Базар житейской суеты. Часть 3 - Уильям Теккерей

И продолжая закатываться сердитымъ и презрительнымъ смѣхомъ, мистеръ Осборнъ забился въ уголъ кареты. Должно замѣтить, что старый джентльменъ уже давно привыкъ утѣшать себя полнымъ и подробнымъ исчисленіемъ своихъ собственныхъ заслугъ. Дженни Осборнъ соглашалась на этотъ счетъ, во всѣхъ пунктахъ, съ мнѣніями старика-отца, и поведеніе замужней сестры ей совершенно не нравилось.

Когда родился первенецъ у мистриссъ Фредерикъ, сынъ и наслѣдникъ, по имени Фредерикъ-Августъ-Говардъ-Стэнли-Девроксъ Буллокъ, старика Осборна пригласили на крестины, въ крестные отцы. Онъ послалъ новорожденному золотой кубокъ со вложеніемъ двадцати гиней для кормилицы, и отказался ѣхать на крестины.

— Этого не дастъ имъ тамъ ни одинъ лордъ — ужь могу поручиться, сказалъ мистеръ Осборнъ. Пусть ихъ облизываются. Намъ хорошо и на Россель-Скверѣ.

Но какъ бы то ни было, великолѣпный блескъ подарка доставилъ большое удовольствіе дому Буллока. Мери убѣдилась, что отецъ еще любитъ ее какъ-нельзя больше. и господинъ Фредерикъ Буллокъ возъимѣлъ твердую увѣренность, что юный сынъ его и наслѣдникъ можетъ разсчитывать на карманъ своего дѣда.

Легко представить сердечную муку, съ какою миссъ Осборнъ, прозябающая въ своемъ уединеніи на Россель-Скверѣ, читала газету «Morning-Post», гдѣ весьма часто встрѣчалось имя ея сестры въ статьяхъ, подъ заглавіемъ: «фешонэбльныя собранія». Изъ этихъ только статей пожилая дѣвица имѣла случай узнавать, въ какомъ костюмѣ, тамъ-то и тамъ-то, была ея сестра, представляемая всюду своей свекровью, леди Фредерикою Буллокъ. Жизнь самой миссъ Дженни, какъ мы уже намекнули, была совершенно лишена такого величія и блеска. Это было, въ нѣкоторомъ смыслѣ, страшное существованіе. Въ зимніе дни миссъ Дженни принуждена была вставать передъ разсвѣтомъ, и готовить завтракъ для суроваго старика, готоваго перевернуть вверхъ дномъ цѣлый домъ, какъ-скоро не подавали ему чаю въ половинѣ десятаго. Она сидѣла молча насупротивъ него, прислушиваясь къ шипѣнью чайника, и смотрѣла съ содроганіемъ, какъ почтенный родитель читалъ утренннюю газету, и кушалъ обыкновенную порцію бутербродтовъ, подаваемыхъ къ чаю. Въ половинѣ десятаго онъ вставалъ и уѣзжалъ въ Сити. Миссъ Дженни оставалась одна, свободная располагать своимъ временемъ до обѣда, какъ ей угодно. По обыкновенію, она спускалась въ кухню на нѣсколько минутъ и бранила служанокъ; затѣмъ поднималась наверхъ и дѣлала свои туалетъ. Часто выѣзжала она въ магазины для покупокъ, или оставляла свои визитныя карточки у подъѣзда богатѣйшихъ домовъ въ Сити; но всего чаще сидѣла она въ парадной гостиной, ожидая гостей, и вышивая огромный коверъ у камина на софѣ, насупротивъ стѣнныхъ часовъ, надъ поверхностію которыхъ теперь, какъ и всегда, совершалось жертвоприношеніе древней Гречанки. Большое зеркало подъ каминной полкой, параллельное другому, еще большему, на противоположномъ концѣ комнаты, отражало и какъ-то страннымъ образомъ увеличивало огромную люстру на потолкѣ, завернутую въ чехолъ изъ голландскаго полотна. Случалось — довольно, впрочемъ, рѣдко — что миссъ Дженни снимала клеенку съ большаго ройяля, и пыталась припомнить свои любимыя пьесы, но звуки инструмента распространяли жалобное и печальное эхо по всему опустѣлому дому. Портретъ Джорджа былъ снятъ и отнесенъ въ кладовую на чердакъ. Имя покойника никогда не произносилось между дочерью и отцомъ; но оба они знали инстинктивно, что думаютъ о немъ, и притомъ весьма нерѣдко.

Къ пяти часамъ мистеръ Осборнъ возвращался домой, и ровно въ пять, онъ и миссъ Дженни садились за столъ. Глубокое молчаніе, господствовавшее за трапезой, изрѣдка прерывалось только ворчаньемъ мистера Осборна на кухарку. Два или три раза въ мѣсяцъ обѣдали на Россель-Скверѣ пріятели негоціанта, люди старые, какъ онъ, и степенные, подобно ему. То были: докторъ Гульпъ и супруга его изъ Блумсберійскаго Сквера; старикъ Фраузеръ, стряпчій изъ Бедфордскаго Ряда, великій джентльменъ, знакомый, по обязаныостямъ своего званія, со многими набобами Вест-Энда; старый полковникъ Ливерморъ, изъ бомбейской арміи, и супруга его, мистриссъ Ливерморъ, изъ Верхняго Бедфордскаго Ряда; старый сержантъ Тоффи, и супруга его, мистриссъ Тоффи, и, наконецъ, повременамъ, старикъ сэръ Томасъ Коффимъ и супруга его, леди Коффинъ, изъ Бедфордскаго Сквера. Сэръ Томасъ занималъ одно изъ высшихъ мѣстъ въ уголовномъ судѣ, и буфетчикъ получилъ приказаніе подавать къ столу особый сортъ портвейна, какъ-скоро онъ обѣдалъ на Россель-Скверѣ.

