Рука, кормящая тебя - Эй. Джи. Рич

Мне было стыдно за то, что эти слова мне польстили.

Распутница не проглотила наживку. Или, может быть, проглотила. Она написала Беннетту: Хочу, чтобы ты меня трахнул в ее постели. Завтра утром. Беннетт ответил: Она уходит из дома в 9 утра.

Больше писем от Распутницы не было. Последнее письмо было отправлено вечером накануне смерти Беннетта.

Мне нужно было выйти на улицу. Я не могла сидеть дома. Я надела пальто, схватила шапку, перчатки и шарф и пошла на прогулку – куда глаза глядят. Мне хотелось оказаться в толпе, хотелось видеть людей, о чьих ошибках я ничего не знаю. Среди незнакомцев, спешащих по своим делам, я себя чувствовала в безопасности. Я прошла мимо бассейна «Метрополитен», мимо проката велосипедов, мимо фреш-бара, где подавали свежевыжатые соки. Сок – это всегда кстати. Я зашла внутрь и взяла маленький стаканчик морковного сока. Полезные витамины.

Ближе к реке поднялся ветер, и стало заметно прохладнее. Я вышла на пирс, где обычно сидят рыбаки, но в тот день там не было ни души. Глаза слезились, студеный ветер обжигал лицо. Я совершенно окоченела, но это мне даже нравилось. Даже сознание, кажется, онемело, и меня трясло только от холода, а не от мыслей о том, что я сейчас узнала: тем самым утром, когда был убит Беннетт, Распутница приходила ко мне домой.

Может быть, это и спровоцировало собак? Сначала их заперли в ванной, и они слышали, как Беннетт и его женщина возились в моей постели? В такой ситуации я бы точно взбесилась. Меня бросило в жар. Я уже не ощущала холода; кровь как будто вскипела и разогрела меня изнутри. Я больше не чувствовала растерянности, на меня снизошло ясное, пронзительное понимание. Я даже не помню, когда я в последнее время так злилась. Обычно ярость меня ослепляет, но на этот раз все получилось наоборот. Гнев открыл мне глаза. Он как будто меня оживил – и прогнал страх. Я была рада этой пронзительной ясности, я не хотела, чтобы она потеряла резкость. Распутница была с Беннеттом в моей спальне, и, возможно, она натравила на него моих собак. Но как она это сделала? Почему?

Босс умер ночью. Утром мне позвонил Альфредо. Место для Тучки освободилось. Альфредо сказал, что он сейчас все подготовит и они смогут принять Тучку уже сегодня, после обеда.

Ну наконец-то хоть что-то хорошее. Я все же смогла защитить любимое существо, смогла обеспечить ей более или менее нормальную жизнь до тех пор, пока у меня не получится забрать ее домой. Мне хотелось плясать от радости, что моя собака будет жить там, где о ней станут заботиться с любовью.

Прежде чем звонить в прокат автомобилей, я позвонила Билли. Полгода мы пытались вытащить Тучку из муниципального приюта, и вот наконец это произошло. Я спросила, не хочет ли она поехать со мной, и она сказала, что сама нас отвезет. Билли хорошо подготовилась к поездке. Взяла большой термос с кофе и целый пакет пшеничных лепешек. И косточку из сухожилий для Тучки. Я, со своей стороны, взяла ветчину в нарезке.

– У нас получилось! – сказала она.

Она употребила множественное число – у нас, и это было справедливо. Без ее помощи я бы не справилась, о чем я ей и сказала. Она подняла руку, мол, дай пять, и я хлопнула ее ладонью по ладони. Я заметила, что ее рука и лицо такие же бледные, как у меня. Она ни капельки не загорела, хотя только что вернулась с островов в Карибском море. Насколько я знала Билли, она была не из тех, кто выходит на солнце в перчатках и шляпе. Да, я могла ошибаться, но на Карибском море невозможно не загореть, даже если ты бережешься и прячешься от прямых солнечных лучей.

– Ты совсем не загорела.

– Я ездила всего на два дня. У меня не было времени валяться на пляже.

– Они уже достроили новый приют? Ты встречалась с Лесли?

– Лесли не было на острове. Я забирала собак из старого приюта.

Но каждый раз, когда я приезжала забрать собак, Лесли, директор местного общества охраны животных, сам привозил их в аэропорт вместе со всеми необходимыми документами.

Я поняла, что проверяю Билли, пытаясь уличить ее во лжи, и у меня появилось чувство, что она об этом догадывалась. Просто мне очень хотелось узнать, ездила она одна или с Маккензи.

Я спросила, нет ли в машине пакетиков с сахаром, чтобы положить его в кофе.

– Посмотри в бардачке.

Я нашла несколько тюбиков губной помады – хотя ни разу не видела Билли с накрашенными губами, но сахара не обнаружилось. Я взяла в руки помаду цвета «тирамису», как было написано на крышке.

– Может, тогда съем ее? – неловко пошутила я, пытаясь снять возникшее между нами напряжение.

