Джихад. Экспансия и закат исламизма - Жиль Кепель

В момент коммунистического переворота (апрель 1978 года) афганские интеллектуалы-исламисты находились в изоляции: они не могли закрепиться в обществе и выбрали путь изгнанников. Однако политика новых кабульских властей, желавших ускоренными темпами привести общество к социализму, породила массовое восстание, апеллировавшее к религии,[108] которая рассматривалась прежде всего как средство защиты самобытности от декультурации, предпринятой коммунистами. Это позволит исламистам, когда они встанут во главе повстанцев, найти социальную опору, которой им недоставало. Однако за год до советской интервенции большинство восстаний инициировалось всё еще племенами или традиционными религиозными партиями. Из исламистских партий лишь «Джамият-е ислами» Б. Раббани заявляла о себе — в частности, благодаря военным успехам полевого командира Масуда.[109]

Вторжение Красной Армии радикально изменило ситуацию. В движение сопротивления влились массы афганцев, одни — спонтанно, другие — потому что советские бомбардировки, разрушение сел, гибель урожаев и стад вынуждали их покидать страну. Они станут моджахедами, которые будут проводить свои операции с баз, расположенных возле границы. С другой стороны, массированная финансовая подпитка, получателями которой стали те, кого на Западе считали «борцами за свободу» («Freedom Fighters»), а в Эр-Рияде — авангардом уммы и джихада, давала движению огромные средства. Эта помощь частично повлияет и на саму его природу.

В Пешаваре сопротивление было представлено коалицией из семи партий, «признанных» пакистанскими властями. Именно эта коалиция являлась основным получателем вооружений, боеприпасов и различных субсидий, которые распределялись по принципу, отдававшему предпочтение группам, наиболее близким к ваххабизму и «Братьям-мусульманам».[110] Такая политика была инициирована правительством генерала Зия-уль-Хака, который в 1979 году установил в Пакистане шариат и опирался на партию «Джамаат-и ислами», основанную Маудуди. К тому же эта партия стала главным распределителем арабской финансовой помощи сопротивлению. При этом она отдавала предпочтение наиболее близкой к себе группе — «Хезб» во главе с Г. Хекматьяром.[111] Доступ к саудовской денежной манне станет главной причиной появления в 1980 году еще одной исламистской партии. Она почти не имела опоры в Афганистане, но ее лидер, Абд ар-Рабб Сайяф,[112] прекрасный оратор и знаток арабского языка, исповедовавший стопроцентный ваххабизм, станет получателем соответствующих субсидий. Итак, семь партий, три из которых являлись «традиционными», а четыре — «исламистскими»,[113] получали средства на свою деятельность согласно идеологическим критериям. При этом предпочтением пользовался Хекматьяр и Сайяф, тогда как «Джамият» профессора Раббани, находившаяся в меньшем фаворе, была всем обязана военным успехам полевого командира Масуда в борьбе против Советов, преподносимым как победы в джихаде.

«Пересадка» партий на пакистанскую территорию, в трехмиллионную массу беженцев, также способствовала проникновению исламистских идей, в отличие от традиционного ислама, более привязанного к местам-символам, земельным ритуалам и социальной иерархии сельского и племенного миров. Именно в этой среде пешаварских беженцев формировалось первое поколение урбанизированных и в массе своей грамотных афганцев. Школьное обучение проводилось, в частности, через структуры, контролировавшиеся хекматьяровской «Хезб». Партия использовала немалые финансовые средства, поступавшие в рамках арабской помощи, для создания базы для своего пополнения за счет молодого поколения, отныне «лишенного племенной принадлежности» и превращенного переселением на чужбину в «неимущую городскую молодежь», восприимчивую к идеологии исламизма. Но обучение осуществлялось также, и в широких масштабах, в деобандских медресе, разбросанных по всей территории Пакистана. Жившие в них дети афганских беженцев, оторванные от своих семей и традиционного окружения, каума[114], смешивались здесь с молодыми пакистанцами — представителями разных этносов (таких же пуштунов, как они, но также пенджабцев, синдхов и белуджей). Преподавание, которое велось на арабском и урду, способствовало становлению «универсальной исламской личности», в духе деобандской идеологии. Эта идеология была хорошо приспособлена к жизни молодых беженцев, уже не имевших государства, которому они могли бы довериться, воплощая в жизнь шариат (исламские законы). Их учили претворять в жизнь эти законы, подчиняясь фетвам — правовым решениям, выносимым в строгом и консервативном духе деобандских медресе. Присутствие в этих школах молодых афганцев, впитавших, в отличие от их предшественников, идеи джихада, привело к появлению своего рода гибридного движения. В следующее десятилетие, когда эти юноши вступят в зрелый возраст, оно породит афганских талибов и пакистанских суннитских экстремистов из «Сипах-и Сахаба» («Армии сподвижников [Пророка]»), которые будут убивать шиитов, а затем перенесут джихад в Кашмир. В отличие от исламистов из хекматьяровской «Хезб», стремившихся «исламизировать современность», то есть освоить западные технику и знания, чтобы поставить их на службу исламскому государству, «фундаменталисты» деобандского направления отвергали этот путь. Однако с момента создания Пакистана в 1947 году и до заражения духом джихада в 80-е годы их социальный проект был чужд всякого политического насилия.[115] Его принятие станет одним из неожиданных эффектов исламистского культурного брожения, происходившего в Юго-Западной Азии в течение этого десятилетия.

