Аркадия - Лорен Грофф

из малявок пинает Кроха в лодыжку; его забрасывают гравием вслед. Ангар Беглецов сияет керосиновым светом, орет чей-то транзистор. Рядом с покосившейся дровяной печкой стоит еще одна бочка с Кисло-сидром. Людей до того много, что они слиты в одну кричащую массу, в многорукое чудище.

Хелле шепчет ему на ухо, но он не улавливает ее слов. Когда он поворачивается к ней лицом, его гнев на нее, должно быть, становится вдруг очевиден. Она резко отскакивает и исчезает.

Люди становятся различимы. Малютка Пух танцует, вскидывая руки. Какой-то чужак с вытатуированными по щеке слезинками, откинувшись назад, пристально на нее смотрит; приятель его, тоже в черной кожаной куртке, вжимает в стену какую-то молоденькую Беглянку. Крох, глядя на куртку, видит мертвую свинью, и когда он проходит мимо, его чуть не тошнит от грубой мускусной вони. Странно, думает он, что делают взрослые мужики тут, где большинство – ребятня.

Эту мысль он теряет, пораженный тем, что на раскладушке Джинси тискается с кем-то из Беглецов, точеным черноволосым мальчишкой с пером стервятника в волосах.

Привет, Джинси, говорит он, тряся ее за плечо. Она поднимает глаза, улыбается, говорит: Привет, – и возвращается к поцелуям. Что ж, ладно, пусть она подцепит птичью вошь, кому это важно.

Айк вставляет кассету, и в жизнь врываются новые звуки, еще громче. “Мисфитс”! – выкрикивает он название панк-группы и трясет головой в ритм. Он так вспотел, что под мышками у него черные круги. Да и у Кроха рубашка прилипла к телу.

Хелле появляется снова, сумеречная, бессвязная. Эй, говорит она так тихо, что слышит ее один Крох. Это моя кассета? Он хочет укусить ее в губы. Его тело жаждет в ней раствориться. Он тянется к ее лицу, но, когда руки туда добираются, они вроде как чьи-то чужие, да и Хелле больше нет перед ним, она ушла.

Кислятина взялась за свое. Внутри Вселенной, чувствует Крох, что-то белое и теплое, пульсирует. Время замедляется, растягивается, свивается в спираль. Ангар Беглецов полон красоты, и это ужасно, и Крох знает, что плачет: он знает, о чем думают другие, потому что сам об этом подумал: как Коул ощущает под ногами дыхание земли, как тело Хелле согревается теплом Харрисона, когда, танцуя, они жмутся друг к другу, как Арманд Хаммер чувствует ребра Хелле, когда третьим прижимается к ней сзади. Как это великодушно, думает он, что парням не нужно смотреть друг на друга, как это милосердно. Лица вокруг обретают вдруг такие гротескные формы, что невозможно поверить. Нет! – думает он, наблюдая, как глазные яблоки Коула становятся размером с его уши. Нет! – губы малютки Пух свисают до колен. Нет! – лицо Хелле уменьшается до булавочного укола, до пустоты. Все вокруг щедро невероятием.

Музыка разбрызгивается осколками света, которые можно поймать ртом. Всего много, так много, что с этим никак не справиться. Он отползает в угол, закрывает глаза и принимается шептать свое имя, снова и снова, пока кто-то не поднимает его и не уносит.

Каким-то образом он снаружи, и металл Ангара Беглецов холодит ему спину. Айк стоит рядом, они передают туда-сюда косячок. Земля трещит под ногами, он слышит, как корни деревьев похотливо трутся о почву, подобно тому, как трется нога о ногу. Коул елозит губами по личику хорошенькой девочки, его рука у нее под юбкой. Крох вглядывается и вглядывается, пока не различает, что девочка – это Пух. Когда удается кое-как, с усилием, сдвинуть голову, оказывается, что Айк, придвинув свое лицо к лицу Кроха, невозможно быстро и энергично подмигивает ему.

Похоже, – дыхание Айка влажно обдает Кроху ухо, – сегодня ночью мне повезет. Он смеется и, пошатываясь, уходит внутрь.

Теперь Крох хочет просто побыть один. Он несет себя в темноту леса, чтобы найти теплое местечко под деревом, где можно свернуться калачиком. Он хочет, чтобы лес признал его своим, чтобы животные по нему ползали, хочет слиться с корнями деревьев и стать землей.

В тесной пещерке у подножия холма им овладевают старые сказки, лес полон волшебства, в кронах деревьев гнездятся ведьмы. Это бывает всякий раз, когда он не держит оборону, не защищает себя; злые темные феи неутомимо выплясывают внизу в горячечно освещенных залах, они в шубках из беличьих хвостов, в туфельках из медвежьих когтей. Они затевают неладное, строят козни, эти создания. Увидят, дунут на него ядовитой крапивой, погрузят в сон, чтобы он проснулся столетие спустя, Крохом ван Винклем, проспав всю жизнь. Это так страшно, что он тихонько скулит, но потом забывает об этих страхах, отвлекшись на то, как прекрасны его ногти, сияющие в лунном свете.

Потом он бродит по лесу. Проходя мимо громадных темных стволов, касается коры каждого, и каждое дерево отзывается, выпирая навстречу руке, а потом втягивается внутрь. Когда шум вечеринки в Ангаре тускнеет и сливается с дальним гулом концерта на Овечьем лугу, а впереди где-то слышится журчанье ручья, до него доходит, что неплохо было бы помочиться.

Место для этого нужно найти правильное: он трогает дерево за деревом, и ни одно не дает ему разрешения.

Из леса доносится новый звук, низкий стон. Поначалу Крох принимает его за музыку сфер, пение крупных холодных звезд, совсем не такое прекрасное, как он себе его представлял. Но исходит стон откуда-то совсем близко, и он замирает, чтобы понять откуда.

Там пятно тьмы, масляное пятно, которое растет вверх, а потом становится черным комком на земле, подсвеченным кое-где ясной луной. Даже в спутанном своем состоянии Крох понимает, что люди ловят кайф, это спаривание. Однако что-то не так с тем, как лежат тела. Он щурится, перебарывая пульсирующий туман в глазах. Один человек лежит на другом, но голова второго находится не в том месте, а на несколько ярдов в стороне, как будто тело сразу и огромно, и согнуто. Ускорение, грудной хрип, грубый медвежий рык, а затем звяканье пряжки ремня; тот, кто трахал, высится над ногами той, кого оттрахали.

Спасибо, детка, доносится тихий мужской голос. Ты классная. Девичий голос в ответ: Да, говорит она, это было прикольно.

Теперь мужчина говорит: Эй, ты как думаешь, найдется у тебя еще сахарку для моего кореша? Что скажешь? Поделишься еще немного? Если нет, все в порядке, но ты ему правда нравишься. Сделай мне одолжение, а?

Ты обалденная, говорит другой мужской голос, повыше. Давно, давно я такой красотки не видел.

Долгая пауза, затем девушка, нерешительно: Я не…

Ну давай же, говорит первый. Подумаешь, что такого. Он опускается на колени и начинает шептать, и наконец из темноты доносится голос девушки. Окей,