– Сейчас такую уже не купишь. Снята с производства.

Машин на набережной почти не было, так что мы ехали быстро. Люди, вышедшие на пробежку вдоль реки, оделись в теплые куртки, чтобы не замерзнуть на холодном ветру. На реке не было ни единой прогулочной лодки – и не будет уже до весны. Я увидела только один буксир, тянувший баржу по ледяной воде. Мы свернули на Девяносто шестую улицу и проехали мимо многочисленных магазинов уцененных товаров, причем товары были выставлены на улицу, несмотря на мороз, мимо продовольственного магазина, где тоже все продавали по сниженным ценам, мимо «Белого замка», мимо муниципальных жилых домов и бензоколонок, где заправлялись по большей части таксисты. Заиндевевший общественный сквер прервал сплошной ряд построек, и сразу за сквером мы повернули на Сто девятнадцатую улицу.

– Ты не забыла ее поводок? – спросила Билли.

Мы въехали на стоянку за железным забором перед низким бетонным зданием почти без окон. Моя собака сидела взаперти с сентября, но сейчас мы ее заберем отсюда.

– Все взяла, и поводок, и ошейник.

Ошейник из нейлоновой тесьмы был разрисован пацификами всех цветов радуги. На нем висел медальон с кличкой и адресом, медальон с номером разрешения на содержание собаки, медальон, удостоверяющий, что прививки от бешенства были сделаны вовремя. Билли, должно быть, почувствовала мою нарастающую нервозность и сказала:

– Держись увереннее. Как будто ты каждый день сюда ходишь.

Мы прошли мимо стойки администратора, и Билли помахала рукой сотруднице приюта, с которой была знакома. Женщина за стойкой узнала Билли и без лишних вопросов открыла нам дверь во внутреннее помещение. На нас тут же обрушился жуткий шум вместе с всепоглощающим запахом мочи и кала. Я шла следом за Билли по скользкому линолеуму, она шагала уверенно и решительно, как солдат – в бой. Мне, наверное, надо было приободриться, глядя на Билли, но я чувствовала себя совершенно выбитой из колеи.

На стенах висели большие диспенсеры, в которых, если бы их хоть когда-нибудь наполняли, был бы антибактериальный гель. Мы шли мимо дверей, ведущих в вольеры, напоминавшие общие камеры в тюрьме. В каждом вольере содержалось около двух дюжин собак: большие – в клетках, стоявших на полу, мелкие – в клетках поменьше, громоздившихся в три ряда друг над другом. Приют был катастрофически переполнен, так что часть маленьких клеток стояла прямо в коридоре. Я заметила нескольких перепуганных кошек, которых держали бок о бок с собаками. Флуоресцентные лампы, освещавшие коридор, мигали и жутко трещали, от чего у меня сразу же разболелась голова. Двери в вольеры располагались на одной стороне коридора, на другой стороне была лишь одна дверь с табличкой: МЕДПУНКТ.

– Не смотри туда, – сказала Билли.

Когда мы проходили мимо, ветеринар как раз открыл дверь. Я успела заметить кровь на линолеумном полу.

– Я тебя предупреждала, – сказала Билли.

Склад кормов располагался на той же стороне, что и медпункт, но чуть дальше по коридору. Глубокая раковина с подтекающим краном была доверху наполнена алюминиевыми мисками для воды и открытыми банками с собачьим кормом.

– Равнение направо, – сказала Билли, заметив мой блуждающий взгляд.

Но я все равно смотрела куда не надо. На двери в каждый вольер были маленькие узкие окошки примерно на уровне глаз, и, проходя мимо, я видела собак внутри. Некоторые явно пребывали в глубокой депрессии – они сидели, забившись в самый дальний угол клетки, лицом к стене. Другие, даже при мимолетном зрительном контакте с потенциальным спасителем, начинали проделывать трюки, которым их когда-то научили: например, давали лапу, хотя рядом не было никого, кто пожал бы ее в ответ. Мне казалось, что я сейчас просто исчезну, рассыплюсь на части. Наверное, я слишком шумно вдохнула, потому что Билли обернулась ко мне и сказала:

– Вот поэтому я сюда и хожу.

Посетителей было немного, но они были. Собаки, подготовленные к пристраиванию, содержались в первых двух вольерах, ближайших к входу. Маленькие – отдельно от крупных. Люди, желающие взять питомца из приюта, всегда больше интересуются маленькими собачками. Я видела, как дети тискают дрожащих чихуахуа, карликовых пуделей и большеухих дворняжек. Я видела, как целые семьи ходят от клетки к клетке в вольере для готовых к пристраиванию больших собак и обсуждают достоинства каждой, сравнивают, кто из них симпатичней и кто требует меньше ухода. Когда мы проходили мимо, я на секунду приостановилась, а Билли ушла вперед. Я невольно подслушала, как какой-то парень неопрятного вида лет двадцати прикидывал вслух, каковы шансы молодого питбуля на бойцовском ринге. Я догнала Билли и сказала ей об этом, на что она мне ответила: