Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник) - Михаил Юдовский

– Все на месте? – мрачно поинтересовался он.

– Все.

– Американец тоже?

– Тоже.

– Ладно. Пошли к автобусу.

У здания вокзала нас поджидал старенький львовский автобус. Водитель в телогрейке и пестрой вязаной шапочке курил на морозе какую-то вонь без фильтра. Завидев нас, он с отвращением выплюнул окурок, залез в кабину и открыл двери.

– Заходим внутрь и рассаживаемся, – распорядился Витя.

Его тусклый взгляд пробежался по нашей группе и выцепил меня. Витя скривил физиономию, затем подошел ко мне.

– Ну как? – негромко спросил он.

– Что как?

– Голова болит?

– Не болит.

– Сволочь, – горько сказал Витя.

– Ты бы в кафе привокзальное зашел, – миролюбиво заметил я, – пивка выпил. Все равно без тебя не уедем.

– Какое еще пивко, – мечтательно облизывая сухие губы, буркнул Витя. – Это вы тут отдыхаете, а я на работе.

– Считай, что у тебя производственная травма и тебе надо в медпункт.

– Вообще-то, правильно рассуждаешь… – Витя глянул на меня с благодарностью, затем с подозрением. – Слышь, а ты точно американец?

– Мне повторить вчерашнюю историю? – усмехнулся я.

– Не дай бог! – замахал руками Витя. – Ладно, скажешь там, что я по делу… В смысле скоро буду…

Он воровато оглянулся по сторонам и направился к зданию вокзала. Мы расселись по местам. Прошло минут пятнадцать.

– Ну, – нетерпеливо сказал водитель, – и дэ ваш начальнык?

– Вин це… у Киев звоныть, – отозвался я. – З прывокзальнойи пошты. Тэрминова справа [67] .

– Ага, – хмыкнул водлитель. – Справа… Пыва йому тэрминово забанувало. Ачей, вже трискае, падлюка [68] .

– Ты хоть по-украински-то не говори, – шепнул мне на ухо Ярик. – Для американца это перебор.

– Я необычный американец, – так же тихо ответил я.

– Я в курсе, – сообщил Ярик. – А другим знать необязательно. Ты вот что, одеяло на себя не тяни, а то весь дамский контингент за тобой увяжется, а я останусь не при делах.

– Надо было самому в американцы подаваться, – огрызнулся я, – а не меня, честного человека, впрягать в эту авантюру.

– Так я ж по-английски не говорю!

– Если ты заметил, я пока еще ни слова по-английски не сказал.

– В самом деле, – удивленно констатировал Ярик. – Странно…

– Ничего странного. Просто врать надо искренне и честно.

– Это как?

– Верить в то, про что врешь.

Наконец, появился Витя, не то чтобы счастливый, но отчасти примирившийся с жизнью.

– Сидим? Молодцы. Поехали! – скомандовал он водителю.

Тот косо глянул на него, но ничего не сказал, завел мотор, и автобус тронулся с места. Выехав за городскую черту, он поначалу бодро катил по относительно ровной и широкой трассе, которая незаметно стала сужаться и петлять, карабкаясь вверх. По левую руку от нас, вплотную к дороге, возвышались, щетинясь елями, холмы, по правую тянулась грязновато-бурая ложбина, залатанная снежными пятнами. По дну ложбины были разбросаны редкие хуторки и села с островерхими крышами хат и церквушками, крытыми тусклым металлом. В подчеркнутой неяркости красок было что-то пронзительное и щемящее.

– Ну как, не жалеешь? – спросил меня Ярик.

– Не жалею, – ответил я. – А о чем?

– Что на поездку согласился.

– Почему я должен жалеть?

– Да ничего ты не должен. Я чисто риторически. Кстати, Даша на тебя не обиделась?

– За что?

– За то, что ты без нее поехал.

– Ни капельки не обиделась. Потому что я ей ни слова об этом не сказал.

– Ты серьезно?

– Вполне. Я не обязан обо всем ей докладывать.

– Ну ты даешь… – Ярик покачал головой. – И не скажешь?

– Почему, скажу. Я ей даже сувенир привезу.

– Какой?

– Пленного гуцула. И хватит про Дашу. Не для того из Киева уезжали. Смотри, как много гарных девушек.

– Знаешь, – зашептал Ярик, – по-моему, эта черненькая… Леся… Она на тебя запала.

– Не на меня, – ответил я, – а на Майкла.

– Так ты и есть Майкл!

– Нет, – ответил я, – я не Майкл, я Миша. А Майкл – это мудак из поезда с сомнительным прошлым и неопределенным будущим.

– Поздравляю, – сказал Ярик. – У тебя шизофрения.

– Твоими молитвами.

Меж тем пейзаж за окном приобрел новые краски: небо сделалось ясно-синим, в темной зелени елей замелькала снежная седина, а луга и пастбища вовсе скрылись под распластавшейся белизною, на которой разбросались округлые стога и продолговатые скирды.

– Снег, снег! – зашумели сразу несколько голосов.

Из зеркальца кабины на нас глянуло лицо водителя, которое оскалилось в снисходительной усмешке, блеснув металлическим зубом.

