Изгой - Ульяна Соболева

Асмодей прищурил глаза, и его зрачки загорелись изнутри как маленькие факелы.

— Верховный Суд узнает об этом, если им сообщат.

— Ну, я как верный исполнитель их воли, просто обязан доложить о столь серьезном нарушении.

Изгой невозмутимо отпил виски и откинулся на спинку кресла.

— Ты ведешь со мной странную игру, Изгой и мне это не нравится.

По лицу Асмодея пробежали тонкие змейки черных вен, словно кожа покрылась паутиной. Изгой смело посмотрел демону в глаза и спокойно ответил:

— А мне не нравится, что ты забываешь — я не детоубийца, а Палач. Я не один из твоих псов, которым ты поручаешь свои грязные делишки. Я — воин, я — солдат и выполняю приказ об уничтожении врага. Ребенок не может быть моим врагом. Поручи это кому то другому. А я выполню свою часть задания. Я просто не буду тебе мешать. Тебе ведь нужна информация. За ней ты посылаешь меня туда. Ты хотел доказательства, что Черные львы скрывают от Повелителя некую тайну? Тебе нужно убрать Николаса и Марианну Мокану? Этим я и займусь. Все остальное пусть выполняют твои слуги.

— Ты тоже мой слуга, — прошипел Асмодей, и на секунду его лицо изменилось, превратилось в страшную маску, с оскаленным ртом и мертвыми глазницами. Появился запах разлагающихся тел.

— Нет, я контрактник и срок моего контракта подходит к концу. Кстати ты все еще не выполнил своего обещания.

Лицо Асмодея оживилось, он вдруг мило улыбнулся.

— Ну почему ты решил, что я не выполнил. Я многое разузнал для тебя Изгой. Я всегда забочусь о своих воинах. Я хотел повременить с этим, но я расскажу тебе сейчас.

Асмодей наклонился к Изгою снова. Теперь в его глазах, снова ставших человеческими, появилось участие, понимание, жалость. Изгою этот взгляд не понравился. Он слишком хорошо знал Асмодея. Демон сейчас больно его ударит. Очень больно. Вот почему он такой участливый — у него есть своя бомба для Изгоя, и приготовил он ее очень давно, берег для подходящего момента и этот момент настал. Сегодня. Сейчас.

— Только поклянись мне, что все, что ты услышишь, не изменит твоего поведения, и ты выполнишь задание так, как я этого хочу. Своевольничать не станешь.

Изгой нахмурился. Хитрая лиса, он хочет гарантий, черт с ним, он их получит.

— Клянусь. Рассказывай.

Удар был все равно неожиданным и болезненным, особенно тон и слова, которыми демон говорил о том, что являлось всем смыслом существования воина смерти, смыслом его жертвы Асмодею.

— Твою сестру убил Николас Мокану. Она стала его любовницей и рабыней. Он держал ее в плену несколько месяцев, от его издевательств она перестала разговаривать, а может он отрезал ей язык, но все говорят, что Анна была немая. Когда она ему надоела или мешала сбежать и стала обузой — Мокану зверски изнасиловал ее, потом зарезал и закопал в лесу у дороги.

Бокал с виски треснул в пальцах Изгоя, и жидкость темным пятном залила белоснежную скатерть. Восцарилось молчание.

— Вот почему я сразу не сказал тебе. Я не мог. У меня тоже есть свои обязательства перед повелителем, а я не знал сможешь ли ты держать себя в руках. Ведь это так больно узнать что твою любимую сестру трахали как последнюю шлюшку, а потом зарезали как свинью на бойне. От уха до уха.

Изгой прищурился, на скулах играли желваки. Сейчас ему больше всего хотелось убить Асмодея. За его показную жалость и за то что не потрудился подобрать нужные слова, а резал по живому испытывая удовольствие от каждого произнесенного слова, смакуя его и явно представляя себе все о чем сейчас говорил.

— Ты все еще хочешь пожалеть его отродье?

Изгой молчал долго. Его лицо приобрело пепельно–серый оттенок.

— Где он ее закопал?

— Я потом покажу тебе, обещаю, после того как ты выполнишь задание. Ну, так что скажешь, Изгой? Все еще будешь говорить мне о законах? Или …

Мстислав сжал в пальцах осколок от бокала, черная кровь капнула на стол и стекла на мраморный пол.

— Она — ребенок. Я — не детоубийца. Но я не стану мешать. Пусть кто то другой подсыплет яд, а я просто прослежу, чтобы у него это получилось. А когда все закончится — ты отдашь мне Мокану. Мне не нужна свобода. Мне нужна эта тварь.

Асмодей усмехнулся, криво, разочарованно. Он явно ожидал иной реакции.

— Хорошо. Пусть так. Этот вариант мне тоже подходит. Тот кто это сделает вместо тебя выйдет с тобой на связь. Я потом пришлю тебе ваш кодовый знак. Заключай сделку с Черными Львами. Игра начинается. Надеюсь я не сильно тебя ранил? Мне очень жаль!

Изгой посмотрел на демона черными как оникс глазами.

— Я похож на того, кто вызывает жалость? Пожалей Мокану, если так хочется кого то жалеть. С этого момента его часики начали тикать. Похоже, для него я сделаю исключение — я буду его персональным инквизитором.

Изгой не вернулся домой. Он провел весь вечер вдали от города и от дома. Только когда он переступил порог своей темной комнаты, он снова стал прежним Изгоем — отрешенным, бесчувственным и жестоким. С Николасом Мокану он вышел на связь ровно в полночь. Договорился о встрече. А после разговора, закрыл глаза и погрузился в воспоминания, позволил боли вернуться, чтобы ожесточится еще больше. Он впустил в свое сердце память, а с ней и страдание. Впервые за пятьсот лет Изгой плакал. Молча, с закрытыми глазами, не утирая кровавых слез. В своих мыслях он вернулся назад. Туда, где был человеком, туда, куда не позволял себе возвращаться долгие столетия. Вернулся, чтобы попрощаться и поклясться отомстить.

… Мстислав не любил прощаться. Он уезжал всегда на рассвете, еще до того как пропели первые петухи. Не выносил слез матери, угрюмого выражения лица у отца, а особенно боялся прощаться с Анной. С ней больше всего. Последний отпуск затянулся, и он пробыл дома почти полгода, после тяжелого ранения в грудь. Думали, не выживет. Оклемался. Мать выходила. С того света вернула. А как повестка снова пришла, рыдала и проклинала все на свете. Мстислав не вытерпел ее слез — ушел к друзьям. Повеселились они тогда от души. Вернулся за полночь, а мать не спала, молилась, свечи поставила. Мстислав тихо прошел к спящей Анне, поцеловал сестру в мраморный лобик. Сердце болезненно сжалось. Ему будет ее не хватать. Ее смеха, ее любви безбрежной, безграничной как океан. Сегодня особо тяжело с ней прощаться. И смелости не хватает дождаться, когда она проснется.

Не может он не ехать. Все на нем держится: и хозяйство, и семья. Братья еще малолетние, содержать не могут, отец одноногий, много не заработает. Да и руки у него уже не те. Все меньше к нему людей обращаются. Знают что тяжко ему инвалиду. Кузнец без ноги кому нужен?