Рукопись Бога - Хуан Рамон Бьедма

Хотя на самом деле странный шум мог оказаться журчанием воды, заполнявшей подвал, или отчаянным писком тонущей крысы, из последних сил боровшейся за свою ничтожную, никому не нужную жизнь.

У туннеля не было конца.

Видения прошлого не отступали.

Отчаяние пересиливало страх смерти.

Гесперио М. Тертулли

Лихтенштейн, 19 февраля 1912

Через пятнадцать дней после моей смерти Матерь Божью изгонят из Алтаря. Соберутся семь сотен бесов и затянут новый канон. Совсем немного воды утечет, и начнется в семье раздор. Крест в подпол скинут. Алтари порушат, и огонь церкви пожрет… Крест осквернят, и настанет день, когда мертвых негде…

Хотя его четырехцилиндровый мотор произвел ошеломляющую сенсацию, появившись на рынке в тысяча девятьсот девятом году, «Кадиллак-Родстер 30» с трудом преодолевал узкую горную дорогу. Шоферу, впервые попавшему в Лихтенштейн, было нелегко бороться с темнотой и снегом.

Маленький Гесперио М. Тертулли, закутанный в теплое дорожное пальто, путешествовал на заднем сиденье в компании двух больших чемоданов – со всем, что нужно двенадцатилетнему мальчику, навсегда переезжающему на новое место – и упакованного в несколько слоев фетра свертка, к которому Гесперио старался не прикасаться.

Психиатрическая лечебница Эмиля Крепелина располагалась неподалеку от Вадуца. Долгое путешествие подошло к концу, еще один крутой поворот, и в ночи приветливо засияли окна старого особняка. На первом и последнем этажах никто не спал; остальная часть огромного здания с характерной для тех краев черепичной крышей дремала, окутанная снегом и темнотой.

После страшной гибели обоих родителей юного Гесперио отдали на попечение родственникам, но присущие ребенку странности сильно усложняли жизнь его опекунам, а престижные европейские интернаты один за другим отказывались от такого воспитанника; и мальчика решено было отправить к Крепелину, семейный совет постановил, что так будет лучше для всех.

Притормозив у парадного входа, шофер трусцой пробежал сквозь метель, поднялся на крыльцо и позвонил. Дверь открыла женщина; перебросившись с хозяйкой парой слов, водитель протянул ей конверт. Вернувшись к автомобилю, он помог Гесперио выгрузить вещи и отвел мальчика на крыльцо.

– Она здесь главная, – прошептал шофер, кивнув на женщину, и в знак прощания приподнял фуражку. Шум мотора растворился в завываниях ветра.

– Меня зовут Алеха, – представилась женщина. – Мы тебя ждали. О багаже не беспокойся, я распоряжусь, чтоб его отнесли в твою комнату. Ступай за мной.

Она была черноволосой и смуглой. Строгое серое платье не скрывало ни пышных бедер, ни упругой груди. На вид Алехе было лет сорок пять, хотя ее смело можно было назвать женщиной без возраста.

Вслед за хозяйкой мальчик пересек освещенный канделябрами вестибюль и поднялся на второй этаж. Гесперио предназначалась третья комната слева. Мальчик опасливо оглядывался, немного подавленный царившей в особняке атмосферой: полумрак, холод, темные углы, свечи, тишина.

Он по-прежнему прижимал к груди перевязанный прочным шнурком сверток.

– Всего хорошего, – попрощалась Алеха и прикрыла за собой дверь.

Спальня была просторной и оттого казалась еще более пустой и аскетической. Обстановку составляли солидный деревянный шкаф, письменный стол, стул, тумбочка и кровать с металлической спинкой, на которой была аккуратно разложена полосатая пижама. Гесперио догадался, что ванная находится в коридоре. Мальчику хотелось в уборную, но выйти из комнаты он не решался.

Тертулли пробирала дрожь. Он был слишком маленьким и худеньким для своего возраста и очень бледным.

Переодевшись в бумажную пижаму, Гесперио улегся в постель. Простыни были холодными и жесткими. Мальчик задул свечу. Сверток он положил себе в ноги.

Сначала он пытался уловить, о чем говорят за стенкой, но голоса звучали слишком тихо. О том, чтобы заснуть, не было и речи.

Под одеялом было даже холоднее; у Гесперио застыли руки и ноги. Но мальчик лежал не двигаясь, и холод постепенно сковал все тело, погрузив его в дремотное оцепенение. Гесперио не почувствовал, как опорожнился его мочевой пузырь.

И не понял, что плачет.

