«Если», 1997 № 09 - Рэй Брэдбери

Наконец, вокруг стало совсем темно. Они опустили его на землю, прислонив спиной к большому камню. Волейбольные площадки и костры превратились в отдельные маяки света в океане мрака. Блюменталь присел на корточки рядом с Бриерсоном.

— Как только почувствуешь покалывание в ногах, я советую тебе, Вил, сразу попытаться ходить. Тогда боль будет значительно меньше.

Вил кивнул. Это был стандартный совет, который давался людям, пострадавшим от парализующего выстрела.

— Боже мой, Вил, что произошло? — любопытство в голосе Рохана смешалось со смущением.

Бриерсон глубоко вздохнул; угольки его ярости еще продолжали тлеть.

— Ты ведь никогда не видел, Рохан, чтобы я терял самообладание, не правда ли?

Мир стал таким пустым. Все, кого он любил, исчезли… и их место в душе Вила занял гнев, какого он до сих пор еще не знал. Он покачал головой, он и не думал, насколько сильно может мешать жить ненависть.

С минуту они сидели молча. В ногах Вила началось крайне неприятное покалывание. Никогда ему не приходилось видеть, чтобы последствия парализующего удара улетучивались так быстро; наверняка это еще одно достижение выстехов. Он с большим трудом перекатился на колени.

— Посмотрим, смогу ли я ходить, — пробормотал он. И поднялся на ноги, опираясь на плечи Блюменталя и Дазгубты.

Они медленно двинулись по тропинке, уходящей вниз, в сторону от большой лужайки, где проходила вечеринка. Крики и смех постепенно стихли, и вскоре самым громким звуком стал стрекот насекомых.

Сначала Вилу приходилось сильно опираться на Блюменталя и Рохана. Ноги казались бесполезными обрубками, коленные суставы плохо слушались. Через пятьдесят метров он снова обрел способность ощущать камешки на тропинке и уже мог выбирать место, куда лучше поставить ногу.

Они прошли несколько сотен метров на восток. Постепенно координация движений восстановилась, и Вил смог шагать без посторонней помощи, лишь изредка спотыкаясь о небольшие камешки и корни деревьев.

Тропинка начала отклоняться к югу, к голым скалам, которые шли вдоль гряды холмов. Снизу доносились невнятные вздохи и плеск воды. Это вполне могло бы быть озеро Мичиган в спокойную ночь. Не хватало только комаров, чтобы он почувствовал себя совсем как дома.

Долгое молчание прервал Блюменталь:

— Вы были одним из моих любимых героев, Вил Бриерсон.

Вил почувствовал, что выстех улыбается.

__ Что?

— Да. Вы и Шерлок Холмс. Я читал все романы, которые написал ваш сын.

«Билл написал… обо мне?» ГринИнк сообщил Вилу, что его сын стал писателем, но Бриерсон так и не успел посмотреть, что представляют собой его произведения.

— Сами приключения были вымыслом, но вы всегда оставались главным героем. Ваш сын писал романы, сделав предположение, что Дерек Линдеманн не сумел заманить вас в пузырь. Он написал почти тридцать романов; ваши приключения продолжались вплоть до конца XXII века.

— Дерек Линдеманн, — спросил Дазгубта. — Кто… А, теперь понятно.

Вил кивнул.

— Да, Рохан. — Паршивый Дерек Линдеманн… Парнишка. — Тот тип, которого я пытался сейчас убить.

В этот момент собственная ярость показалось Вилу бессмысленной. Он печально улыбнулся в темноте. Подумать только — Билли придумал ему искусственную жизнь вместо той, которой его лишили. Видит Бог, он обязательно прочитает эти романы!

Вил посмотрел на выстеха.

— Я рад, что вам доставили удовольствие мои приключения, Тюнк. Полагаю, вам удалось перерасти это детское увлечение. Кажется, вы занимались строительным бизнесом?

— Да, вы совершенно правы. Но если бы я захотел стать полицейским, это было бы очень трудно сделать. Во второй половине XXII столетия на миллион населения приходилось менее одного полицейского. А в сельских местностях и того меньше. Преступления стали невероятно редкой штукой.

