Базар житейской суеты. Часть 3 - Уильям Теккерей

Грустно и тошно сдѣлалось бѣдному Вилльяму, горемычному и одинокому больше, чѣмъ когда-либо. Жизнь съ ея тщеславіемъ и суетою потеряла для него все свое значеніе, и онъ готовъ былъ разомъ покончить эту безвыходную борьбу съ обманутыми надеждами, несбывшимися мечтами. Всю эту ночь провелъ онъ безъ сна, и томился желаніемъ возвращенія на родину. Амеліино письмо разразилось надъ нимъ, какъ бомба; что это была за женщина въ самомъ дѣлѣ? Никакая вѣрность и никакое постоянство не разогрѣвали ея сердца. Она, повидимому, вовсе не хотѣла видѣть, что онъ любитъ ее. Бросившись въ постель, майоръ Доббинъ продолжалъ къ ней обращаясь съ своей жалобною рѣчью;

— Великій Боже! Камень-ли ты, Амелія, если не видишь и не чувствуешь, что я одну только тебя люблю въ цѣломъ мірѣ! Ухаживалъ я за тобой цѣлые мѣсяцы, тяжелые, безконечные мѣсяцы, и что же? ты сказала мнѣ съ улыбкой послѣднее прости, и совсѣмъ забыла меня, лишь только переступилъ я черезъ твой порогъ!

Туземные слуги съ удивленіемъ смотрѣли на майора, встревоженнаго и убитаго горемъ, между-тѣмъ, какъ прежде онъ всегда былъ такъ холоденъ, спокоенъ и равнодушенъ ко всему. Что, если бы Амелія увидѣла его въ этомъ положеніи? Пожалѣла ли бы она своего преданнаго друга?

Майоръ Доббинъ собралъ и перечиталъ всѣ письма, какія когда-либо писала къ нему мистриссъ Эмми. То были, по большей части, дѣловыя письма относительно небольшаго имущества малютки Джорджа, оставленнаго ему покойнымъ отцомъ, какъ простодушно воображала бѣдная вдова, или, пригласительныя записочки по поводу разныхъ случаевъ и обстоятельствъ. Все собралъ майоръ и перечиталъ по нѣскольку разъ каждый клочокъ бумажки, полученной когда-либо отъ мистриссъ Эмми; увы! какъ все это холодно, безнадежно, и какимъ отчаяннымъ эгоизмомъ пропитана была каждая строчка этихъ печальныхъ документовъ!

И если бы въ эти минуты подвернулась какая-нибудь нѣжная и сострадательная особа, способная вполнѣ оцѣнить великодушное сердце мученика безнадежной страсти, кто знаетъ? владычество Амеліи быть-можетъ окончилось бы однажды навсегда, и любовь Вилльяма обратилась бы на другой, достойнѣйшій предметъ, но майоръ коротко знакомъ былъ только съ одной Глорвиной Одаудъ, и хотя были у этой дѣвицы прекрасные гагатовые локоны; но всѣ ея движенія разсчитаны были очень дурно. Глорвина, казалось, хотѣла только удивить и озадачить Вилльяма, и выбрала для этого самыя неудачныя и безналежныя средства. Она завивала свои волосы на разныя, болѣе или менѣе, хитрыя манеры, и обнажала свои плеча съ удивительнымъ искусствомъ, какъ-будто желая сказать своему пріятелю майору: «видѣлъ ли ты, любезный, у кого-нибудь такія чудныя кудри и такой, истинно-чудесный цвѣтъ кожи и лица?» Она улыбалась всегда такимъ-образомъ, что любознательный собесѣдникъ могъ пересчитать всѣ ея зубы. И что же? майоръ не обращалъ ни малѣйшаго вниманія на всѣ эти прелести и чары, способныя, повидимому, сгубить на повалъ всякаго чувствительнаго джентльмена.

Вскорѣ по прибытіи, и чуть-ли не вслѣдствіе прибытія, моднаго ящика изъ лондонскихъ магазиновъ, леди Одаудъ и другія полковыя дамы устроили великолѣпный балъ, куда получили приглашеніе всѣ военные и статскіе кавалеры, способные цѣнить прелести женскаго пола. Глорвина съ гагатовыми локонами облеклась въ убійственный атласъ, разсчитывая сразить майора рѣшительнымъ ударомъ, что, повидимому, было очень легко, такъ-какъ Вилльямъ присутствовалъ на балѣ съ самаго его начала, и бѣгалъ какъ угорѣлый изъ одной комнаты въ другую. Глорвина перетанцовала со всѣми молодыми офицерами и отчаянно старалась бросить пыль въ глаза мистеру Доббину, который однакожь ничего не замѣчалъ и, что всего убійственнѣе, даже не сердился, когда кептенъ Бенгльсъ повелъ къ ужину миссъ Глорвшу. Не ревность, не гагатовые локоны и не алебастровыя плечи были на умѣ у честнаго Вилльяма.

Такая страшная неудача на базарѣ житейской суеты переполнила неизреченною яростью сердце и душу миссъ Глорвины Одаудъ. На майора, по ея собственному, плачевному созванію, разсчитывала она гораздо больше, чѣмъ на кого-нибудь изъ этихъ безчисленныхъ вертопраховъ. И маіорь ускользаетъ изъ ея рукъ, — ускользаетъ съ непостижимой безсовѣстностію и упрямствомъ!