На ощупь простыни напоминали влажную липкую кожу рептилии.

Гесперио потерял счет времени.

Дверь бесшумно отворилась, и в комнату заглянула Алеха с подсвечником в руке.

– Пора.

Гесперио медленно вылез из-под одеяла, отчаянно стыдясь того, что намочил пижаму; но, если женщина и заметила темное пятно на его штанах, то не подала виду. Поманив мальчика за собой, она исчезла в коридоре. Гесперио двинулся за ней, не забыв прихватить сверток.

В доме царила гробовая тишина.

Они долго петляли по коридорам, один темнее И мрачнее другого, пока не вышли к узкой крутой лестнице, ведущей на самый верх, в мансарду.

Алеха без стука приоткрыла дверь. За ней ждал седобородый старик, половина тела и лица которого были скованы параличом.

– Это Эфрен, – пояснила женщина, подталкивая Гесперио внутрь. Потом она осторожно прикрыла дверь, оставив мальчика наедине со стариком.

Неподвижное лицо Эфрена напоминало маску, но при виде свертка в глазах его вспыхнул огонь. Старик радушным жестом пригласил гостя осмотреться.

Мансарда являла собой большой пятиугольный зал, в каждом из пяти углов горело по свече.

У единственного окна в форме бычьего глаза стоял старинный телескоп.

На полках вдоль стен лежали компасы, астролябии, секстанты, октанты и какие-то совсем уж диковинные инструменты, названий которых Гесперио не знал.

Пол покрывала роспись в виде карты мира, каким его представляли двести лет назад.

Над картой неизвестный художник изобразил перевернутую пентаграмму.

У каждой из ее вершин окутанный сумраком сидел один из Пяти мастеров.

В центре была начертана таблица:

Эфрен сидел у входа, положив здоровую руку на голову черной базальтовой статуэтки, которая изображала человека, склонившегося над страницами крошечной книги, покрытыми едва различимыми глазу письменами.

Мальчик робко приблизился к старику. Он дрожал как осиновый лист, ступая босыми ногами по ледяному полу. Мокрая пижама липла к телу.

Остановившись в центре пентаграммы, на букве N, Гесперио развязал шнурок, развернул ткань и достал Рукопись Бога.

Его голос звучал ясно и твердо:

– Я вручаю вам знак, Книгу и самого себя, чтобы вы сделали меня тем, кем я должен стать.

VI

Севилья, начало Нового Века, конец года

Праведное пламя поглотит даму,

Которая захочет бросить невинных в огонь.

Готовое к штурму, войско воспламенится,

Когда в Севилье увидят чудовищного быка.

Шесть дней будет длиться осада города,

Будет дана большая и тяжелая битва,

Трое сдадут город и будут прощены,

Остальных сразят огнем, все будет в крови.

Кто достоин раскрыть книгу сию и снять печати ее? И никто не мог, ни на небе, ни на земле, ни под землею, раскрыть сию книгу, ни посмотреть в нее.

1

Во внутреннем дворе дома номер тридцать четыре по улице Сьюдад-Хардин епископ Магальянес нетерпеливо жал кнопку звонка на двери квартиры номер двадцать три. Темнокожий гигант в сутане держал над ним зонт, то и дело напряженно оглядываясь.

Наконец за дверью послышались шаги.

– Что вам угодно? – поинтересовался старик лет семидесяти во фланелевых брюках и клетчатой рубашке, опиравшийся на никелированный костыль.

– Артуро Антонио Брачо?

– К вашим услугам.

– Здравствуйте. Меня зовут Сесар Магальянес. Я прибыл из Ватикана с важной миссией. Мне хотелось бы с вами поговорить.

Хозяин дома впился глазами в епископский перстень на руке гостя.

– Монсеньор… Что же это я держу вас на пороге? Проходите, прошу вас.

Брачо провел гостей в маленькую гостиную, обставленную в соответствии с мещанскими вкусами пятидесятых годов, если не считать того, что место телевизора занимал большой орган. Все трое расселись вокруг стола, под люстрой.

– Вы завтракали? Не желаете ли перекусить?

– Нет, спасибо, – ответил Магальянес за двоих. – Извините за беспокойство, но в архиепископской канцелярии сказали, что вы поддерживали отношения с братом Зеноном Ункарой. Это правда?

– Очень давние отношения, что верно, то верно, – старик снял очки, держась за оправу, чтобы не запачкать стекла. – И очень близкие. Мы были добрыми друзьями… А я ведь даже на похоронах не был, здоровье не позволило. Вы расследуете его смерть?