Изгой - Ульяна Соболева

Все деньги Мстислав домой высылал, что ему вояке надо? Кусок хлеба, да приличное обмундирование. Когда в армию пошел в двадцать лет, отец наорал, чуть не проклял. Все мечтал, что Мстислав будет петь в церковном хоре или семьей обзаведется. Невесту ему нашел. Богатую. Только не понравилась она старшему сыну, да оружие звало. Ушел он.

Мстислав тихо прокрался на кухню. Заботливо приготовленная котомка с пайком, да фляга с водой лежали на столе. Мать еще с ночи позаботилась. Лишь бы прощаться не вышла. Кто знает, когда теперь свидятся с ней. Поход долгим будет. Мстислав перекрестился, поцеловал образа и вышел на улицу. Дождем пахнет. Скоро зима. Листья багряные качаются на ветру. Ветер ледяной, пронизывающий, пробирал до костей. Мстислав обвел взглядом родной двор. Эх, много не успел. Ограда покосилась, сарай протекает, хоть в кузнице ремонт закончил. Чтобы отец спокойно мог работать. Словно чувствовал, что не скоро теперь вернется. Вздохнул тяжело, и хотел было ступить на, мокрую от росы, пожелтевшую, траву. Как почувствовал, что кто то стоит позади него. Обернулся, и защемило сердце. Приятно защемило, словно разлилась внутри любовь, как золото. Даже на душе светло стало. Анна протянула к нему ручки, и он присел на корточки, глядя на детское личико, в сиреневые глаза полные безграничной и отчаянной любви к нему. Как же она похожа на него самого. Словно маленькая копия, только женственная и нежная. Те же ослепительно белые волосы, те же глаза.

— Анютка моя, чего не спишь? Рань то какая.

— А я всю ночь не спала. Попрощаться хотела.

Обняла за лицо маленькими теплыми ладошками.

— Ты ведь вернешься? Вернешься, родненький? Я дни считать буду. Я писать научусь и письма слать тебе буду.

Мстислав почувствовал, как в глазах защипало, обнял малышку, поднял на руки и прижал к себе.

— Конечно, вернусь. А ты мамку с папкой слушайся. Книжки учись читать. Не заметишь, как я обратно приеду.

Молчит, не плачет, смотрит ему в глаза и гладит его лицо.

— Я ждать тебя буду. Помни, когда там воевать будешь, что я тут совсем одна. Жду тебя и плачу.

— Не надо плакать. Мне легче будет, когда я буду думать, как ты смеешься. Ну, же улыбнись. Ты не одна у тебя вон семья, какая большая.

Девочка крепко прижалась к нему всем телом.

— Нет, ты самый родненький. Так и знай. Самый самый. Поклянись что вернешься.

Мстислав поцеловал сиреневые глазки, потрепал светлые волосы, вдыхая запах детства и молока.

— Клянусь. А теперь давай я отнесу тебя в кроватку. Поспишь немного.

Девочка отрицательно качнула головой.

— Я здесь постою. Провожать тебя буду. Баба Лукерья говорит, если вслед человеку слать молитвы — бог убережет его от несчастий. Нужно до самого последнего смотреть. Пока не исчезнет совсем и молиться.

Старший брат усмехнулся. Маленький ангел. Если она будет молиться — он точно вернется живым и невредимым.

— Ну, тогда, молись. Прощай, моя маленькая мышка.

Мстислав оседлал коня. Ловко влез в седло. Помахал сестренке на прощанье и вдруг увидел, как она побежала к нему:

— Погоди, Мстислав. Погодьи немножко.

Она подбежала к коню и протянула брату тряпичную куклу.

— Вот, возьми. Она охранять тебя будет. Правда. Я сама ее пошила. Бабка Лукерья помогла немного, но там внутри зашит секрет, он убережет тебя.

Мстислав сунул куклу за пазуху.

— Спасибо, а теперь марш в дом. Холодно на дворе. Давай, а то застудишься.

Он еще долго чувствовал ее взгляд спиной, а когда оборачивался, видел маленькую фигурку на крыльце с белыми, развевающимися на ветру волосами.

Такой он ее и запомнил навсегда. Больше Мстислав Анну не увидел. Никогда.

Изгой открыл глаза. Его радужки стали черными матовыми, зрачки исчезли. Слезы высохли, оставив красные дорожки на щеках. Малышка хорошо тогда молилась. Он выжил. Только он забыл о боге, резал и кромсал живую плоть и когда вернулся, с его семьей сделали то, что он сам делал с семьями врагов. И Изгой проклял все на свете и свою душу тоже. Вернулся спустя одиннадцать лет и никого не нашел. Только похоронил, и клятву свою не сдержал — Анютка его так и не увидела.

Сегодня, спустя долгие годы он снова услышал — "я буду ждать тебя". Услышал тогда, когда навсегда поверил, что такого как он уже давно никто не ждет. Даже смерть не питает к нему страсти. Даже в Аду нет для него места. В этот момент он все для себя решил.

Я ждала. Долго ждала. Так и не смогла уснуть. Это был самый первый раз, я еще не знала, что это только начало… Я мерила шагами спальню, ходила из угла в угол, я прислушивалась к малейшему шороху. Ждать всегда тяжело. Некоторые могут ждать годами, но для меня каждая минута превратилась в вечность. Каждая секунда стала длиннее суток. Я смотрела на часы и понимала, что медленно схожу с ума. Узнав Изгоя намного ближе, приняв его истинную сущность, я понимала, что он может не вернутся. Каждый раз, когда я буду видеть как он уходит на очередное кровавое задание, мог стать последним. А еще меня ужасало отсутствие эмоций по поводу того, что в этот момент он кого то убивает, рвет на части. Тот — кто то, та жертва — эфимерна, расплывчата, у нее нет лица, а Изгой настоящий. Он живой.

Он реальный для меня, намного реальней, чем все, что происходило в моей жизни до того как я его встретила.

Но он вернулся. Перед самым рассветом. Возможно, в любую другую ночь, я бы ни за что не заметила, что он дома. Но только не сегодня. Я скорее почувствовала, чем услышала, что он здесь. Нет не в моей комнате, а в доме. Не знаю где именно — в библиотеке, в зале или в своей спальне, но ОН вернулся. Я бросилась по темным коридорам, вначале в одну комнату, потом в другую — пусто. Но меня не обмануть. То, что я никого не вижу, еще не означает, что я здесь одна. Мне не могло показаться, или я схожу с ума и накручиваю себя. Выдаю желаемое за действительное. Зала. Коридор. Спальня. Коридор. Библиотека. Коридор. Почему этот проклятый дом такой большой? Сердце билось в горле и мне казалось — я задыхаюсь. Я бросилась по лестнице наверх, на веранду, туда, где так часто видела его раньше. Он любил ночное небо. Наверное, любил. Если такой, как он, вообще может что то или кого то любить. Я не ошиблась — Изгой стоял у поручней. Застыл, как изваяние. К этому я тоже привыкла. Оказывается, я уже знаю и угадываю его настроение. Он не здесь, не на этой веранде, не в этом измерении, иначе он бы меня заметил. Его мысли далеко. Я тихо подошла и стала рядом, подняла голову, глядя на яркие звезды, которые вот–вот слижут первые лучи солнца. Мы молчали, хотя я, не на секунду, не сомневалась, что он знает о моем присутствии. Слышит мое дыхание, сердцебиение. Мое сердце колотилось так яростно и громко, что мне самой казалось — я его слышу. От радости. Вернулся. Живой. Но радость была мимолетной, настолько скоротечной, что я даже вздрогнула, когда Изгой произнес: