Мой ласковый и нежный мент - Валентина Мельникова

– На первом месте у него служба, Людмила Алексеевна! – сказал тихо Барсуков-старший. – И тут уж ничего не поделаешь. Так мы его с матерью воспитали!

– Простите, – смутилась Людмила. – Я не имею никакого права указывать вам или вашему сыну, но я тоже знаю, почем фунт лиха. И брат вырос у меня на руках, потому что мама умерла родами. И отец был занят всегда выше головы, но я не помню ни одного случая, чтобы мы со Славкой целый день сидели голодными и холодными. Правда, я уже с десяти лет сама и обеды готовила, и за домом следила.

– Но и у нас не так уж все плохо, Людочка! – Старик улыбнулся. – Я ведь тоже и швец, и жнец, и на дуде игрец… Что-что, но без обеда никогда не оставались. Но болезнь ведь не спрашивает, когда в гости приходить!

– Не обижайтесь. – Людмила покраснела. – Я скоро вернусь и покормлю вас. – Потом добавила тише:

– Думаю, и на долю Дениса Максимовича ужин тоже следует приготовить.

Старик вздохнул:

– Я буду очень признателен вам за это. А то ведь он звонил, предупредил, что не раньше полуночи вернется домой! Значит, будет ужинать одним молоком. Хлеба сегодня купить не удалось.

Беготня между двумя домами до такой степени измотала Людмилу, что она даже не заметила, как задремала, привалившись головой к спинке дивана. Она не слышала ни голоса диктора в телевизоре, ни громкого хохота Славки в соседней комнате, ни тоненького смеха Кости. Мальчишки вовсю резвились с котятами и с довольной вниманием к себе Маврой.

Славка вытащил из-под кровати коробку с детской железной дорогой – подарок сестры десятилетней давности, разложил ее на ковре, и теперь, стоя на четвереньках, мальчишки хохотали от души, наблюдая за котятами, которых они вздумали прокатить на крышах вагончиков. Руки Кости покрывала уже густая сеточка царапин, но он ничего не замечал и даже повизгивал от восторга, когда Мавра сердито выгибала спину, фыркала и пыталась зацепить лапой паровозик, в очередной раз пробегавший мимо нее.

Грохот взрывов и автоматные очереди, прозвучавшие с экрана, заставили ее вздрогнуть и открыть глаза. Показывали очередной боевик, и Людмила некоторое время всматривалась в непонятное мельтешение на экране, с трудом вникая в смысл происходящего. Фильм, похоже, перевалил за вторую половину, и ей совсем расхотелось тратить впустую время, разбираясь в хитросплетениях сюжета.

Она выключила телевизор и прислушалась к шуму, доносившемуся из спальни брата. Вздохнула и вновь закрыла глаза. Пусть еще немного повеселятся, время пока позволяет.

Дремота, потревоженная громкими звуками с экрана, отступила, но вместо нее как-то незаметно подкралась тревога. Зачем она забрала у Надьки Костю? Девка, несомненно, влюблена в Барсукова.

Людмиле он и даром не нужен, но что ж тогда заставило ее взять в свою руку маленькую ладошку в пушистой варежке? Зачем она зашла в его дом и теперь вот заботится об его отце, переживает за его сына?

Она судорожно сглотнула, вновь вспомнив суровый, почти безжалостный взгляд, побелевшие от ярости губы. Несомненно, Денис был оскорблен до глубины души, и все домыслы Антонины о его симпатии к ней, своей соседке с исключительно тяжелым и стервозным характером, абсолютно беспочвенны.

Людмила поджала ноги, устраиваясь на диване удобнее, и потянула на себя плед: уже привычный озноб заставил ее зябко поежиться. И она словно воочию ощутила тот непередаваемый восторг и необычное для нее волнение, когда мягко и ласково прикоснулись к ее губам его губы, а сильные пальцы сжали ее запястья. Она прижималась к его груди и боялась только одного – что это мгновение счастья слишком быстро закончится и останутся в ее душе обида и отчаяние, которые она пережила во время разговора с Вадимом. Она постаралась вспомнить, сколько раз испытывала подобные чувства с человеком, которого до сих пор считала своим женихом. И с горечью призналась сама себе, что нет, ничего подобного в их отношениях не было. Ни разу с таким нетерпением не ждала его прихода, как ждет сегодняшнего возвращения домой Дениса Барсукова. Она поймала себя на том, что даже на диване устроилась таким образом, чтобы видеть циферблат часов. Но до полуночи оставалась еще пропасть времени, и не сидеть же ей под окном, подобно Тоньке, караулящей появление своего несравненного Стаса.

Она опять закрыла глаза. Все мысли были о нем, и только о нем. Она перебирала в памяти все их не долгие и не слишком веселые встречи. Заново переживала стыд и раскаяние, испытанные ею в ночном убежище, когда, вопреки желанию, только из-за собственной вредности, прошептала совсем не то имя, которое хотела, и тогда он впервые оттолкнул ее. Но в последний раз он был так нежен с ней…

Она по глазам видела, что он не притворяется и по-настоящему нуждается в ней. Но зачем ему понадобилось спросить ее, была ли она когда-нибудь с мужчиной? Не задай он этот вопрос – и все могло бы закончиться по-другому. Только стала бы она счастливее от этого? А чувство вины, которое она постоянно испытывает по отношению к Вадиму?

Беспрерывно думая о совершенно чужом ей мужчине, она предает человека, который искренне верит ей и надеется на ее порядочность. Ведь именно эти слова сказал ей Вадим, когда она окончательно и бесповоротно решила не поступать в аспирантуру, справедливо полагая, что учиться обоим одновременно – непосильная тяжесть.

В душе, конечно, ей было немного обидно, что Вадим без тени сомнения, без единого слова возражения принял ее вариант, уточнив, что, устроившись на работу в заповедник, она поможет не только ему, но и брату, и отцу, и, кроме того, у нее появится возможность собрать огромный материал для будущей своей диссертации. И что по этой части она окажется даже в более выгодном положении, чем сам Вадим, у которого руки будут связаны преподаванием на кафедре биологии. Видно, только по этой причине ему не удавалось поступить в аспирантуру целых три года. Наконец, получилось. К лету он закончит аспирантуру, защитится… И что потом?

Людмила переменила позу, вытянула затекшие ноги и, в который раз за вечер, посмотрела на часы и удивилась, как медленно бежит время. До полуночи еще три с лишним часа. Она сжала виски ладонями, словно пыталась изгнать так некстати охватившее ее наваждение. И зачем ей эта морока? Зачем эти никчемные переживания о человеке, которому она не дороже прошлогодней травы и растаявшего снега? Она обхватила голову руками, изо всех сил стараясь сдержать слезы. Тонька-дура и не подозревает, как сильно хочется узнать ее незадачливой подружке, на самом ли деле она небезразлична этому несносному менту или придумала себе сказочку, в которую сама же с трудом и верит.

Она достала из кармана юбки пару серебряных сережек в форме полумесяца, с маленькой капелькой агата в центре. Повертела их в руках и вдела в уши. Посмотрела на часы и привычно выругала себя. И столь же привычно вздохнула. Слишком поздно Денис вернется сегодня домой и вряд ли станет выяснять, почему вдруг она заявилась к ним с неожиданным визитом, да еще принялась распоряжаться и выговаривать его больному отцу за безответственность сына. И, наконец, но какому праву вздумала забрать с собой Костю?