Джихад. Экспансия и закат исламизма - Жиль Кепель

После вывода советских войск из Афганистана в феврале 1989 года Соединенные Штаты сократили объемы помощи сопротивлению, оказавшемуся неспособным свергнуть кабульский режим, во главе которого с ноября 1987 года встал Мохаммед Наджибулла, бывший шеф афганского КГБ — ХАДа. Крах коммунизма, империя которого начала разваливаться в том же году, на смену которой стали приходить народные демократии в Восточной Европе, привел к исчезновению с политической карты мира Советского Союза в декабре 1991 года и, соответственно, к снятию афганского вопроса с повестки дня американской стратегии. Для Саудовской Аравии соперничество Ирана в мировом исламском пространстве не представляло уже той опасности, как в начале 80-х годов: в июле 1988 года аятолла Хомейни был вынужден решиться на прекращение войны с Ираком. Страна находилась в разрухе, иранские паломники не могли совершать хадж к святым местам из-за навязанной их стране квоты. В Пешаваре уже не оставалось сколько-нибудь стоящих, с точки зрения Вашингтона, «борцов за свободу». Члены американского конгресса стали выказывать озабоченность размерами героинового наркобизнеса и причастностью к нему руководителей моджахедов. Хекматьяр и Сайяф были признаны «экстремистами» наряду с Наджибуллой и лишились поставок американского оружия. Арабские государства начали демонстрировать свою озабоченность захватом Кабула неконтролируемыми исламистскими группами, присоединившимися к активистам, которых высылка в страну, объятую джихадом, только усилила. Вот в такой обстановке обострившихся трудностей для рядов сопротивления, ослабленного внутренними распрями, 24 ноября произошло покушение (не раскрытое по сию пору), стоившее жизни Абдаллаху Аззаму. Глашатай джихада покинул этот мир в тот момент, когда те, кто его поддерживал в мусульманском мире, дали понять, что с уходом русских священной битве должен быть положен конец.

Тем не менее Саудовская Аравия и пакистанские разведслужбы увеличили помощь Хекматьяру. Правительству Беназир Бхутто, пришедшей к власти в августе 1988 года после смерти генерала Зия-уль-Хака и враждебно настроенной к этому афганскому союзнику своего кровного врага «Джамаат-и ислами», основанной Маудуди, так и не удалось этому воспротивиться. Однако разлад в стане моджахедов, прочное положение, занимаемое основным соперником Хекматьяра полевым командиром Масудом на северо-востоке страны, сопротивление режима Наджибуллы не позволили руководителю «Хезб» захватить Кабул и основать долгожданное исламское государство по саудовско-пакистанскому рецепту. Афганская территория была поделена на многочисленные зоны, подконтрольными полевым командирам различных партийных группировок. Все они были привязаны к своей этнической базе, к «малой родине». Большая часть населения этих зон существовала за счет выращивания опийного мака, контрабанды оружия и наркотиков Джихад постепенно уступал место фитне, распрям в стане верующих.

Второго августа в обстановке всеобщего раздора войска Саддама Хусейна вступили в Кувейт. Тем самым было положено начало второй войне в Заливе, чреватой для Саудовской Аравии гораздо большими угрозами ее верховенству в мировом исламе, нежели иранский вызов. Хекматьяр и его войско, как и большинство арабских «джихадистов», выступили против Эр-Рияда, своего самого именитого крестника. В конечном итоге для «современных» исламистов в Афганистане это было равнозначно похоронному звону. Таким образом, с одной стороны, талибам была открыта дорога к власти, а с другой — выпущены на мировые просторы арабские «джихадисты».

Глава 3

«Исламский бизнес» и саудовская гегемония

Сделавшись официальным спонсором джихада в Афганистане, Саудовская Аравия преследовала целью нейтрализовать самые радикальные группировки исламистского движения: студентов, интеллигенцию и беднейшие слои городской молодежи, грезившие революцией в той или иной форме. Чтобы утвердить свое главенствующее положение в мировом исламе, саудовской монархии необходимо было сохранить в неприкосновенности особые связи с буржуазией и набожными средними классами Саудовская система, представлявшая собой династический племенной режим, при котором кровное родство обеспечивало с 1973 года доступ к сказочным богатствам от продажи нефти, имела уязвимое место. Болевая точка монархии находилась под огнем критики «неудачно родившихся» социальных групп неблагородного происхождения. В исламистских кругах, поддерживавших натянутые отношения с Эр-Риядом, саудовские принцы изображались как обленившиеся, некомпетентные правители, погрязшие в роскоши, разврате и других грехах (пьянстве, порнографии и т. д.), компрометировавшие религию и превращавшие ислам в ханжество. В этих обвинениях слышалась классическая критика буржуазии в адрес дурного правителя-сумасброда. Такого рода нарекания свойственны практически всем цивилизациям, но в данном случае моральной отсылкой, к которой апеллировала эта критика, являлся свод священных императивов Корана.

