НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 32 - Аркадий Стругацкий

Горбовский: Здесь уж скорее подошло бы что-нибудь вроде… Э-э… «И тех, кто меня обгоняет, провожаю приветственным гимном»…

Логовенко: Геннадий Юрьевич, разрешите, я попытаюсь вас утешить. Кроме третьей импульсной в организме гомо сапиенса мы обнаружили четвертую низкочастотную и пятую… Пока безымянную. Что может дать инициация этих систем, мы — даже мы! — И предположить не можем. И не можем мы предположить, сколько их еще там в человеке… (Пауза.) Что поделаешь! За спиной — шесть НТР, две технологические контрреволюции, два кризиса… Поневоле начнешь эволюционировать.

Горбовский: Вот именно. Сидели бы мы себе тихо, как тагоряне или леонидяне, — горя бы не знали. Вольно же нам было пойти по технологоии!

Комов: Хорошо, хорошо. А что же все-таки такое — метагом? Каковы его цели, Даниил Александрович? Стимулы? Интересы? Или это секрет?

Логовенко: Никаких секретов.

(На этом фонограмма прерывается. Все дальнейшее — тридцать четыре минуты одиннадцать секунд — необратимо стерто.)

(Конец документа 19)

Стыдно вспоминать, но все эти последние дни я провел в состоянии, близком к эйфории. Это было так, словно прекратилось вдруг невыносимое физическое напряжение. Наверное, нечто подобное испытывал Сизиф, имея возможность немножко посидеть на вершине, прежде чем начать все сначала.

Каждый землянин пережил большое откровение по-своему. Но, ей-же-ей, мне оно досталось все-таки злее, чем кому бы то ни было.

Сейчас я перечитал все, уже написанное выше, и у меня возникло опасение, что переживания мои в связи с большим откровением будут поняты неправильно. Может возникнуть впечатление, будто я испытал тогда страх за судьбы человечества. Разумеется, без страхов не обошлось — ведь я тогда абсолютно ничего не знал о люденах, кроме того, что они существуют. Так что страх был. И были краткие панические мысли-вопли: «Все, доигрались!» И было ощущение катастрофически крутого поворота, когда руль, кажется, вот-вот вырвет у тебя из рук и полетишь ты неведомо куда, беспомощный, как дикарь во время землетрясения… Но над всем этим превалировало все-таки унизительнейшее сознание полной своей профессиональной несостоятельности. Прошляпили. Прохлопали. Проморгали. Профукали, дилетанты бездарные…

И вот теперь все это отхлынуло. И между прочим, совсем не потому, что Логовенко хоть в чем-то убедил меня или заставил себе поверить. Дело совсем в ином.

К ощущению профессионального поражения я за полтора месяца уже притерпелся. («Муки совести непереносимы» — вот одно из маленьких неприятных открытий, которые делаешь с возрастом.) Руль больше не вырывало у меня из рук — я передал его другим. И теперь, с некоторой даже отстраненностью, я отмечал (для себя), что Комов, пожалуй, слишком все-таки сгущает краски, а Леонид Андреевич, по своему обыкновению, чересчур уж уверен в счастливом исходе любого катаклизма…

Я снова был на своем месте, и снова мною владели только привычные заботы, — например, наладить постоянный и достаточно плотный поток информации для тех, кому надлежит принимать решения.

Вечером 15-го я получил от Комова приказ действовать по своему усмотрению.

Утром 16-го я вызвал к себе Тойво Глумова. Без всяких предварительных объяснений я дал ему прочесть запись беседы в «Доме Леонида». Замечательно, что я был практически уверен в успехе.

Да и с чего мне было сомневаться?

Рабочая фонограмма.

Дата:16 мая 99 года.

Собеседники:М. Каммерер, начальник отдела ЧП; Т. Глумов, инспектор.

Тема:х х х

Содержание:х х х

Глумов: Что было в этих лакунах?

Каммерер: Браво. Ну и выдержка у тебя, малыш. Когда я понял, что к чему, я, помнится, полчаса по стенам бегал.

Глумов: Так что было в лакунах?

Каммерер: Неизвестно.

Глумов: То есть как — неизвестно?

Каммерер: А так. Комов и Горбовский не помнят, что было в лакунах. Они никаких лакун не заметили. А восстановить фонограмму невозможно. Она даже не стерта, она просто уничтожена. На лакунных участках решетки разрушена молекулярная структура.

Глумов: Странная манера вести переговоры.

Каммерер: Придется привыкать.

Пауза.

Глумов: Ну, и что теперь будет?

Каммерер: Пока мы слишком мало знаем. Вообще-то видятся только две возможожности. Либо мы научимся с ними сосуществовать. Либо..

Глумов: Есть третья возможность.

Каммерер: Не горячись. Нет третьей возможности.

Глумов: Есть третья возможность! Они с нами не церемонятся!

Каммерер: Это не довод.

Глумов: Это довод! Они не спрашивали разрешения у Мирового Совета! Много лет они ведут тайную деятельность по превращению людей в нелюдей! Они ведут эксперименты над людьми! И даже сейчас, когда они разоблачены, они приходят на переговоры и позволяют себе…

Каммерер (прерывает): То, что ты хочешь предложить, можно сделать либо открыто — и тогда человечество станет свидетелем вполне отвратительного насилия; либо тайком, гнусненько, за спиной общественного мнения…

Глумов (прерывает): Это все слова! Суть же в том, что человечество не должно быть инкубатором для нелюдей и тем более полигоном для их проклятых экспериментов! Простите, Биг-Баг, но вы сделали ошибку. Вам не следовало посвящать в это дело ни Комова, ни Горбовского. Вы поставили их в дурацкое положение. Это дело КОМКОНа-2, оно целиком в нашей компетенции. Я думаю, и сейчас еще не поздно. Возьмем этот грех на душу.

Каммерер: Слушай, откуда у тебя эта ксенофобия? Ведь это не странники, это не прогрессоры, которых ты ненавидишь…

Глумов: У меня такое чувство, что они еще хуже прогрессоров. Они предатели. Они паразиты. Вроде этих ос, которые откладывают яйца в гусениц…

Пауза.

Каммерер: Говори-говори. Выговаривайся.

Глумов: Не буду больше ничего говорить. Бесполезно. Пять лет я занимаюсь этим делом под вашим руководством, и все пять лет я бреду, как слепой щенок… Ну хотя бы сейчас скажите мне: когда вы узнали правду? Когда вы поняли, что это не странники? Шесть месяцев назад? Восемь месяцев?

Каммерер: Меньше двух.

Глумов: Все равно… Несколько недель назад. Я понимаю, у вас были свои соображения, вы не хотели посвящать меня во все детали, но как вы могли скрыть от меня, что изменился сам объект? Как вы могли себе это позволить — заставить меня валять дурака? Чтобы я валял дурака перед Горбовским и Комовым… Меня в жар бросает, когда я вспоминаю!