Контора - Владимир Лынёв

– В чем-то они были правы. Ваш подход к обучению был спорен. Вы стольких растоптали.

Стейнбек саркастично всплеснул руками:

– Да неужели? Я всего лишь отделял зерна от плевел. Я подарил миру Джона Пейтона.

– Вы обосрали его работу, уложив на лопатки за счет своего авторитета.

Стейнбек развел руками:

– Чтобы он поднялся сильнее и мотивированнее прежнего. Жизнь преподала бы ему урок куда менее приятным способом. Переломила хребет и придавила тяжелым сапогом сверху. Я же указал на недостатки его концепции, которые он доработал и отполировал до зеркального блеска. Так-то, девочка.

– Это вечный спор в подходах к обучению. Стоит ли бросать не умеющего плавать в воду в надежде, что он выплывет сам?

– Это самый естественный способ. Такова природа всех живых существ.

Орье качнула головой:

– При всем уважении, профессор, алкоголь делает из вас самовлюбленного мудака, не способного к критическому мышлению. Не стоит вам налегать на выпивку.

– Сегодня можно, – отмахнулся Стейнбек. – Опасность поджидает тогда, когда пьешь, чтобы скоротать время, или без всякой причины. Этой ночью мы празднуем успех!

– Не будем об этом, – Жюли повернулась к Вульфу, опорожнив очередной бокал. – Алекс, пойдем лучше потанцуем.

– Не сегодня.

Орье раздосадовано сморщилась:

– Не хочешь? Ну ладно, – она встала и направилась нетвердой походкой к нескольким атлетически сложенным парням, обретавшимся у барной стойки.

– Ха! Что за идиот?! – удивился Стейнбек. – Если вы ждали удобного случая, молодой человек, то это был он самый.

– Удобный случай?

– Именно. Не прикидывайтесь, что не понимаете. Ваш психотип и заложенное воспитание заставляют вас бросаться на помощь всем и каждому, но, когда в ответ к вам тянуться люди, вы отвергаете их. Парадокс эмпатического мазохиста. Человеческий рассудок склонен к энтропии.

– Вы так считаете?

– Так считают мыслители куда умнее нас с вами. Нет баланса в душе человека, потому что самосознание – это рудимент.

– Почему же оно сохранилось, а не сгинуло как рецессивный признак, доказавший свою неэффективность?

– «Я» пытается выжить. Оно хитро. Это информационный вирус, паразитирующий в нашем мозгу. Он пожирает энергетические ресурсы организма и вычислительные мощности центральной нервной системы, растрачивая его на анализ абстракций. Искусство, язык, науки – не более чем самозабвенная мастурбация разума, выстреливающего в ноосферу поллюциями пустых мусорных данных. Мы выстраиваем целые символьные системы, чтобы интерпретировать окружающую действительность, вместо того чтобы приспосабливаться и эволюционировать. Чем индивид разумнее, тем больший дискомфорт он испытывает от столкновения с объективной реальностью и тем большим количеством символьных систем себя окружает. Эскапизм удел хилых умников, стремящихся спасти никчемные гены на просторах инфосети. Безмозглые доминантные альфы припадают к пышной сиське матери-природы. Пока юницизм, помолясь, не отправил сознание всех рефлексирующих в эфир облачных хранилищ данных, нам придется контролировать сознание людей. Приводить его к гармонии. Помочь каждому обрести самость. Однажды мы упустили вожжи, и видите, к чему это привело?

– Этим вы занимаетесь в государственной службе психологического мониторинга? Контролем?

– В перспективе. Когда разберемся с тяжелой пандемической ситуацией.

– Это мало похоже на вопрос медицины. Контроль в любом проявлении скорее подразумевает политику.

– В современном мире все политика.

Вульф задумчиво уставился в свой бокал. Миллион незаданных вопросов роился у него в голове, перемешавшись в хороводе алкогольного опьянения, но с уст сорвался самый банальный и нелепый:

– Почему Контора?