Исламская финансовая и банковская система выстроила привилегированные отношения с родовой аристократией Аравийского полуострова, обладательницей «дарованной Всевышним» нефтяной ренты, и с набожными средними слоями мусульманского мира, что позволило повязать их узами экономического партнерства, крепимого «вознаграждением за набожность». Это обеспечивало лидерство Саудовской Аравии в Общине правоверных, позволяя Саудитам влиять на политические взгляды набожной буржуазии в каждой мусульманской стране, привязывая этот состоятельный класс к ваххабитской монархии. Афишируя себя в благотворительном и социальном плане через перераспределение закята[140] (предусмотренного шариатом жертвования) и финансирование мелких предпринимателей, фермеров и коммерсантов, не имевших доступа к обычной банковской системе, исламские финансовые институты, помимо всего прочего, претендовали на то, чтобы выступать в качестве фактора сплочения и социальной интеграции. Тем самым они участвовали в распространении выгодного им идеализированного представления об обществе, в котором набожная буржуазия обладала моральной легитимностью. Понятно, что существование такого типа финансовой системы немыслимо без параллельного функционирования исламских гуманитарных благотворительных организаций. Будучи основными получателями — в рамках благотворительности — «нехаляльных» доходов исламских банков,[141] они позволяют последним вести свою деятельность «в соответствии с законами шариата» и тем самым иметь оправдание в глазах благочестивых вкладчиков.

Такая финансовая система имеет две различные сферы, хотя и проникнутые единым духом. Первая сфера представляет собой механизм частичного распределения нефтяной ренты между государствами — членами Организации Исламской конференции (ОИК) через Исламский банк развития (ИБР), созданный в 1975 году. В предыдущей главе мы уже видели, как ОИК крепил исламское единство (и зависимость) между своими членами: беднейшими государствами Африки и Азии и богатейшими экспортерами углеводородного сырья.[142] Вторая сфера относится к обслуживанию инвесторов и частных вкладчиков. В результате нескольких экспериментов, проведенных в Египте, деятельность в этой области вылилась в создание исламских коммерческих банков, которые появились в том же, 1975 году в Дубае. Следующим этапом стало создание транснациональных холдингов: ДМИ («Дар аль-маль аль-ислами» («Исламского финансового дома»)), о рождении которого объявил в июне 1981 года принц Мухаммад аль-Фейсал Аль Сауд, сын покойного короля Фейсала Аравийского (убитого в 1975 году), и группы «Аль-Барака» («Барака»), основанной в 1982 году саудовским миллиардером шейхом Салехом Абдаллой Камелем. Помимо банковской эти холдинги занимаются еще и инвестиционной деятельностью. 80-е годы стали временем настоящего расцвета исламской банковской системы. Это период расширения географии финансовых вложений и разнообразных инвестиционных проектов. В трех странах — Пакистане, Иране и Судане — банки были авторитарным образом исламизированы государством, причем в Иране банки остались национализированными. В других странах речь шла в основном о частных инициативах. В 1995 году в мире насчитывалось 144 исламских финансовых института, из которых 33 банка принадлежали государству, 40 — частным лицам, существовала также 71 инвестиционная компания.[143]

В теории исламская финансовая система должна придерживаться основополагающего принципа: запрета на фиксированный процент ссуды, который приравнивается к ростовщичеству (риба), запрещенному Кораном.[144] Однако если все улемы и сходятся во мнении о необходимости наложения запрета на лихву, считающуюся еще более страшным грехом, нежели блуд с собственной матерью,[145] то абсолютного консенсуса о равнозначности ссуды и ростовщичества между ними нет. В многочисленных фетвах высокопоставленных религиозных сановников по этому вопросу — последняя принадлежит шейху Аль-Азхара — проводятся различия между двумя этими терминами.[146] Некоторые классические банковские операции при соблюдении определенных условий признаются законными для истинных мусульман. Запрет на взимание ссудного процента, уподобляемого ростовщичеству, объясняется философскими соображениями иного порядка: заранее определяя фиксированную ставку процента, тем самым принимают меры предосторожности от превратностей будущего, уклоняясь от проявления всемогущественной Божественной воли, что выражается емкой арабской формулой «Инша Аллах» («Если будет угодно Аллаху»). Подобный запрет касается также практики страхования, что позволяет уменьшить риск в случае несчастных или стихийных бедствий, насылаемых Всевышним по своему выбору.[147]