Фельдмаршал Манштейн. Военные кампании и суд над ним. 1939—1945 - Реджинальд Пэйджет

Мы попросили подвергнуть каждое показание под присягой четырехкратной проверке. Во-первых, является ли данная версия правдоподобной на первый взгляд? Во-вторых, является ли свидетель именно тем, от кого вы ожидаете получить достоверное описание произошедшего? В-третьих, нет ли здесь какого-либо рода подтверждений, а в особенности подтверждений, опирающихся на официальные источники, к которым возможен доступ? И в-четвертых, объясним ли инцидент другим способом, отличным от версии обвинения, – другими словами, нет ли объяснения, которое со всей очевидностью указывает на невиновность?

Просто поразительно, что большинство из этих показаний под присягой не выдержали подобной проверки. Очень немногие выглядели похожими на правду. Подтверждения существовали лишь для мизерной части.[87] Те свидетели, от которых ожидали наиболее достоверных сведений об инцидентах, на деле оказались не теми, кто давал показания по их поводу. И в большинстве случаев объяснения, указывающие на невиновность, легко читались между строк. В особенности не возникало сомнений, что довольно много польских гражданских лиц участвовали в сопротивлении без униформы и действовали не как армейские формирования. Никто не ставит им это в вину – более того, они вели себя с беспримерным мужеством. Но также совершенно очевидно, что многие инциденты, в которых польские гражданские лица предположительно были убиты немецкими военными без причины и повода, были ожесточенными схватками между немцами и этими гражданскими, боевыми столкновениями, в которых обе стороны использовали оружие и наносили друг другу потери.[88]

Нельзя сомневаться, что подобного рода жестокости случались на любой войне. Также неоднократно подтверждалось, что, где бы ни появлялись люди в черной униформе с «мертвыми головами» из подразделений Гиммлера – обычно вслед за немецкой армией, – следовало ожидать вспышек насилия. Сжигались некоторые синагоги, порой еврейское население польских городов и сел подвергалось унижению, и, несомненно, случались убийства; но, учитывая обширность оккупированных польских территорий и огромное количество военнопленных, злодеяния случались не так часто.

Свидетельства поступили из польских источников, которые старательно собирали версии злодеяний в течение длительного времени. И каждая версия, которой имелись какие-либо свидетельства, оказалась включенной в обвинительный акт против фон Манштейна. Связанные с мирным населением инциденты, даже если каждый из них принять за подлинный акт злодеяния, имели отношение чуть больше чем к дюжине деревень из 10 тысяч, оккупированных группой армий «Юг». Инкриминировалось пять случаев жестокого обращения с военнопленными за период времени, когда в плен было взято 500 тысяч. Но даже эти цифры – не более чем голословные утверждения стороны обвинения. После досконального анализа осталось, быть может, с полдюжины действительно настоящих случаев злодеяний, большая часть из которых, если вообще не все, совершили эсэсовцы Гиммлера.

Большинство показаний исходило от людей, которые называли себя «фермерами» – в современной Польше это эквивалент старого слова «крестьянин». В целом все они отличались крайней недалекостью. К примеру, нашелся свидетель, который рассказал об одном еврее – члене рабочей команды, который нечаянно уронил на тротуар бутылку, и за это «преступление» немцы расстреляли 12 человек из работавшей на них бригады. Однако он не упомянул, что в той бутылке находился «коктейль Молотова». Потом был еще поляк, служивший извозчиком при муниципалитете в то время, когда немцы оккупировали его город. Создается впечатление, будто он постоянно оказывался там, где немцы расстреливали, якобы без всяких на то причин, поляков – жителей города; и при этом каждый раз, когда он находился поблизости, немцы говорили извозчику: «Можешь похоронить этих покойников». Похоже, он очень насыщенно проводил день, поочередно переправляя трупы на кладбище и появляясь в нужное время и в нужном месте, где пара немцев расстреливала очередного мирного жителя. Человек поумнее поостерегся бы появляться на улицах, дабы не стать следующей жертвой, однако этот свидетель всякий раз возвращался за новыми телами. Никто из горожан не смог подтвердить поведанное этим извозчиком.

Такого вот рода истории выдавались этими свидетелями. Однако когда об одном и том же инциденте сообщалось несколькими свидетелями, то противоречия часто только множились. Возьмем, к примеру, инцидент, когда группу польских военнопленных заперли на ночь в амбаре. Где-то среди ночи амбар внезапно охватил огонь, пленные бросились бежать, и некоторых из них немецкие охранники застрелили за попытку к бегству. Но в чем причина пожара? Один из находившихся тогда в амбаре поляков рассказал вполне вразумительную историю, что был сильный взрыв, вокруг свистели осколки, и в амбаре загорелось сено. Пожар мог вызвать артиллерийский снаряд или сброшенная с самолета бомба. Однако другой пленный изложил совершенно другую версию. Когда их загоняли в амбар, он заметил, как немцы тщательно поливали бензином периметр амбара. Затем, когда все поляки оказались внутри, немцы открыли огонь из автоматов и нарочно воспламенили бензин. Почему они не подожгли его просто спичкой, свидетель не удосужился объяснить.

Попытка обвинения представить фон Манштейна и его командующего, фон Рундштедта, замешанными в этих жестокостях выглядела еще более плачевно, поскольку документы, призванные доказать осведомленность обвиняемого в совершенных злодеяниях, состояли, за исключением одного-единственного, из точных приказов, касавшихся военно-полевого суда и наказания немецких солдат и эсэсовцев, совершивших противоправные действия в отношении мирных жителей или военнопленных.

Это единственное исключение относилось к так называемому «инциденту Лангхаузера». Обвинение предъявило письменный рапорт, подготовленный Лангхаузером, офицером разведки штаба фон Рундштедта в чине майора, адресованный командованию и выражавший обеспокоенность поведением войск, проявлявшемся в ограблении и избиении польских военнопленных. Внизу рапорта имелась собственноручная пометка Лангхаузера об отказе фон Манштейна передать документ фон Рундштедту на подпись. Мы попросили представить Лангхаузера перед судом, чтобы он сам мог рассказать, что именно означала его пометка. Обвинение категорически отказалось. В конечном счете мы сами представили Лангхаузера суду.

Объяснение оказалось более чем простым. Когда рапорт попал к Манштейну, он попросил Лангхаузера представить доказательства. Лангхаузер ответил, что до него дошли только слухи. Тогда фон Манштейн сказал, что такой, основанный на слухах рапорт он не может отправить командующему и что Лангхаузеру следует вернуться, когда он добудет доказательства. Тому не удалось найти каких-либо доказательств избиения польских пленных, как впоследствии и стороне обвинения, и польской комиссии по злодеяниям. Лангхаузер, однако, обнаружил несколько доказательств грабежей, и Манштейн представил на рассмотрение фон Рундштедта сформулированный в категорических выражениях приказ, в котором командующий возмущался бесчестным поведением немецких солдат, опустившихся до ограбления военнопленных, и требовал, чтобы виновные незамедлительно предстали перед военно-полевым судом и были строго наказаны. Этот приказ фон Рундштедта мы и представили суду.