Стейнбек вскинул голову:

– Что, простите?

– Почему центральный офис государственной службы психологического мониторинга все называют Конторой? Никак не могу взять в толк: здесь нет ничего от заскорузлого бюрократического аппарата и запыленных тяжеловесных административных заведений, где бледные клерки в одинаковых костюмах копошатся в бетонной туше государственного института, как черви в трупе, напротив…

Стейнбек хохотнул и хлопнул ладонью по столу:

– Это хороший вопрос, молодой человек. Чтобы найти на него ответ, нужно понимать, что главной капиталистической мечтой, западным идеалом, служит частное предпринимательство. Работа на себя, а не в угоду хозяину. Многие коллеги-психотерапевты считают, что Джон Пейтон продал собственную мечту и достижения ради стабильной и предсказуемой жизни под крылышком политиков. Отдал свое творение в аренду слепому богу государственных структур.

Вульф хмыкнул:

– А вы как считаете, профессор?

– Я считаю, что ответ лежит на поверхности. Возможно, директор однажды поведает вам свою версию.

– Вы восхищаетесь им?

– Отчасти. Пейтон не только выдающийся ученый, но и человек невероятного социального чутья. Он точно знает, куда дует ветер перемен, и вовремя подставляет парус под его потоки. Этому невозможно научиться. Это нечто от животного естества.

Пока они разговаривали, стол погрузился в непроглядный туман, стекавший с потолка пенистыми водопадами. В его клубах исчезли все прочие люди. Он поглотил навязчивый шум вечеринки и какофонию, царившую в «Барокамере». Остались лишь тишина, Вульф и Стейнбек.

– И куда же дует ветер, Блейк? – спросила фигура, сокрытая в тумане. В ней едва угадывались очертания директора Конторы.

Стейнбек пристально вглядывался туман, силясь прочитать в его смутных образах симптомы грядущего, и, наконец, произнес:

– Неважно, куда он дует. Важнее то, что он несет с собой. Эскалация насилия, постоянная угроза военных конфликтов, социальная неопределенность, лабораторно выверенные эпидемии, дистиллированная паранойя, отсутствие ярких эмоций, хроническая скрипучая депрессия проржавевших рабочих шестерней – все это сеет на плодородную почву обывательского воображения семена страха. Контролируемый хаос порождает спрос на низкопробных спасителей, а спасителям так просто усесться на очищенные бурей троны. Отличные марионетки для истинных кукловодов. В тенях и под бесчисленными масками прячутся наши правители. Вожаки этнических стай под разными флагами. И это, мать их, самые натуральные социопаты, каких только видел мир. Мы свет науки и медицины. Теперь у нас есть щит, чтобы уберечь общество от их тлетворного влияния.

Губы Пейтона скривились в ухмылке, и пистолет возник в руке по мановению ока. Раздался выстрел, и Стейнбек разбился на миллион цветных осколков, как конфетти, разлетевшихся вокруг.

Вульф вздрогнул и открыл глаза. Профессор дремал напротив.

«В какой момент я уснул?» – подумал Алекс.

Что из сказанного было правдой, а что вымыслом его отходившего от сеанса коллективного сновидения сознания? Проклятые пикетчики и выпуски новостей на инфоканалах всколыхнули в его разуме волну беспокойства. Да еще и чертов Ямагути с Беккером. Тревога давно превратилась в главные удила для общества.

– Охренеть вы весельчаки! – воскликнул вернувшийся со свежей порцией спиртного Гловер. – Стоило оставить вас ненадолго, а вы уже ласты склеили. С профессором все ясно: он старый пень, но ты, Алекс…

– Я же говорил, что мало пью.

– Тебе нужно срочно взбодриться! Чин-чин! – они опрокинули по бокалу, и Гловер продолжил: – Неподалеку есть отличный стриптиз-клуб. Тебе жизненно необходимо разогнать холодную кровь. Буду приобщать тебя к радостям жизни.

– Ты