В Пакистане эпохи генерала Зия-уль-Хака, плохо воспринимаемом на Западе после того, как в марте 1979 года он отправил на виселицу Али Бхутто, афганские события пришлись для правящего режима как нельзя кстати. В регионе, взбудораженном иранским хаосом, «страна чистых» становилась главным стратегическим оплотом США[116] и, в соответствии с решением конгресса, четвертым получателем иностранной помощи. Более того, Пакистан являлся необходимым трансферным посредником в получении этой помощи афганским сопротивлением. В 1982 году она оценивалась в 600 млн долларов в год, выделявшихся США, и в такую же сумму от арабских стран Залива.[117] Эти значительные финансовые потоки оживят экономическую активность и обеспечат режиму Зия прочную базу. Как следствие, произошел взрыв преступности, паразитировавшей на иностранной помощи. Все закрывали на нее глаза, пока русские находились в Афганистане, но ее разрушительные последствия обернутся многими бедами в конце десятилетия. Так, часть легких вооружений, в огромных объемах направлявшихся ЦРУ через порт Карачи, будет оседать на местном рынке (что превратит город в один из самых криминальных в мире), прежде чем поставки попадут в руки официальных получателей. В обратный путь грузовики будут отправляться заполненными героином, экстрагированным из опия, производимого в Афганистане или в «зоне племен»[118] на пакистанской границе. Затем героин будет экспортирован через тот же порт Карачи. Гигантские доходы криминального мира, наживавшегося на американской и арабской помощи афганскому движению сопротивления, станут головной болью США, а затем и арабских государств после ухода советских войск из Афганистана, когда неконтролируемые этими странами группировки, вооруженные до зубов и финансируемые за счет местной контрабанды, начнут переносить джихад в любой уголок планеты, куда им только это заблагорассудится.

Арабская помощь, обусловленная иными государственными и юридическими соображениями, нежели помощь со стороны США, шла из многих источников, как государственных, так и частных. Призванная противодействовать усилению хомейнистского Ирана в исламском мире, она требовала решения деликатных проблем координации и извлечения искомого эффекта. Три саудовские инстанции — службы безопасности, возглавляемые принцем Турки аль-Фей-салом, комитет поддержки ad hoc, руководимый губернатором Эр-Рияда принцем Салманом, и Лига исламского мира — были главными каналами передачи помощи.[119] Однако, чтобы она достигала получателя в условиях столкновения интересов спонсоров в регионе, открытом для хищений и контрабанды, и принимая во внимание размеры сумм, необходимо было располагать надежными людьми на местах. Такова была обстановка, в которой первые арабские добровольцы отправились в пакистано-афганский мир, прежде совершенно им незнакомый. Сначала они выступали в качестве помощников саудовской Организации Красного Полумесяца и исламских гуманитарных миссий, возникших тогда как аналог западных гуманитарных неправительственных институтов. Затем и начиная с середины 80-х во всё возраставших масштабах они стали приезжать в качестве воинов джихада, как минимум, чтобы обучиться обращению с оружием, если не для того, чтобы пострелять по советским солдатам.