Мантык, охотник на львов - Петр Краснов

Въ ту минуту, когда чуть тише стали крики толпы, ихъ прервалъ и заглушилъ чей-то голосъ, громко и явственно сказавшій важное въ Абиссиніи слово:

— Абьетъ!

И было сразу слышно, что это сказалъ не абиссинецъ, ибо произношеніе слова было слишкомъ четкое и рѣзкое, какъ не говорятъ абиссинцы. И опять у самаго трона негуса кто-то громко и настойчиво повторилъ:

— Абьетъ!

XXV

МАНТЫКЪ ВЫСТУПАЕТЪ

Отъ того мѣста, гдѣ сидѣло дворянство округа и гдѣ видна была полная фигура помѣщика Ато-Уонди, отдѣлился молодой, смуглый юноша, одѣтый по-абиссински. Онъ сдѣлалъ два шага къ серединѣ зала и сталъ противъ негуса. Красивое темное лицо негуса чуть замѣтно улыбнулось. Негусъ нагнулъ голову и закрылъ подбородокъ лиловымъ плащомъ.

Засвистали тонкія жерди по головамъ непокорныхъ крикуновъ и не безъ труда водворились тишина и спокойствіе.

Вышедшій впередъ бѣлый юноша тряхнулъ головой такъ, что золотыми огнями блеснули цѣпочки въ его ушахъ, оперся на свой трехствольный штуцеръ и какъ только негусъ сдѣлалъ ему знакъ, что онъ можетъ говорить, сталъ складно разсказывать по-абиссински. Тамъ, гдѣ у него не хватало словъ, онъ или пояснялъ свою мысль жестами, или быстро спрашивалъ нужное ему слово у Русскаго переводчика и продолжалъ свой разсказъ.

— Все это не такъ, какъ говоритъ Афанегусъ, — началъ онъ. — Улики… Что же это за улики? Ножъ, дѣйствительно принадлежавши моему другу, москову Николаю. Вѣрно — тяжкая улика! Появленіе въ Минабеллѣ возлѣ раненаго Стайнлея Николая — вамъ кажется страннымъ. Мнѣ — ничуть. Я разскажу вамъ кое-что, что было раньше. Въ ночь, предшествующую той, когда былъ раненъ мистеръ Стайнлей, мои знакомые галласы привели меня въ глухое мѣсто, гдѣ лежалъ задранный львомъ быкъ и куда должны были придти на охоту англичане. Я взобрался на мимозу и сталъ ждать. Левъ пришелъ на разсвѣтѣ. Онъ началъ жрать быка. И вдругъ сразу обернулся, присѣлъ и сталъ гнѣвно бить хвостомъ. Я стрѣлялъ въ льва въ тотъ моментъ, когда онъ бросился на человѣка въ бѣломъ. Я счастливо убилъ льва. Когда я бросился ко льву, я узналъ этого человѣка: — это былъ мой другъ московъ Николай, поѣхавшій въ Абиссинію, чтобы отыскать кладъ, зарытый его дядей много лѣтъ тому назадъ. Московъ Николай былъ безъ ружья, безъ ножа и у него украдена была бумага, въ которой было указаніе о кладѣ. Онъ мнѣ сказалъ, что мистеръ Брамбль пригласилъ его на охоту и, когда онъ заснулъ, покинулъ его и унесъ его ружье, ножъ и бумагу… Слѣдующій день и ночь, то есть ночь, когда былъ раненъ инглезъ Стайнлей, мы провели въ Гадабурка у геразмача Банти, и только въ ночь, уже слѣдующую за раненіемъ Стайнлея, мы пошли въ Минабеллу искать кладъ. Мы нашли раненаго инглеза Стайнлея. Если бы это московъ Николай его ранилъ, сталъ бы онъ хлопотать о томъ. чтобы перенести раненаго въ селеніе? Мы нашли крестъ, стоявшій надъ кладомъ, сломаннымъ и отнесеннымъ на двѣсти шаговъ въ сторону, а, самое мѣсто клада разрытымъ и кладъ похищеннымъ. Вотъ все, что я хотѣлъ, сказать. Я никого не обвиняю, ни на кого не показываю, но я утверждаю, что московъ Николай просто не могъ совершить этого преступленія, потому что въ то время, когда оно было совершено, онъ больной лежалъ у геразмача Банти въ Гадабурка.

