Прежде чем я упаду - Лорен Оливер

На дороге практически нет машин. Я ползу со скоростью пятнадцать миль в час. Я что-то ищу, только понятия не имею, что именно. За окном мелькает улица Элоди. Я еду дальше. Под каждым фонарем — аккуратная воронка света, которая на мгновение озаряет салон машины и снова оставляет меня в темноте.

Фары подсвечивают покосившийся зеленый знак в пятидесяти футах впереди: Сиренити-плейс. Тут я вспоминаю, как в девятом классе сидела на кухне Элли, пока ее мама трещала по телефону, разгуливая по террасе босиком в штанах для йоги.

— Закидывается ежедневной дозой сплетен. — Элли закатила глаза. — Минди Сакс лучше, чем «Ю-эс уикли».

Линдси заметила, как иронично, что миссис Сакс живет на Сиренити-плейс — «будто вокруг нее царит тишь да гладь», — и я впервые в жизни по-настоящему поняла значение слова «иронично»[8].

В последнюю секунду я выкручиваю руль, торможу и сворачиваю на Сиренити-плейс. Это короткая улица, на ней не больше пары десятков домов. Как и многие улицы Риджвью, она заканчивается тупиком. У меня подскакивает сердце, когда я вижу серебристый «сааб», аккуратно припаркованный на одной из подъездных дорожек. На номере написано: «МОМ OF-4». Машина миссис Сакс. Должно быть, я близко.

Следующий дом — номер пятьдесят девять. Он украшен жестяным почтовым ящиком в виде петуха, торчащим из клумбы, которая в это время года — не более чем длинная полоса черной грязи. На крыле петуха написано «СИХА» такими маленькими буквами, что приходится вглядываться.

Не могу объяснить, но я почти уверена, что все равно узнала бы дом. В нем нет ничего неправильного, он ничем не отличается от других — не самый крупный, не самый маленький, вполне ухоженный, белая краска, темные ставни, единственное освещенное окно внизу. Но из-за чего-то неуловимого дом кажется слишком большим для самого себя, словно нечто пытается вырваться изнутри, словно стены вот-вот лопнут по швам. Это отчаявшийся дом, понимаете?

Я сворачиваю на подъездную дорожку. Мне нечего здесь делать, я это понимаю, но ничего не могу изменить. Словно некая сила тащит меня. Дождь льет стеной; я хватаю с заднего сиденья старый свитер — наверное, сестрин — и прикрываю им голову, пока бегу от машины к переднему крыльцу. Дыхание вырывается изо рта клубами пара. Не давая себе времени опомниться, я звоню в дверь.

К двери долго никто не подходит, и я переминаюсь с ноги на ногу, чтобы не замерзнуть. Наконец раздается шорох и скрип петель. Дверь распахивается. Передо мной стоит и озадаченно моргает женщина — мать Джулиет.

На ней купальный халат, который она придерживает рукой. Она такая же худая, как Джулиет, у нее такие же ясные голубые глаза и бледная кожа, как у ее дочерей. Она похожа на струйку дыма, извивающуюся во мраке.

— Чем могу помочь? — очень тихо спрашивает она.

Я несколько растеряна. Почему-то я ожидала, что к двери подойдет Мэриан.

— Меня зовут Сэм… Саманта Кингстон. Я ищу Джулиет. — Поскольку в первый раз это сработало, я добавляю: — Мы вместе делаем лабораторные.

Тут какой-то мужчина — видимо, отец Джулиет — рявкает из дома:

— Кто там?

Громкий, отрывистый голос настолько отличается от голоса миссис Сихи, что я машинально отшатываюсь.

Миссис Сиха подскакивает и быстро оборачивается, невольно распахнув дверь еще на пару дюймов. В прихожей темно. Болотистые сине-зеленые тени танцуют на стене — отблески телевизора в невидимой мне комнате.

— Никто, — поспешно отвечает она в темноту. — Это к Джулиет.

— К Джулиет? Кто-то пришел к Джулиет?

Настоящий цепной пес. «Гав, гав, гав, гав!» Я борюсь с дурацким нервным смехом.

— Я разберусь. — Миссис Сиха снова поворачивается ко мне. — Джулиет сейчас нет дома. Могу я чем-нибудь помочь?

Дверь закрывается, как будто женщина опирается на нее в поисках поддержки. Ее глаза, в отличие от губ, не улыбаются.

— Ммм, я пропустила сегодня школу. У нас такое большое задание…

Я беспомощно умолкаю, жалея, что пришла. Несмотря на «Норт фейс», я дрожу как сумасшедшая. Да и выгляжу как сумасшедшая — переминаюсь с ноги на ногу, держа над головой свитер вместо зонта.

Наконец миссис Сиха замечает, что я стою под дождем.

— Не хотите зайти?

Она отступает обратно в прихожую. Я следую за ней.

Открытая дверь по левую руку ведет прямо в комнату: вот где телевизор. Краем глаза я различаю кресло и силуэт мужчины: краешек огромной челюсти, подсвеченный голубым мерцанием экрана. Кажется, Линдси как-то обмолвилась, что отец Джулиет — алкоголик. Я смутно вспоминаю аналогичные слухи и еще что-то — про несчастный случай, полупаралич, таблетки или что-то в этом роде. Надо было быть внимательнее.

