Загадка Скалистого плато - Юрий Ясько

— Разве плохо, когда тебя называют молодым?

Елена придирчиво искала изъяны в своем выступлении. В студии ей было не до этого. Сейчас, сидя в удобном кресле, она заметила, что волнуется, глотает слова, слишком напряженно смотрит в камеру. Но рассказ получился. И Дроздова еще раз пожалела, что на экране телевизора не возник портрет Зубрицкого, о котором она сказала немало добрых слов.

— Жаль, Борис не посмотрел на свою красавицу, — проговорила Евгения Дорофеевна и тяжело поднялась со стула.

Васин и Орлов пересели на диван, расставив на доске шахматы.

— Никаких шахмат! — возмутилась Дроздова — Удивительный нюх у мужчин на эти фигуры. И где вы их нашли?

— На подоконнике, это было сделать совсем легко, — рассмеялся Орлов и смахнул фигуры с доски. — Сядем, Игорек, за стол. Я, признаться, проголодался.

Ровно в девять Васин ловко открыл бутылку шампанского, наполнил бокалы. Евгения Дорофеевна пришла со стаканом молока.

Лев Петрович вырос над столом, несколько секунд полюбовался игрой пузырьков в янтарной жидкости, сказал:

— По роду моей службы мне приходится встречаться с разными людьми, чаще — с хорошими. Сегодня — встреча особая, встреча с моим давним другом еще с военных лет. Придет время, — много интересного вы узнаете о нем. А сейчас давайте выпьем за наших прекрасных хозяек!

— Что от нас скрывает Игорь Иванович? — спросила Дроздова, когда бокалы опустели. — Еще одна награда?

— Не торопите события, — с нажимом ответил Орлов. Васин почему-то хмуро посмотрел на него.

Борис явился около одиннадцати вечера. Он скрывал, что усталость валит его с ног, но Евгения Дорофеевна сразу поняла и, извинившись перед гостями, попросила Бориса пойти с нею в маленькую комнату — в ту, в которой Борис обычно отдыхал.

Борис покачал головой, улыбнулся и сказал:

— Не до отдыха, мама. Налей-ка мне кофе, да покрепче.

Лев Петрович и Васин стали прощаться, видя усталость хозяина. Однако Туриев остановил их и обратился к Васину:

— Игорь Иванович, я только что побывал у замечательного человека. Есть такой топограф Арсентьев Дмитрий Степанович. Без правой ноги, пятьдесят лет, но до сих пор работает, в основном в горах. Так вот, у него есть детальный план Скалистого плато, изданный в тридцать восьмом году, больше он не издавался. Я знаю, что в фондах геологоразведочной партии его нет. Борис вытащил из внутреннего кармана сложенный вчетверо плотный лист бумаги, развернул его. Яркие краски плана-карты сочно отпечатались на белоснежной скатерти. — Думаю, вам он пригодится, когда начнете разведку на плато. — Я — молодец?

— Вот умница! — воскликнула Дроздова.

— От души, — пробормотал Васин и пожал руку Бориса. — Ну, нам пора, завтра и я, и Лев Петрович отчаливаем.

— Мне бы хотелось поговорить с вами, Игорь Иванович, — Туриев допил кофе, встал. Они пошли в маленькую комнату, присели на самодельную кушетку: Борис собрал ее из досок, приклеил поролон, закрыл бараканом — получилось так себе. Однако отдыхать на этой кушетке он любил.

Туриев предложил Васину сигарету, закурили. Васин испытующе смотрел на молчащего Туриева, стараясь понять, для чего он оторвал его от других. Борис несколько раз затянулся, придавил окурок в черепаховой пепельнице, спросил напрямую.

— Игорь Иванович, как вы провели… июля?

Игорь не удивился, сказал обыденно.

— Ординарно. Но я запомнил тот день потому, что он отмечен убийством человека… С утра, как всегда, документировал забой, потом проходчики приступили к бурению шпуров. Где-то около двух часов дня заложили заряды, произвели отпалку. Как вы знаете, после нее штольня становится на проветривание. Я решил за это время немножко отдохнуть. Работы было много, уставал сильно, возраст уже говорит о себе…

— Да вы же еще молоды.

— Сорок шесть стукнуло. Но война много здоровья отняла… Ну, пошел я в лес. С книжкой. Очень интересной. Называется «Думы о русском слове» Югова. Этакий литературоведческий детектив. Автор, к примеру, пытается доказать, что герой поэмы Гомера «Илиада» Ахилл был русского происхождения. На лесной опушке набрел я на стожок сена. Привалился к нему и уснул… Проснулся от грохота — гроза надвигается. И — бегом к штольне: подумал, вот-вот дождь застигнет. Поторопился себе на беду… При переходе через мостик упал в речку, принял холодную ванну. Дождь-то стороной прошел.

Никаких следов волнений на лице Васина Борис не заметил. Оно было спокойно, даже величаво. Седеющая борода мягко оттеняла коричневатый цвет лица, карие глаза внимательно смотрела из-под прямых бровей.

— С какими материалами о Скалистом плато вы знакомы? Много пришлось прочитать об этом месте?

— Трудно сразу ответить. Читал все, что под руку попадало.

— Вы бежали из концлагеря Обензее в апреле сорок пятого года? Вас было трое?

— Да.

— Никого из этих двух вы не знали в пору молодости? — Туриев подал Васину фотографии Луцаса и Клунникова. Игорь Иванович, не торопясь, надел очки.

— Эту фотографию вы мне показывали, — он отложил карточку Луцаса, — помните, в геологическом кабинете партии? Его я не знал… И этого человека, вернее, его снимок вижу впервые в жизни. Нет, похожих на этих людей знакомых у меня никогда не было.

— Представьте себе, они тоже бежали из лагеря Обензее и тоже в апреле сорок пятого года, с ними был еще один товарищ, его в лагере звали Виктором.

— Мы бежали глубокой ночью. Я, Сыромятников, Ильягуев… Два дня уходили от погони, Сыромятников погиб — утонул в горной реке, через которую мы перебирались.

— Когда вышли к нашим?

— Двадцать второго апреля. В день рождения Владимира Ильича.

— Почему вы носите бороду? Скрываете шрам?

— Странный вопрос… Ношу потому, что мне нравится, никакого шрама у меня нет.

— Почему приехали на работу именно сюда? Ведь на Алтае вы занимали более высокое положение, да и работа там была много интереснее.

Васин обиженно поджал губы, помолчал, потом у него вырвалось:

— Борис Семенович! Разве так можно обращаться с гостями?! Если необходимо меня допросить, вызывайте в рабочий кабинет. Больше на ваши вопросы отвечать не буду.

— Дорогой Игорь Иванович! Я расследую дело об убийстве человека, который, по фатальному совпадению, тоже бежал из лагеря Обензее, и тоже в апреле сорок пятого года, и тоже в компании двух товарищей… Как вы поступили бы на моем месте? Ведь меня интересует каждый штрих его биографии, каждое его знакомство. Хорошо, оставим его в покое, я верю вам. Ильягуев жив?

— Если бы верили, не спрашивали бы дальше. Жив, жив! Живет в Москве, заведует кафедрой в одном из институтов, мы с ним встречаемся!