Все время рѣчи Мантыка, быстро переводимой мистеру Брамблю англійскимъ переводчикомъ, мистеръ Брамбль находился въ явномъ и сильномъ волненіи. Онъ то краснѣлъ пятнами, то блѣднѣлъ, хваталъ за руку сидѣвшаго рядомъ съ нимъ англичанина и порывался встать. Какъ только Мантыкъ, поклонившись негусу, отошелъ къ Банти, Брамбль порывисто всталъ и быстро заговорилъ:

— По словамъ этого молодца… Этого «боя»,[76] выходитъ, что я убилъ своего друга мистера Стайнлея… Для чего?.. Выходить, что я раскапывалъ чужой кладъ…. Что я кралъ чужія вещи?… Это возмутительно…. На таможнѣ въ Бальчи весь мой багажъ былъ тщательно пересмотрѣнъ.

Тамъ никто не видалъ вещей, которыя лежали много лѣтъ въ землѣ. Слышите… никакихъ такихъ вещей не было…. Все что говорить этотъ мальчишка… этотъ бой — неправда! Я настаиваю на своемъ прежнемъ обвиненіи. Мой слуга, Коля, убилъ моего друга и спутника мистера Стайнлея. Я требую правосудія. Англичанинъ не можетъ быть безнаказанно убить нигдѣ и никѣмъ!

Лѣсъ рукъ разомъ поднялся надъ черными головами и бѣлыми шамами и опять грозно загудѣли голоса по дворцовому залу:

— Смерть москову!.. Смерть убійцѣ… Не хотимъ пересмотра, дѣло ясное….

Люди съ жердями успокоили толпу. Когда наступило молчаніе, раздался дребезжащій голосъ Афанегуса.

— Показаніе ашкера Мантыка, храбраго охотника на львовъ, сводится къ тому, что тутъ главное и основное былъ кладъ, закопанный у Минабеллы и кѣмъ-то отрытый. Надо узнать, у кого этотъ кладъ? Опредѣливъ кладъ, мы получимъ новыя нити для установленія правосудія.

Афанегусъ повернулся къ негусу и что-то тихо ему сказалъ.

— Ишши,[77] - сказалъ негусъ. Афа-негусъ возвысилъ голосъ.

— Благородное собраніе, расы, геразмачи, кеньазмачи, аббуны, баламбарасы, баши и ашкеры великаго негуса, его величество, левъ изъ колѣна Іудова, царь царей Эфіопіи приказалъ вызвать «либечая». При его работѣ будетъ присутствовать, кромѣ судей, московъ ашкеръ Мантыкъ и инглезъ Брамбль со всѣми слугами. Засѣданіе прерывается и возобновится по окончаніи работы либечая.

Лиловая занавѣсь медленно задернулась. Сидѣвшіе на ступеняхъ старшіе абиссинскіе начальники стали подниматься и выходить на дворъ. День клонился къ вечеру.

Колю оставили во дворцѣ, окруживъ его стражею. Мистеръ Брамбль и Мантыкъ отправились за человѣкомъ, указаннымъ имъ Афа-Негусомъ.

XXVI

ЧУДЕСНЫЙ ДАРЪ ЛИБЕЧАЯ

Старый абиссинецъ — ашкеръ привелъ мистера Брамбля со зсѣми его слугами и Мантыка въ одну изъ хижинъ, помѣщавшихся на дворѣ гэби. Туда же пришли нѣкоторые старшіе начальники. Въ хижину принесли небольшую постель, «альгу», накрытую тряпьемъ, соломенную корзинку и нѣсколько кувшиновъ.

