Петр Первый - Анри Труайя

Царь самолично наблюдал за строительством. Он бегал от одной стройки до другой, с дубиной в руке, удары которой он обрушивал на лентяев. Чувствуя себя одинаково легко как с рабочими, так и с архитекторами, он критиковал работу камнетесов, отвергал эскизы будущего дворца, выкрикивал проклятия в адрес мастеров, подбадривал плотников, виртуозно работающих топором, сам хватался за рубанок, чтобы выровнять доски. Город был пока только бесконечной стройкой, развернувшейся на пустыре. Неутомимый Треццини соорудил церковь Святых Петра и Павла в крепости с одноименным названием, с колокольней с позолоченным шпилем, оборонительные сооружения Кронштадта, монастырь Александра Невского, дворцы для министров, Сенат, Синод, он начертил планы набережных, построил деревянные мосты через каналы. К нему присоединились другие архитекторы: француз Леблон, немцы Шедель и Шлютер…

Но этот чудесный город был пока только пустой скорлупой, декорацией, создающей обманчивое впечатление, сам оставаясь нежилым, мертвым и холодным. Надо было вдохнуть в него жизнь. С 1706 года Петр приказал своему адмиралу Головину закрепиться в Санкт-Петербурге, где ему было подготовлено одно из новых зданий – Адмиралтейство, порт и судостроительная верфь. На этой верфи в 1707 году работало три тысячи человек. Гордясь своим дипломом плотника, царь охотно смешивался с толпой рабочих, чтобы поработать топором и поставить мачту. Спуск на воду очередного корабля служил поводом для празднеств, где одинаково чтили Бахуса и Нептуна. В 1708 году Петр настойчиво приглашал свою сестру Наталью и двух сводных сестер, вдовствующих царевен, высоких должностных лиц и нескольких богатых купцов присоединиться к нему. Для большинства придворных, привыкших к счастливой жизни на широкую ногу в Москве, это вынужденное путешествие было сродни ссылке. «Они взяли с собой огромное количество багажа, – писал посол Витворт, – потому что утверждали, что ничего нельзя будет достать на месте. Они уезжали с тяжелым сердцем, и никому нельзя было отказаться, невзирая на возраст или болезни».[60] Это было только начало. Вскоре тремстам пятидесяти дворянским семьям было приказано обосноваться в Санкт-Петербурге. Затем пожар уничтожил треть Москвы, и новым указом, запрещающим отстраивать пострадавшие дома, царь приказал пяти тысячам семей, жертвам несчастья (дворянам, торговцам и ремесленникам), переехать в Санкт-Петербург, чтобы здесь начать новую жизнь. Это диктаторское перемещение людей продолжалось и в следующие годы.

Переселенные в искусственный европейский город, без связей с прошлым, первые жители Санкт-Петербурга приходили в отчаяние. Мало того, что они потеряли свое добро, но у них складывалось впечатление, что они не в России. Прогуливаясь вдоль каналов, им казалось, что они то в Голландии, то в Италии, то в Германии. Если бы им еще дали возможность строить дома, как им хотелось. Но это тоже регламентировалось указом. Размеры и местоположение каждого жилища зависели от ранга, который занимал его владелец, от количества крепостных, которыми он владел, и от пошлин, которые он платил. Все жилища, расположенные на главном острове и по берегу Невы, должны были соответствовать плану, разработанному Треццини. Архитектор предполагал три категории фасадов, соответствующих социальному статусу домовладельцев. Фасады для дворянства, фасады для должностных лиц, фасады для обычных горожан. Таким образом, только посмотрев на украшение на стенах или на высоту окон, можно было оценить состояние того, кто за ними скрывается. Специальное постановление уточняло рисунок чугунных перил, другое регулировало изготовление смеси для конопачения деревянных перегородок, чтобы избежать распространения тараканов, третий предписывал пристраивать дома друг к другу из экономии строительного камня для общих стен.