— Онъ разобьетъ, раздавитъ мое сердце, Пегги, говорила миссъ Глорвина своей сестрѣ, когда не прерывалась между ними дружеская связь. Посмотри: я ужь и то изсыхаю, съ позволенія сказать, какъ спичка. Прійдется перешить всѣ платья, потому-что въ нихъ я имѣю видъ настощаго скелета.

Но, жирѣла миссъ Глорвина или худѣла, смѣялась или плакала, ѣздила верхомъ или сидѣла за фортепьяно: для безчувственнаго майора это было рѣшительно все-равно. Прислушиваясь къ этимъ горькимъ жалобамъ, полковникъ Одаудъ узналъ между-прочимъ, что слѣдующая почта изъ Европы привезетъ для сестры черныя матеріи на платья, и по этому поводу онъ разсказалъ весьма интересный анекдотъ, какъ одна леди изъ Ирландіи умерла съ тоски послѣ потери супруга, котораго, однакожь, вторично, не удалось ей пріобрѣсть во всю жизнь.

Пока, между-тѣмъ, майоръ отбивался отъ рукъ, уклоняясь отъ любовныхъ объясненій, изъ Европы пришелъ другой корабль со многими пачками, между которыми оказалось довольно. писемъ и на имя этого безчувственнаго джентльмена. То были по большей части домашнія посланія, отправленныя нѣсколькиии днями раньше той почты, которая привезла амеліино письмо. Между ними узналъ майоръ и почеркъ своей сестрицы, Анни Доббинъ, сочинительницы умной, и большой охотнницы писать въ поучительномъ тонѣ. По обыкновенію, миссъ Доббинъ собирала всѣ возможныя новости огорчительнаго свойства, шпиговала ими свою эпистолу и въ текстѣ, и подъ рубрикой, и на поляхъ, бранила «милаго братца» на чемъ свѣтъ стоитъ, и въ заключеиіе, какъ любящая сестра, предлагала ему разпообразныя наставленія, какъ онъ долженъ вести себя за океаномъ. Эпистолы этого рода отравляли спокойствіе Вилльяма по крайней мѣрѣ на цѣлыя сутки. Поэтому ничего нѣтъ удивительнаго, если, въ настоящемъ случаѣ, «милый братецъ» не слишкомъ торопился вскрыть письмо дражайшей сестрицы, и бросилъ его въ конторку, отлагая чтеніе до болѣе благопріятнаго случая, когда онъ будетъ чувствовать себя въ хорошемъ расположеніи духа. Недѣли за двѣ передъ этимъ, онъ уже писалъ къ сестрѣ, и «распекъ» ее, какъ слѣдуетъ, за распространеніе о немъ нелѣпыхъ слуховъ на Аделаидиныхъ Виллахъ. Въ то же время онъ отправилъ письмецо и къ мистрисъ Осборнъ, гдѣ, выводя ее изъ заблужденія, сказалъ между-прочимъ, что ему «и во снѣ не грезилось перемѣнять свое настоящее положеніе холостяка».

Спустя двѣ или три ночи послѣ прибытія изъ Лондона послѣдней почты, майоръ весело проводилъ вечерѣ въ домѣ леди Одаудъ, гдѣ Глорвина съ особеннымъ одушевленіемъ пѣла для него «Встрѣчу на водахъ». «Мальчика-поэта», и многія другія сонаты и аріи поэтическаго свойства. Ей казалось, что Вилльямъ на этотъ разъ слушалъ ее съ большимъ удовольствіемъ. Онъ точно слушалъ, но не миссъ Глорвину, а вой шакаловъ, подбѣгавшихъ почти къ самому дому. Впродолженіе этихъ музыкальныхъ занятій, полковница Одаудъ играла въ криббиджъ съ лекаремъ Трильйоннаго полка. Когда истощились аріи миссъ Глорвины, майоръ Доббинъ сыгралъ съ нею партію въ шахматы, и затѣмъ, учтиво раскланявшись съ обѣими леди, пошелъ къ себѣ домой.

Здѣсь вниманіе его остановилось прежде всего на сестриномъ письмѣ. Онъ взялъ его, сломалъ печать и усѣлся на диванъ, приготовившись такимъ-образомъ къ непріятной бесѣдѣ съ отсутствующей родственницей…

Прошло около часа послѣ того, какъ майоръ Доббинъ оставилъ домъ Пегги Одаудъ. Сэръ Михаэль ужь покоился сладкимъ сномъ, Глорвина украшала свои гагатовые локоны безчисленными лоскутками газетной бумаги, Пегги Одаудъ надѣла ситцевый капотъ и удалилась въ нижній этажъ, гдѣ была ея супружеская опочивальня. Все было тихо и спокойно, но вдругъ часовой у воротъ полковника увидѣлъ, при свѣтѣ луны, блѣдную, встревоженную, испуганную фигуру майора Доббина, который скорыми шагами пробирался къ дому. Не отвѣчая на окликъ часоваго, майоръ подошелъ къ окнамъ спалній сэра Михаэля.

— Одаудъ! Полковникъ! закричалъ изо всей силы Вилльямъ Доббинъ.

— Боже мой! Что съ вами, майоръ? откликнулась Глорвина, выставляя изъ окна свою газетную головку.

— Что съ тобой, дружище? проговоридъ полковникъ, думая, что гдѣ-нибудь пожаръ на станціи, или ожидая услышать экстренное извѣстіе изъ главной квартиры.

— Мнѣ… мнѣ нуженъ отпускъ… сейчасъ… сію минуту. Я долженъ ѣхать въ Англію по своимъ частнымъ дѣламъ, которыя не терпятъ никакой отсрочки, сказалъ Доббинъ.