Всѣ эти господа давали въ свою очередь столько же пышные и чинные обѣды для мистера Осборна, Послѣ стола, они обыкновенно сидѣли за дессертомъ, выпивая каждый опредѣленную порцію вина, и потомъ уходили наверхъ въ гостиную играть въ вистъ. Въ половинѣ десятаго оканчивался вистъ, утомительный, скучный, однообразный, и каждый убирался восвояси. Весьма многіе богатые джентльмены, которымъ обыкновенно мы, pauvres diables, завидуемъ отъ чистаго сердца, ведутъ такой точно образъ жизни. Дженни Осборнъ рѣдко встрѣчала мужчину моложе шестидесяти лѣтъ, и въ общество отца ея допускался всего одинъ только холостякъ, домовый докторъ на Россель-Скверѣ.

Я не скажу, чтобъ ужь рѣшительно никакое событіе не возмущало монотонности этого страшнаго существованія на Россель-Скверѣ. Былъ одинъ секретъ въ жизни бѣдной Дженни, чрезвычайно встревожившій ея отца. Тайна эта имѣла отношеніе къ миссъ Виртъ, долговязой гувернанткѣ, у которой былъ двоюродный братецъ, художникъ, мистеръ Сми, знаменитый ныньче Royal Artist и портретный живописецъ, но въ ту пору пробивавшійся рисовальными уроками, которые преимущественно давалъ онъ моднымъ леди. Ныньче мистеръ Сми совсѣмъ забылъ дорогу на Россель-Скверъ; но въ 1818 году онъ путешествовалъ туда съ особеннымъ удовольствіемъ, когда миссъ Осборнъ училась у него живописи.

Мистеръ Сми, ученикъ горемычнаго Шарпа, живописца-забулдыги, одареннаго, однакожь, великимъ талантомъ и совершеннымъ знаніемъ своего искусства — мистеръ Сми, отрекомендованный своей кузиной на Россель-Скверъ, благополучно далъ пять или шесть уроковъ, и потомъ злосчастно влюбился въ свою ученицу, миссъ Осборнъ, которой сердце и рука все еще оставались свободными послѣ многихъ разнообразныхъ и совершенно безуспѣшныхъ попытокъ въ дѣлѣ любви. Носился тоже слухъ, вѣроятно справедливый, что и миссъ Осборнъ чувствовала нѣкоторую симпатію къ своему профессору рисованья. Миссъ Виртъ, какъ и слѣдуетъ, великодушно взялась быть повѣренной сердечныхъ тайнъ. Я не знаю заподлинно, была ли у ней привычка оставлять невзначай комнату, какъ-скоро профессоръ и его ученица были заняты своимъ дѣломъ, и мнѣ неизвѣстно достовѣрно, надѣялась ли миссъ Виртъ получить отъ своего кузена небольшую частичку благъ земныхъ въ видѣ благодарности за то, что она доставитъ ему случай жениться на дочери богатаго негоціанта — всего этого я не знаіо и не вѣдаю; но достовѣрно то, что мистеръ Осборнъ какими-то судьбами пронюхалъ всю эту интригу, и по этой причинѣ, воротившись однажды изъ Сити въ неурочный часъ, вошелъ въ гостиную съ толстой бамбуковой тростью, и застигъ тамъ всѣхъ на лицо — профессора, ученицу и гувернантку, испуганныхъ до неимовѣрной степени и блѣдныхъ до крайняго изнеможенія. Расправа учинилась быстрая и строгая. Мистеръ Осборнъ вытолкалъ профессора въ зашеекъ, съ угрозой переломать ему всѣ ребра, и черезъ полчаса прогналъ изъ дома гувервантку, спихнувъ съ лѣстяицы ея сундуки, и перетоптавъ, безъ всякой пощады, всѣ ея картонки. Сжатый кулакъ Осборна послужилъ символомъ окончательнаго напутствія, когда миссъ Виртъ садилась въ наемную карету.

Тѣмъ и кончилась эта исторія. Миссъ Дженни, какъ и слѣдуетъ, не выходила нѣсколько дней изъ своей спальни. О компаньйонкахъ или гувернанткахъ, больше ей не приказано было думать. Старый джентльменъ объявилъ подъ клятвой, что онъ не дастъ ей ни шиллинга изъ своихъ денегъ, какъ-скоро она, безъ его позволенія, задумаетъ свести какую-нибудь интригу. Самъ мистеръ Осборнъ всего-менѣе думалъ пріискивать жениховъ для своей дочери: ему нужна же была какая-нибудь женщина въ домѣ для надзора за хозяйствомъ. Такимъ-образомъ миссъ Дженни принуждена была оставить всякіе проекты, съ которыми, такъ или иначе, былъ связанъ Купидонъ. При жизни отца она обрекла себя на совершенное затворничество, и была, казалось, довольна участью старой дѣвы. Мистриссъ Мери между-тѣмъ каждый годъ производила на свѣтъ прекрасныхъ малютокъ съ чудными именами, и родственныя связи между обѣими сестрами становились все слабѣе и слабѣе.

— Дженни и я живемъ въ различныхъ сферахъ, говорила обыкновенно мистриссъ Буллокъ, конечно, — я считаю ее сестрою…