По воле ветра. Два удивительных путешествия к Северному полюсу: героя нашего времени и романтика викторианской эпохи - Дэвид Хемплеман-Адамс

северном направлении. За борт отправились восемь мешков с песком, или 200 кг ценного балласта, гондола промокла, уверенность пилотов пошатнулась, но «Орел» наконец отправился в путь.

Глава 8

Путешествие

Северный Ледовитый океан

11 июля 1897 года

Через 11 минут после старта «Орел» пролетел над мысом Голландский, полоской земли примерно в полутора километрах к северу от Виргохамны. После нескольких лет подготовки и нескольких месяцев ожидания Андре был несказанно рад, что им наконец удалось подняться в воздух. Он наслаждался тишиной и сказал Френкелю, что слышит лишь, как скрипит плетеная корзина и как периодически щелкает затвор фотоаппарата Стриндберга. Оглядевшись, он увидел, что пейзаж вокруг практически монохромен. Цвет был разлит лишь по синему небу над головой, но вода внизу была черной, а обледеневшая земля – белой. Вдалеке стояли темные гранитные горы с заснеженными вершинами. Казалось, путешественники вступали в другой мир, где в отсутствие цвета все казалось более реальным, более жизненным и более ярким, как фотографии, которые Стриндберг делал, стоя на наблюдательной платформе.

И все же от Андре не укрылось, что чего-то не хватает. Не было слышно тихого шороха гайдропов, волокущихся по воде. И «Орел» не оставлял за собой следа.

– Мы потеряли гайдропы! Их нет! – крикнул Андре.

Френкель и Стриндберг оторвались от созерцания природы и посмотрели вниз. Андре был прав: на месте гайдропов болтались лишь короткие веревки.

В суматохе взлета и последующего падения в бухту никто на борту не заметил, что две трети каждого гайдропа остались на берегу. Растянув гайдропы, никто не проверил винтовые стыки, где веревка была значительно тоньше, чтобы нижнюю часть гайдропа можно было отрубить при малейшем намеке на столк-новение с препятствием.

– Когда веревки лежали свернутыми на земле, винты были крепко закручены, но затем, когда мы растянули гайдропы на берегу, они, видимо, натянулись, и этого оказалось достаточно, чтобы раскрутить винты, – предположил Стриндберг.

Андре понимал, что компаньон прав, но в ответ лишь огрызнулся.

– Что толку теперь об этом говорить? Отныне «Орел» не управляемое воздушное судно, а обычный шар. Именно этого я хотел избежать. Теперь курс определяется лишь направлением ветра.

Он сразу вспомнил насмешливые замечания генерала Грили и адмирала Маркема, высказанные на Международном географическом конгрессе в Лондоне. Он совершил катастрофическую ошибку, не проверив гайдропы. Они провели замеры глубины в бухте и оценили высоту окрестных гор, но оставили без внимания свой козырь. Андре заверил весь мир, что гайдропы позволят ему одержать победу там, где другие воздухоплаватели терпели поражения, но теперь они лежали без дела на берегу острова Датский. Единственным утешением было то, что если бы шар не лишился гайдропов, то под их добавочным весом гондола полностью ушла бы под воду, когда «Орел» снизился над бухтой сразу после взлета.

Возможно, они слишком расслабились. Возможно, Андре понял тщетность экспедиции и потому не проявил обычной скрупулезности при контроле каждого аспекта подготовки к полету. Теперь у троих путешественников, стоящих на тесной наблюдательной платформе, не было иного выбора, кроме как сделать все возможное в столь неблагоприятной ситуации. Хотя Стриндберг и Френкель не могли даже тихонько поделиться друг с другом своим мнением об Андре, не рискуя быть услышанными, думали они об одном и том же: есть ли смысл продолжать экспедицию, если «Орел» теперь неуправляем? Лишь преданность Андре, радость от долгожданного взлета и желание увидеть, что ждет их впереди, – а также возможная слава при успешном возвращении домой – не дали им открыто сказать о своих опасениях.

– Что насчет парусов? – спросил Френкель. – Есть ли смысл оставлять их поднятыми?

Он посмотрел на паруса, расправленные вскоре после взлета, когда «Орел» вылетел из ангара. Они висели, как тряпки, и трепыхались на ветру.

– Нет, – решительно ответил Андре. – Теперь от них никакого проку, а если они поймают ветер, нас может унести на высокие пики острова Амстердам. Немедленно спустите их и больше не поднимайте, пока мы не найдем способ восстановить гайдропы. Без них мы окажемся на милости ветров.

Когда балластные веревки, прикрепленные к подветренной стороне опорного кольца, коснулись воды, шар сделал три четверти оборота.

– Быстрее! – крикнул Андре. – Если не опустить паруса, мы повернем налево и столкнемся с островом Амстердам!

Пока Стриндберг и Андре опускали паруса, Френкель поднялся по веревкам выше опорного кольца и отвел в сторону брезент.

Причины для паники были. Потеряв 200 кг песчаного балласта и 525 кг веса нижних двух третей гайдропов, «Орел» вскоре поднялся на высоту 550 м. Балластные веревки перестали доставать до поверхности воды, которой не касались бы уже и гайдропы, если бы они оставались целыми. «Орел» уже стал совершенно неуправляемым.

Андре взглянул на Френкеля и Стриндберга. Френкель определял их местоположение по ориентирам, а Стриндберг шарил в карманах, явно разыскивая какую-то личную вещь, вместо того чтобы заниматься шаром.

– Похоже, вы совсем не понимаете, что на столь большой высоте водород выходит из нижнего предохранительного клапана «Орла», – сказал Андре. – Чем выше мы поднимемся, тем больше газа потеряем. Нам никак этому не помешать, а значит, «Орел» не продержится в воздухе так долго, как я рассчитывал.

Стриндберг фыркнул.

– А мы-то боялись, что водород просочится сквозь швы. Сколько бы газа ни вышло из-за протечек, потеря оказалась бы меньше, чем от полета на такой высоте.

Андре непокорно вздернул подбородок, и на наблюдательной платформе воцарилась ледяная тишина. Стриндберг погрузился в тяжкие думы. От него не укрылось, что Андре опять отказывался брать на себя ответственность за любые неудачи. Все было точно так же, как в 1896 году, когда Андре не принимал критику Экхольма, сомневавшегося в надежности «Орла». Теперь казалось, что Экхольм мудро поступил, решив отказаться от участия в экспедиции.

Френкель толкнул Стриндберга в бок.

– Вы ведь хотели послать письмо Анне? Кажется, вы договорились с Машуроном, что напишете несколько последних слов на шаре и сбросите письмо над мысом Голландский?

Стриндберг пришел в чувство. Письмо! Они с Машуроном шутили, что письмо станет первым посланием, доставленным полярной авиапочтой: Стриндберг должен был собственноручно сбросить его с «Орла», вместо того чтобы отправить с голубем, а Машурон обещал разыскать его и передать Анне. Как раз пока Стриндберг шарил по карманам в поисках заготовленного клочка бумаги, Андре и отчитал его, заметив, что компаньону нет дела до водорода, выходящего из шара. В итоге Стриндберг упустил свой шанс сбросить письмо над мысом Голландский, как было оговорено с Машуроном.

– И правда, где же