Древняя Москва, с опустевшими административными зданиями и покинутая высокими должностными лицами, склонила голову. В 1713 году Санкт-Петербург был объявлен столицей. На следующий год в нем насчитывалось уже 34 550 жителей. И эта цифра увеличивалась с каждым месяцем. Через десять лет их стало уже 70 000. Ремесленники и иностранные торговцы обосновывались в городе, привлеченные большими прибылями. Но все жаловались на этот город на воде: и те, кто был насильственно перемещен сюда, и те, кто его выбрал по доброй воле. Люди сожалели об отвратительном климате, о снежных бурях зимой, комарах летом, наводнениях осенью. Путешествуя из Москвы в Санкт-Петербург, французский посол Кампредон потратил тысячу двести рублей, увяз в грязи на непроезжих дорогах, утопил восемь лошадей, потерял часть своего багажа и потратил двадцать четыре дня, чтобы преодолеть это расстояние. Даже Петр, который обогнал дипломата, вынужден был часть пути преодолевать на лошади, пересекая реки вплавь. Из-за сложностей сообщения Санкт-Петербург был плохо снабжаемым и дорогим городом. Цены на продукты питания в нем были в три раза выше по сравнению с Москвой. По установленному правилу торговцы до полудня должны были продавать свой товар по фиксированным ценам, а после могли позволить себе повышать цены. На самом деле эти неудобства были компенсированы для многих горожан, особенно для самых молодых, чувством национальной гордости и верой в будущее. Один только факт, что они живут за новыми стенами, ставил их в первые ряды борцов за прогресс. Камни, которые их окружали, ничего не говорили им о вчерашнем дне, но только о завтрашнем. Они оставили своим отцам все сожаления о прошлом и гробы предков. Царь делал ставку на молодость. Он покинул Москву, чтобы избежать упрямого реакционного духа, который царил в Кремле. Там он знал, что его творение будет постоянно под угрозой из-за дворцовых интриг или народного бунта. Здесь, после того как он вырвал дворянство из его привычной среды, Петр рассчитывал, что находящимся в растерянности людям проще будет навязать свои правила. Его новая столица удовлетворяла одновременно и его эстетический вкус, и его политические замыслы. Город начинался с нескольких деревушек, рассеянных на островках и берегах реки, с крепости, сараев, казарм. Теперь несколько красивых домов украшали набережную реки. Все высокопоставленные должностные лица – Головкин, Шафиров, Гагарин, Ягужинский, Чернышев, Меншиков – имели здесь дома в итальянском стиле. Прямо перед Адмиралтейством, по диагонали, протянулась широкая аллея, будущий Невский проспект, обсаженный деревьями. Шведские пленные подметали его каждую субботу. С обеих сторон этой дороги выстроились другие дворянские жилища. В конце его появились строительные леса монастыря Александра Невского. На другой улице, параллельной Неве, Петр приказал в 1711 году соорудить для себя Зимний дворец. Построенный рядом с частными домами, он практически не отличался от них, разве что порталом с двумя колоннами. Это скромное здание имело большую приемную залу и много тесных маленьких комнат, которые так любил Петр. Вынужденный строить достаточно высокие этажи из соображений гармонии с окружающими домами, он приказал сделать двойные потолки, более низкие в тех комнатах, где он имел обыкновение сидеть. То же желание иметь более простое жилище побудило Петра к строительству Летнего дворца, на некотором расстоянии от Зимнего, на берегу реки Фонтанки, притока Невы. Посреди парка с цветочными клумбами, каменными гротами, фонтанами, статуями, крытыми галереями, все в стиле Версаля, возвышался дом в голландском деревенском стиле, с металлической крышей и стенами, выкрашенными бледно-желтой краской, с белыми барельефами. За Летним дворцом находился Арсенал, где двести мастеров занимались отливом пушек. Еще дальше стояла Кунсткамера, в которой Петр разместил свою коллекцию живых монстров и природных чудес. Вокруг, в верховье реки, разбросаны были домишки «московской деревни», названной так потому, что почти все ее жители были русскими. Это предместье было отравлено затхлым запахом, распространяемым близлежащими заводами, дубильными цехами, кирпичными заводами, канатными фабриками, пороховыми заводами, смолокуренными предприятиями… Но в центре города воздух был совсем другой. Когда по улицам шел широкой походкой Петр, ему казалось, что он находится на борту корабля.