Аркадия - Лорен Грофф

Эйб обнимает Лисоньку, и хотя ей неловко так наклоняться, она утыкается лицом в его шею и плачет там в голос.

Крох смотрит на эту кутерьму, и в нем растет новый страх. Полицейских наехало так много, что даже с затуманенной головой он понимает, что все выходные они дожидались именно чего-то такого. Некоторые – из полиции штата. Большая часть – из городской. Но сколько же их! Некоторые, должно быть, командированы из городов покрупнее, Сиракуз и Рочестера, или даже из Буффало. На мясистых лицах злорадство. Они – смерч, стадо. Они сносят палатки, в которых еще спят люди, срубают гамаки, в поисках наркотиков все вверх дном переворачивают в Эрзац-Аркадии. Мужчин и женщин толкают на землю, заковывают в наручники. Шесть акушерок взялись за руки и до сих пор успешно не пускали Свиней в Курятник, но теперь их хватают за сопротивление при задержании. Свиньи заходят внутрь, вытаскивают беременных. Астрид стоит одна, застывшая, как статуя, бросает им вызов посмотреть ей в лицо. Никто не смотрит.

Из Аркадия-дома выводят Харрисона, который бузит, и безучастную Мидж. Выводят Хэнка и Хорса, а ведь те ведут чистый образ жизни и не употребляют наркотики.

Подкинули дурь, бормочет кто-то рядом.

Крох оборачивается и щурится, выглядывая Ханну; на волне отчаяния вспоминает, сколько фунтов травки прошло через ее руки. Он закрывает глаза и молится: чтобы она успела вчера передать траву на продажу, чтобы она была сейчас где-то подальше, к примеру, гуляла в лесу. Чтобы, по крайней мере, он и его родители нашли способ вместе сбежать. Кто-то хватает его сзади – это Хелле, ее руки обвивают ему шею, от нее пахнет ванилью, ее дреды скользят по его плечу. Тут он замечает Ханну: стоя у Пекарни, она кричит что-то в лицо мальчику-полицейскому. Крох растворяется в облегчении, ухом чувствуя теплое дыхание Хелле, а та твердит: О боже, о боже.

Он рад, что Хелле не видит его лица. Он плачет. Не из-за полиции, не из-за мертвого юноши, не из-за того, что людей, которых он любит, уводят, растерянных, прочь. Плачет он из-за Хелле, которая украла будущее Аркадии, из-за того, что помнит о прошлой ночи, о парнях в кожаных куртках.

Он не в силах вынести, что она к нему прикасается; он не в силах ее стряхнуть. Он стоит, страдая от того, что она обнимает его, и не знает, как бы ее утешить. Он смотрит на то, как Коул и Дилан держатся за руки, пока не набирается сил снова глянуть, что вокруг происходит.

Несхваченные Беременные со всех ног бегут к Восьмиугольному амбару. Там все вместе, крича, они раздеваются догола, со взбухшими венами, в сыпи, отекшие, серебристые от растяжек, у каждой груди великолепнее не бывает. Теперь все сбрасывают одежду. Хелле, скрестив руки, приподнимает подол своей футболки. Крох, до смерти уставший от всего этого, отводит взгляд.

Давай же, Крох, говорит Хелле, убирая руки с бутонов у себя на груди, и он снимает одежду, медленно, прикрываясь, побаиваясь как скудости, так и резкого увеличения габаритов. Айк подбегает с ухмылкой и размахивает своим членом так, что он хлоп-хлоп-хлопает его по ляжкам.

Полицию это никак не колышет. Те, кто по служебной обязанности фотографирует покойников, фотографируют теперь голых хиппи. Издалека Крох видит, как из сарая “Певцов Сирсенсиз” Свиньи выволакивают кукол из папье-маше и, ища тайник, их кромсают, а Лейф в отчаянии рвет свои белые волосы, упав на колени.

Все смолкают: из Едальни выводят Хэнди в рваной армейской рубахе. На лице его, сонном, как у коалы, отпечаток подушки, руки в запястьях скованы. Он бормочет наставления Фионе, которая идет рядом, ее каштановые волосы так наполнены светом, что будто горят.

Крох смотрит на Айка и Хелле, застывших в изнурительной наготе. Папа! – кричит Хелле, и когда Хэнди не поднимает глаз, кричит: Хэнди! – и тогда Хэнди слышит и ищет ее взглядом. Увидев своих младших детей, он одаривает их широкой улыбкой, сверкнув несчастным серым клыком. Я вернусь, ребятки, не дрейфь, кричит он. Хэнди босиком, в семейных трусах. Заталкивая в патрульную машину, полицейский больно стукает его головой о край дверного проема.

Последний взмах бледной ладонью в окне. Ведущая машина трогает с места, за ней следуют фургоны и автобусы, прибывшие, чтобы увезти задержанных. Только и осталось, что кольцо желтой ленты на помидорной грядке, детективы еще топчут растения, Смак-Салли, прислонившись к Титусу, опять пересказывает свою историю, свежайший ее младенец с распахнутыми, как у лемура, глазами лежит в слинге.

Крох трогает тонкое запястье Хелле, но теперь руку отдергивает она.

* * *

Сто пятьдесят три человека арестованы по обвинению в обороте наркотиков. Пятеро по действующему ордеру на арест. Двадцать шесть за сопротивление при задержании. Пятнадцать подростков, все беглые, отправлены обратно к родителям или в суд по делам несовершеннолетних. Хэнди предъявлено пятнадцать обвинений в незаконном укрывательстве несовершеннолетних. Двадцать четыре обвинения в пособничестве и подстрекательстве к сделкам с наркотиками. Пять обвинений в хранении. За смерть юноши – обвинение в убийстве по неосторожности: Хэнди, номинально как минимум, владеет землей Аркадии. Он разрешил устроить вечеринку, на которой наркотики были в свободном ходу. Астрид едет в суд, возвращается вечером с перевернутым лицом. Идет в Бизнес-подразделение и звонит оттуда, а когда спускается в Едальню, Лейф, Хелле и Айк там ее ждут. Вокруг них щит из друзей: Ханна и Эйб, Мидж, Мэрилин и Иден, Лайла и Иеро, Лисонька, Коул и Дилан. Фиона, подальше от Астрид. И Крох, конечно.

Ну что, говорит Астрид. У меня есть деньги на залог. За Хэнди – это все, что я смогла раздобыть. У моей матери, Маргрете, в Норвегии. Старая ведьма.

Условия? – интересуется Хелле.

С Маргрете всегда условия, вздыхает Астрид. Во-первых, я должна развестись с Хэнди, как она всегда и хотела. И, во-вторых, вы, дети, поедете к ней в Тронхейм.

Я не поеду, говорит Лейф, и странное его эльфийское лицо туго обтягивает кожей. Я лучше покончу с собой.

Тебе восемнадцать. Ты не ребенок. Это твой выбор, резко говорит Астрид.

И я не поеду, говорит Хелле, и Айк за ней повторяет.

Еще как поедете, говорит Астрид. Маргрете всегда добивается своего.

Но как же Хэнди? – силясь не заплакать, говорит Айк. – Это несправедливо.

Астрид гладит Айка по пушистой стриженой голове. Сложенными чашей ладонями касается лица Хелле. Хэнди не хотел бы, чтобы вы видели суд и все такое. Норвегия пойдет вам на пользу. Когда Хэнди посадят, здесь о вас позаботиться некому.

В Едальне становится тягостно тесно. В тусклом свете все, каждый из них, выглядят блекло.

* * *

Пришлые понемногу утекают. С ними и