Вил улыбнулся. У Блюменталя был странный акцент — он почти напевал, что-то среднее между шотландским и американо-азиатским диалектами. Никто из выстехов так не говорил. Во времена Вила разница в произношении становилась все менее заметной; средства коммуникации и быстрота передвижения окончательно размыли границы. Блюменталь вырос в космосе, в нескольких днях пути от Земли.

— Кроме того, мне больше хотелось строить, чем защищать людей. В начале XXIII века мир изменялся невероятно быстро. Могу побиться об заклад, что за первое десятилетие XXIII века было сделано больше технических изобретений, чем за все предыдущие столетия вплоть до XXII. Вы знаете, что я покинул цивилизацию последним?

Вил читал об этом в записях Елены. Тогда разница в несколько лет не показалась ему существенной.

— Вы вошли в стасис в 2210 году?

— Именно. Передо мной была только Делла Лy — в 2202 году. Нам не удалось найти никого, кто оказался бы ближе к Своеобразию, чем она.

— Вы, наверное, самый могущественный из них всех, — тихо про-говорил Рохан.

— Должен быть… возможно. Однако, на самом деле, я вовсе не стремился отправляться в путешествие. Я был более чем счастлив там, где находился. У меня не возникало ни малейшего намерения прыгать в будущее или становиться основоположником новой религии, и в мои планы не входила организация хитроумных махинаций на рынке ценных бумаг… Ох, простите меня, Рохан Дазгубта, я…

— Все нормально. Мы с братом пострадали от собственной жадности. — Они прошли несколько шагов молча, но потом любопытство победило, и Рохан спросил: — Так значит вас выбросили из вашего времени так же, как и Вила?

— Я… нет, не думаю; поскольку после меня никто не появился, невозможно утверждать наверняка. Я занимался тяжелым строительством, иногда там происходят несчастные случаи… Ну, как ноги, Вил Бриерсон?

— Что? — Неожиданная смена темы застала Вила врасплох. — Теперь лучше. — Он еще чувствовал легкое покалывание, но уже не было никаких проблем с координацией движений.

— Тогда пошли назад, ладно?

Они двинулись в противоположную от скал сторону, мимо цветов со сладковатым запахом. Костры не были видны из-за холмов; оказывается, они прошли почти тысячу метров. Обратную дорогу все молчали. Даже Рохан не произнес ни слова.

Вил успокоился, на место слепой ярости пришла тихая грусть. «Интересно, — думал он, — что произойдет в следующий раз, когда я увижу Дерека Линдеманна?» Он вспомнил выражение животного ужаса на лице своего врага. Его внешность, на самом деле, была кардинально изменена. Если бы Фил Генет не указал на Парнишку, прошла бы не одна неделя, прежде чем Вил вычислил бы его. Раньше Линдеманн был семнадцатилетним, худощавым англом; теперь же это был пятидесяти-летний толстый азиат. Ему явно сделали пластическую операцию. А что касается возраста… ну, когда Елена и Марта принимали какое-нибудь решение, они иногда действовали слишком грубо и прямолинейно. В то время, когда Вил и все остальные пребывали в стасисе, Дерек Линдеманн прожил тридцать лет без всякой медицинской поддержки. Возможно, Королевы тогда тоже не находились в стасисе; роботы, занимавшиеся поддержанием порядка на их ферме пузырей в районе Канадского Щита, наверняка были в состоянии обеспечивать Линдеманна всем необходимым. Парнишка тридцать лет прожил в полнейшем одиночестве. Все это время он занимался только изучением содержимого собственной души. Тот Линдеманн, которого знал Вил, был ничтожеством. Вне всякого сомнения, организованная им кража являлась мелкой местью родственникам, владевшим компанией, где он работал. И уж, конечно же, он послал Бриерсона в будущее из-за того, что впал в детскую панику. Все тридцать лет Парнишка прожил в страхе, что наступит день, когда В.В. Бриерсон его узнает.