– От дыки люды, – послышался его говорок. – Снига нэ бачулы…

Он повернул руль, и автобус съехал с трассы на узкую асфальтированную дорогу, вдоль обочин которой гигантским частоколом поднимался лес. Стало темно и немного жутко, но всего через пару минут брызнувший свет раздвинул эту стену, автобус въехал в городок и остановился около турбазы.

– Прыйихалы, – объявил водитель. – Вылазьмо.

Он вышел из кабины, обошел автобус и открыл багажное отделение. После чего достал из кармана телогрейки мятую пачку «Ватры», вытряс оттуда сигарету, подкурил и безучастно отошел в сторонку. Пока мы разбирали вещи, к автобусу подскочили двое местных пацанят лет семи-восьми, которые с важным любопытством принялись обследовать автобус, обстукивать стенки и ощупывать шины. Особенно заинтересовала их выхлопная труба, куда они попытались незаметно засунуть здоровенную шишку. К их досаде, водила раскусил этот нехитрый маневр.

– Акушь, байструкы! – прикрикнул он. – Акушь вид руры выпэрдовой! [69]

Пацанята не очень испугались. Они отошли на несколько шагов от выхлопной трубы и продолжали оттуда глазеть на автобус, обдумывая новую пакость.

– Всэ повытаскувалы? – спросил водила у Вити.

– Всэ, – ответил тот.

– Файно. Но, то я до столовойи… Гэй! – окликнул он пацанят.

Те глянули в его сторону.

– Щоб до буса нэ пидходылы!

Пацанята энергично затрясли головами.

– Бо вуха повидкручую!

Пацанята радостно осклабились и несколько раз кивнули.

– Шляк бы вас трафыв, – буркнул водила. – Всэ одно ж якусь пакость зроблять, мавпишоны… [70]

Он махнул рукой и направился в сторону турбазы. Мы, во главе с Витей, похватав вещи, последовали за ним. Обернувшись, я успел заметить, что пацанята отыскали где-то большой ржавый гвоздь и теперь что-то тщательно выцарапывают им на задней стенке автобуса. Мне захотелось вернуться и прочесть их письмена, но я подумал, что и так знаю, о чем идет речь в накорябанном послании.

Турбаза представляла собою несколько зданий в гуцульском стиле, выстроенных из дерева и камня и увенчанных островерхими черепичными крышами. Невысокие горы вокруг покрывал еловый лес, у подножий гор, зеленея меж снежными берегами, перекатывая через пороги и пенясь, бежала неширокая и быстрая речка Прут. Через речку перекинулся резной деревяный мостик, а за мостом негромко и даже убаюкивающе пел водопад. Места были до того красивы, что мне хотелось хотя бы на пару часов удрать от нашей бестолковой группы, уединиться, молча посидеть у воды. К сожалению, псевдоамериканское происхождение пробудило излишне пристальный интерес к моей особе. Стоило мне подотстать от прочих, как кто-нибудь обязательно подмечал это великое событие и окликал меня:

– Майкл! Ты чего? Не отрывайся от компании!

Я изображал на лице улыбку, какой, наверное, улыбается кобра при виде змеелова, и присоединялся к остальным. Обычно меня тут же с обеих сторон брали в тиски черноволосая болтливая Леся и ее светленькая, неразговорчивая и похожая на мышку подружка Тася.

– Майкл, – мурлыкала Леся, – расскажи что-нибудь про Бостон.

– Красивый город, – отвечал я.

– А еще?

– Очень красивый.

– А где ты там жил?

– На Кросс-стрит, – подумав, отвечал я. – Кстати, если Кросс-стрит перевести на русский, получится что-то вроде Крещатика.

– Надо же, – удивлялась Леся. – А что ты вообще там делал?

– Где?

– В Бостоне. В Америке.

– Ел гамбургеры, пил кока-колу и катался на скейтборде.

– Потрясающе! А в школу ходил?

– Не ходил, а ездил.

– На чем?

– На скейтборде и ездил.

– С ума сойти! А у вас негры в школе были?

– Полно. И все баскетболисты. Даже во время уроков мячиком по полу стукали.

– Да ты что! А учителя?

– А что учителя? Учителям по барабану. Жуют резинку и не вмешиваются. Оно им надо? Еще пристрелят…

– Как пристрелят?

– Из шестизарядного кольта.

– У вас что, с оружием в школу ходили?

– А как же. Надо же ученикам защищать свое достоинство и права человека.

– Вот это я понимаю – свобода! – восхищенно вздыхала Леся.

– Да ты не расстраивайся, – утешал ее я. – У нас здесь тоже когда-нибудь начнут друг в дружку палить.

Лесина болтовня начинала меня утомлять и даже раздражать, и я невольно поглядывал на Тасю, менее привлекательную, но, по счастью, немую как рыба. Тася, видимо, привыкла держаться в тени своей подруги. Будь она посимпатичней, я бы предположил, что Леся в их тандеме играет роль буксира, который, беспрестанно тарахтя, заводит в гавань белоснежный корабль, после чего скромно удаляется, причалив к какому-нибудь захудалому пирсу. Но Тася не походила на корабль, да и Леся в последнюю очередь согласилась бы стать для кого-нибудь буксиром. Она явно претендовала на что-то большее, но проделывала это с такой назойливостью, что невольно провоцировала на грубость. Во время очередной совместной прогулки она как-то очень ловко поскользнулась и, потеряв равновесие, свалилась мне в объятия. Наши глаза встретились.