Неправильное привидение - Николай Воронков

— А можно я попробую?

Таня с сомнением посмотрела на меня.

— А что ты хочешь сделать?

— Если получится — увидишь.

Быстро накрыл рану руками, вспомнил, как это выглядело, чуть толкнул это воспоминание в рану. Когда я убрал руки, у Тани хватило сил только простонать:

— Что ты творишь?!

Вся рана была заполнена крупными белесыми личинками, которые стремительно поедали гнилое мясо. Не знаю, что остановило Таню, но она сдержалась, крепко прижала руки к груди и только переводила взгляд то на меня, то на рану. Лицо солдата покрылось потом, но и тот сидел неподвижно, глядя только на меня. М-да, люди здесь совсем другие. Уж я бы точно не смог сидеть спокойно, если бы со мной без всяких объяснений сотворили что-нибудь подобное. Или они мне так доверяют?! Хотя с чего бы?!

Минут за десять личинки выросли раз в пять, но вычистили рану до розового мяса. После этого, с чувством выполненного долга, выползали из раны, спускались по ноге солдата и будто растворялись в земле. Честно говоря, я смотрел на этих маленьких «хирургов» почти с нежностью. Когда уползали последние личинки, похоже, все переменили свое мнение о моих действиях. Показав Тане на чистую рану, я позволил себе улыбнуться:

— А теперь можешь зашивать.

Таня сделала все быстро и, на мой неискушенный взгляд, очень профессионально. Затем вопросительно посмотрела на меня.

— Лечить будешь?

— А почему бы и нет?

Привычным движением накрыл рану ладонями, прислушался, но прежнего удовольствия не получил. Да, боль, да, радость, но не такие яркие, как прежде. И когда убрал ладони, шрам получился чуть заметный, тоненький. Я пожал плечами.

— Извини, сегодня как-то не очень получается.

Но Таня почему-то была другого мнения и даже улыбнулась.

— Ничего, Ваня, в другой раз будет лучше.

И при этом так хитро переглянулась с солдатом, что я чуть не обиделся. Ну не люблю, когда за моей спиной перешептываются и улыбаются. Если уж я такой смешной, могли бы и в глаза сказать! Я постарался принять гордый вид.

— Ладно, пойду погуляю. Надо будет — позовешь. Проводи меня.

Старательно пряча улыбку, Таня торопливо откинула полог палатки. Я уже удалялся, когда сзади послышался негромкий Танин голос:

— Спасибо тебе, Иван.

Я предпочел сделать вид, что не расслышал.

Ночь прошла спокойно. Утром у меня вежливо забрали повозку и поместили туда самых слабых раненых. От предложения ехать верхом я, разумеется, отказался и шел пешком. Может, из чувства солидарности, а может, еще почему, но моя охрана тоже спешилась. Скорость движения резко упала. Половина отряда была в повязках, но Таня меня успокоила, сказав, что раны у всех заживают отлично. И что измученный вид и слабость — в основном из-за большой потери крови. Начальство, наверное, знало об этом и без Таниных подсказок, поэтому в ближайшей деревне закупило огромное количество мяса. И теперь на каждом привале всех кормили мясом без ограничений. Некстати это стало проблемой для нас с Таней. Все солдаты теперь относились к ней как к самому ценному, что было в отряде. Без всяких приказов рядом с ней все время было как минимум трое солдат. И повара старались положить кусочки получше и побольше. Когда она принесла мне огромную чашку, полную дымящегося мяса, то выглядела очень смущенной.

— Вот, это тебе.

И тут же начала оправдываться:

— Я им говорила, что ты ешь чуть-чуть, но они меня не слушают. Все говорят, что нам с тобой надо восстанавливать силы. И мне накладывают такую же порцию.

Я с интересом смотрел на Таню. То, что ее надо откармливать, сомнения не вызывало. За пару последних дней и ночей она исхудала до состояния вешалки для одежды. А на фоне крепких солдат выглядела и вообще… печально. Но почему она смущается?

— Ну, наложили и ладно, спасибо им. Только куда мы это девать будем?

— Что не съедим, можно будет закопать.

— Не съедим?! Я же…

— А можно я тебе немного помогу?

Я опешил.

— Да на здоровье.

Таня тут же маленьким ножичком стала отрезать кусочки мяса и жадно есть. Вроде кусочки маленькие, но общая порция уменьшалась на глазах. Только когда она старательно вымакала жижу кусочком хлеба, я решился спросить:

— Ты такая голодная?

— Да нет, теперь сытая. Не могу понять, что со мной. Сил я, конечно, истратила много, но никак не ожидала, что для восстановления придется столько есть. Даже стыдно, что я сейчас ем больше, чем любой из солдат.

— Судя по твоей костлявой фигуре, ближайшую неделю так и должно быть. Или ты считаешь это неизвестной болезнью? А то давай я тебя посмотрю, сделаю диагностику, как Регине.

Таня согласно кивала, потом вдруг начала стремительно краснеть. Только что она смотрела на меня почти как на друга, и вдруг такое… презрение, раздражение, злость.

— Ну не можешь ты без этого! Хлебом не корми, дай только гадость сказать!

— А чего я такого сказал?!

— На кости мои полюбоваться захотелось?! Не мытьем так катаньем?!

С трудом до меня начало доходить. Похоже, из всех моих слов Таня поняла только то, что ей придется раздеться передо мной. И что я буду ее почти касаться. А если вспомнить реакцию Регины (а Таня все-таки постарше), то она гораздо лучше представляет, что она может ощутить. И боится, что я этим воспользуюсь?! Слов не было, одни выражения. Больная! На всю голову! И она мне почти начала нравиться?! Да я теперь скорее удавлюсь, чем по собственной воле посмотрю на ее мослы!

Я выпрямился и принял гордый вид.

— Благодарю вас, баронесса, что вы посетили меня, но теперь у меня есть срочные дела и я хотел бы побыть один.

Таня еще посверкала глазами.

— Я благодарна вам, господин Иван, что вы приняли меня. О своем следующем визите я извещу вас заранее.

Крутанула юбками и умотала.

Итогом этой дебильной ссоры на ровном месте стало то, что мы пару дней не разговаривали. Путешествие снова вошло в привычный ритм. Раненые благодаря Таниным стараниям один за другим становились относительно здоровыми и пересаживались на своих лошадей. Когда опустела моя повозка, я вернулся в нее, и скорость движения заметно увеличилась. На третий день Таня перестала дуться и соизволила заговорить со мной. И я сразу заметил перемену — она несколько раз назвала графа Влада по имени. Оказалось, что он единственный, у кого рана никак не хотела заживать, несмотря на все старания Тани. Вот ей и приходилось по три раза в день заниматься графом. А так как он теперь был единственным, требовавшим повышенного внимания, то Таня задерживалась, разговаривала с графом, его сестрой и ее подругой. В принципе это было нормально — добрые отношения между больным и врачом. Если бы граф не был мужиком. Или бы он мне нравился. Но когда у Тани при имени графа стали поблескивать глаза и она три раза подряд назвала его Владом, я понял, что надо что-то делать.