Абиссинскій солдатъ привелъ въ хижину мальчика лѣтъ 12-ти. У него было красивое, правильное лицо, съ большими чистыми глазами. Онъ былъ одѣтъ въ бѣлую рубашку и бѣлые штаны. Съ нимъ вмѣстѣ пришелъ старикъ въ темномъ дворянскомъ плащѣ. Онъ погладилъ мальчика по курчавой головѣ и сталъ ему что-то ласково говорить. Мальчикъ внимательно его выслушалъ и покорно и грустно сказалъ: — ишши!.. Хорошо!.. — и поклонился всѣмъ бывшимъ въ хижинѣ.

Мальчика стали поить изъ бутылокъ. Онъ пилъ небольшими глотками и по мѣрѣ того, какъ онъ пилъ, онъ какъ бы ослабѣвалъ. Голова его клонилась на грудь. Онъ задремывалъ.

Мантыкъ спросилъ у одного изъ абиссинскихъ ашкеровъ, что дѣлаютъ съ мальчикомъ.

— Это либечай, — сказалъ ашкеръ. — У него даръ видѣть то, что было. Онъ можетъ находить украденныя вещи. Ему дали питье. Онъ заснетъ и увидитъ то, что было въ Минабеллѣ. Онъ увидитъ человѣка, взявшаго кладъ, увидитъ, куда онъ его понесъ и пойдетъ по его слѣдамъ. Вотъ если ему придется переходить рѣку — чары пройдутъ и надо будетъ его снова поить.

Мальчикъ легъ на альгу и крѣпко заснулъ. Всѣ стояли въ ожиданіи. Вдругъ сонъ либечая сталъ тревоженъ.

Онъ стоналъ и охалъ. Нѣсколько разъ крикнулъ по-абиссински: — «не тронь… не тронь»… Потомъ слабымъ голосомъ сказалъ: «ужасно».. И еще немного погодя: «какъ далеко… нѣтъ… идутъ сюда»… Онъ вдругъ вскочилъ. Глаза его были широко раскрыты, но, казалось, онъ ничего не видѣлъ. Нѣсколько мгновеній мальчикъ стоялъ въ какой-то нерѣшительности. Онъ точно былъ очень слабъ. Тонкія ноги едва его держали, Потомъ онъ порывистымъ движеніемъ закутался въ шаму, какъ кутаются абиссинцы, когда собираются въ далекій путь, взялъ длинную тонкую трость и рѣшительно вышелъ изъ хижины. Шагахъ въ десяти за нимъ шли ашкеры и старый хакимъ, поившій его напитками, за ними Мантыкъ и немного поодаль мистеръ Брамбль, окруженный слугами. Казалось, — мистеръ Брамбль былъ встревоженъ и заинтересованъ всѣмъ происходившими

Когда вышли на площадь — остановились. Либечай стоялъ на бѣлой площади Гэби и, стоя, спалъ. Все кругомъ было прочеканено серебромъ. Все сіяло въ лучахъ ущербнаго розоваго мѣсяца. Тамарисковыя деревья кидали узорную голубую тѣнь на бѣлые камни мостовой, бананы подняли вверхъ свои длинные громадные листья и ярко блестѣли бѣлыя стѣны прямоугольныхъ мастерскихъ негуса. Широкія ворота гэби были растворены. Тамъ неподвижно сидѣла, укутавшись бѣлыми плащами, стража. Копья блистали надъ черными головами ашкеровъ. Было такъ тихо въ воздухѣ, что пламя свѣтильниковъ въ рукахъ у ашкеровъ не колебалось.

Либечай сдѣлалъ три неровныхъ, спотыкающихся шага, точно ища куда ему идти, и затѣмъ побѣжалъ къ воротамъ. За нимъ устремились ашкеры и съ ними Мантыкъ. хакимъ съ гомбою какого-то питья и, значительно пріотставъ, мистеръ Брамбль со своими слугами.