Уловив мой взгляд, миссис Сиха быстро подходит к двери и закрывает ее. Становится очень темно, я почти ничего не вижу и осознаю, что до сих пор не согрелась. Если в доме и тепло, я этого не чувствую. Из комнаты с телевизором доносятся вопли в стиле фильмов ужасов и размеренный синкопированный ритм пулеметного огня.

Теперь я определенно жалею, что пришла. На мгновение у меня возникает дикая фантазия, что Джулиет происходит из семьи сумасшедших маньяков и миссис Сиха вот-вот устроит мне «Молчание ягнят». Если верить Линдси, вся их семейка чокнутая. Темнота сгущается, душит, и я чуть не вскрикиваю от благодарности, когда миссис Сиха щелкает выключателем и в прихожей становится светло и нормально. Никаких мертвых тел по углам. На пристенном столике — композиция из сухих цветов и кружева рядом с семейной фотографией в рамке. Вот бы посмотреть на нее поближе.

— Это действительно важное задание? — шепчет миссис Сиха и бросает нервный взгляд в сторону комнаты с телевизором.

Неужели она считает свою речь слишком громкой?

— Просто… в понедельник презентация макета, и я обещала кое-что забрать. — Я пытаюсь говорить тихо, но она все равно морщится. — Кажется, Джулиет собиралась быть дома сегодня вечером.

— Джулиет на вечеринке. — Она словно пробует языком непривычное слово и повторяет: — На вечеринке. Может, она оставила нужные вещи в комнате?

— Я могу проверить. — Мне хочется взглянуть на ее комнату; кажется, я приехала именно за этим. — Наверное, бросила на кровати или где-нибудь рядом.

Я стараюсь держаться небрежно, как будто мы с Джулиет в прекрасных отношениях — как будто я вправе лезть к ней в комнату в половине одиннадцатого вечера.

Миссис Сиха медлит.

— Я лучше позвоню ей на сотовый. Джулиет никого к себе не пускает, — извиняющимся тоном поясняет она.

— Не надо, — быстро возражаю я. (Джулиет наверняка велит матери вызвать копов.) — Это не так уж и важно. Завтра заберу.

— Нет-нет, позвоню. Секундочку.

Мама Джулиет скрывается за дверью кухни. Поразительно, как быстро и бесшумно она двигается, словно дикий зверь мелькает в тени.

Может, выскочить, пока она на кухне? Вернуться домой, забраться в кровать, посмотреть старые фильмы на компьютере. Или сварить кофе и просидеть за ним всю ночь. Если не ложиться спать, завтрашний день рано или поздно наступит. Я лениво гадаю, сколько продержусь без сна, прежде чем слечу с катушек и рвану по улице в одном белье, стряхивая с себя лиловых пауков.

Вместо побега я просто стою и жду. Делать особенно нечего, так что я наклоняюсь над столиком и изучаю фотографию. На мгновение меня охватывает замешательство: это снимок незнакомой женщины лет двадцати пяти — тридцати, обнимающей хорошенького мальчика во фланелевой рубашке. Цвета насыщенные, сочные; пара выглядит великолепно: сплошь сверкающие белозубые улыбки и блестящие каштановые волосы. Затем я замечаю название фирмы в правом нижнем углу и понимаю, что это не настоящее семейное фото, а стандартная картинка, которая продавалась вместе с рамкой. Солнечная, радостная реклама солнечных, радостных мгновений, которые вы можете запечатлеть в «рамке пять на семь дюймов из чистого серебра с украшением в виде бабочки». Никто не потрудился поставить снимок.

Или же у семьи Сиха не так много солнечных, радостных воспоминаний.

Коря себя за любопытство, я быстро отстраняюсь. Хотя этого всего лишь изображение двух фотомоделей, мне странным образом кажется, что я подсмотрела нечто слишком личное, как будто случайно заметила волоски в зоне бикини или носу.

Миссис Сиха еще не вернулась, и я иду в гостиную по правую руку. Там довольно темно; кругом пледы, кружево и сухие цветы. Можно подумать, обстановку не меняли с пятидесятых. У окна горит единственный тусклый огонек. В черном стекле отражается миниатюрная копия комнаты.

И лицо.

Вопящее лицо, прижатое к окну.

Я пищу от ужаса, прежде чем понимаю, что это тоже отражение. На столе перед окном стоит маска, обращенная в сторону улицы. Приблизившись, я осторожно снимаю ее с подставки. Это женское лицо из газетной бумаги и красных ниток. Стежки пересекают кожу, подобно уродливым шрамам. По переносице и лбу бегут слова; часть заголовков можно прочитать целиком или наполовину, например: «Средство для красоты» и «Разразилась трагедия». Кусочки бумаги отслоились тут и там, словно маска линяет. Глаза и рот полностью вырезаны, и когда я прижимаю маску к лицу, она идеально подходит. Отражение в окне пугает; я напоминаю прокаженного или монстра из фильма ужасов. Я не в силах отвести глаз.