пришли воробьи.

Песочные часы

Когда песочные часы начинают счет времени, будущего у них много, а прошлого нет совсем. Но постепенно будущее из верхнего сосуда пересыпается в нижний, в котором песочные часы собирают прошлое.

Вначале песчинки падают беззаботно и весело, и кажется, что будущее играет в песочек. Но под конец начинаешь замечать, что это из него песок сыплется.

Будущее в верхнем сосуде, прошлое в нижнем, а где настоящее?

Оно вот здесь, в узком проходе, через который будущее сыплется в прошлое.

Может, потому в нем жить неудобно?

В будущем — просторно, в прошлом — просторно, а в настоящем — теснота, ни распрямиться, ни протолпиться. А когда протолпишься, глядь — ты уже проскочил.

Одна надежда: может, перевернут часы, и тогда прошлое снова станет будущим.

Дистрофики

Гвоздь работает, стараетсяИ его все время бьют.А шурупам все прощается,Хоть у них полегче труд.

И не те у них усилия,И не may них судьба…Дело ж все в одной извилинеПод названием резьба.

— Братцы вы мои! Родные! Близкие!Губим мы друг друга, это факт.Сгоряча кому-то правду выскажешь,Смотришь — тут инсульт, а там инфаркт.

И хотел бы, да нельзя иначе ведь,Все-то мы у жизни на краю.Если жизнь другим не укорачивать,Нечем будет удлинить свою.

Люблю я сильных людей,И, к их приобщаясь славе,Кажусь я себе сильней,Но в мире, где сила правит,

Я к слабым питаю страсть.Одно только мне не мило,Что любят слабые власть.Она у них вместо силы.

Бежишь — и все бежит обратно:Столбы, деревья, небеса.Особенно бежать приятно,Когда бежишь не от, а за.

Дорога стелется покорно,И даль волнует и зовет…Особенно бежишь проворно,Когда бежишь не за, а от.

Мельница, крылатая пехота,Потрудилась на своем веку.Одолела стольких донкихотов,Муку их перемолов в муку.

Край родимый, как ты сердцу дорог,Как твои просторы широки!Отчего же на твоих просторахМуки много больше, чем муки?

Он сказал: «Ничего, держись!Вы, поэты, живучие, черти.У хороших поэтов жизньНачинается после смерти».

И вздохнул: «Не хочу грешить,Я б не смог. Ни за что на свете.Очень хочется жить досмерти.Просто до смерти хочется жить!»

Простое понимается с трудом,Когда слова красивы и цветисты.Как будто автор этим языкомОтпугивает собственные мысли.

И безответна каждая строка,И с нею сладить не хватает мочи…Как будто взял читатель языка,А тот молчит и говорить не хочет.

Хоть эта истина бесспорна,И с детских лет известно нам,Что мыслям быть должно просторно,А тесно быть должно словам, —

Но мыслям это неизвестно,И потому-то с давних порОни родятся там, где тесно.Хотя вокруг — такой простор!

Хотел я поехать в Одессу.Пришел на одесский вокзал.Кассир посмотрел с интересомИ мне деликатно сказал:

«Я вас бы отправил экспрессомВ Житомир, Москву, Ленинград.Но все поезда до ОдессыУ нас не идут, а стоят».

Наконец-то! Наконец произошло!Время замерло, от счастья онемев:Постоянство постояло и пошло,Переменчивость дождалась перемен.

Но минута за минутою текла,И мгновенья умирали на лету,И так крепко переменчивость спала,Что казалось — постоянство на посту.

Потомки предков