Приговор - Юрий Герт

Горский был, несомненно, мастером своего дела. Притом он, конечно же, чувствовал поддержку зала, и это придавало ему добавочной уверенности. Даже в тех случаях, когда адвокат соглашался с прокурором, он делал это так снисходительно, с таким затаенным сарказмом, что внешнее согласие тут же оборачивалось очевидным для всех несогласием, лишь облаченным в принятые для таких случаев формулы. Теперь Горский, с его мясистым, породистым лицом, повернутым в профиль, с его широкими, подрагивающими ноздрями, с его седоватой гривой, ниспадающей на округлые плечи, еще больше напоминал Федорову льва, особенно когда упирался обеими руками н крышку стола, налегая на сжатые кулаки, и на пальце ого царственно сверкал золотой перстень с печаткой, украшенной затейливым вензелем.

Вначале он выразил полнейшее согласие со своим уважаемым коллегой, прокурором, в оценке процесса, его политического и общественного значения, особенно если учесть, какой светлой личностью был погибший,— человек отважной, сопряжённой с постоянным риском профессии, отличный товарищ, безукоризненный муж и отец... И все это отзывается в сердце каждого, не только в сердце вдовы Стрепетова (глубокий поклон в ее сторону), с особенной силой и болью, когда думаешь, какой нелепой, случайной, непредвиденной была смерть этого превосходного человека. При всем том судебно-медицинская статистика утверждает, что количество таких смертей — то есть не связанных с заранее обдуманным актом ограбления, мести, ревности и т. п.— за последние годы возрастает, и одно это уже вызывает тревогу и повышает значение данного процесса. Повышает — поскольку крайне важно, во-первых, выяснить корни означенного явления и, во-вторых, не дать увеличиться количеству столь же случайных, непредвиденных жертв...

То ли от яркого столба солнечного света, беспрепятственно проникавшего в зал сквозь незашторенное окно, то ли по какой-то другой причине казалось, что в наполненном людьми помещении плавает легкий туман, в котором все контуры — и предметов, и слов — теряют четкость, расплываются, сливаются одно с другим. Такое впечатление — и наверняка не только у Федорова — то нарастало, то падало во время адвокатской речи.

— Невозможно не согласиться и с характеристикой, которая была дана советской молодежи — и кому придет в голову оспаривать, что ее руками созданы новые города, строится БАМ, засеваются плодородные поля?.. И если бы мне захотелось не поправить, а лишь дополнить столь красочную характеристику, то лишь в единственном отношении. Новое время — новые песни. И молодежь, оставаясь по духу прежней, во внешних приметах и проявлениях стала другой. Вот на что — и только на это — рискнул бы я обратить внимание моего коллеги.

— Каждый апеллирует к собственному опыту. В мое время школьники с увлечением собирали старинные монеты, марки, коллекционировали растения и минералы. Сейчас, в эпоху бурного технического прогресса, растущих связей между людьми и государствами, стремительного распространения моды, юношей больше интересует фирменная одежда, магнитофоны, пластинки. Может показаться, что все переменилось, однако, на мой взгляд, изменилась лишь форма, суть осталась та же: романтический полет в отдаленные времена и страны, совершаемый с помощью крылатого молодого воображения. Достойно ли оно, это воображение, того сурового осуждения, е которым иной раз приходится встречаться?..

Ну, ловок...— усмехнулся Федоров, слушая Горского. Ему вспомнилась давняя прогулка с Татьяной, танцплощадка, мимо которой они проходили, их тогдашние светлые безмятежные мысли — и то, чем все кончилось...

— Да, мы немало здесь наслышались о культе силы и суперменстве. Попытки свидетеля Шульгина приравнять порнографию к творениям кисти Гойи или Джорджоне по меньшей мере смешны, а его, с позволения сказать, «деятельность» по приобщению молодых людей к столь ценимому им искусству нашла заслуженную квалификацию в статьях уголовного кодекса. Но мне хотелось упомянуть о другом. Кому из нас в юности не мечталось быть сильным — самым сильным! В борьбе, в беге, в плавании, в учении, если оно нас увлекало... Это естественное соревновательное. чувство, и этим объясняется, по-моему, тяга современной молодежи к спорту, к той же борьбе каратэ. Следует ли осуждать ее за это?.. Я понимаю, уважаемый прокурор — женщина, ей претит проявление грубой физической силы. Но смею утверждать, что соревнование в борьбе для мужчин, юношей так же естественно, как для женщин, девушек — соревнование в печении тортов или вышивании болгарским крестом...

— Нет, я не стремлюсь приукрасить или тем более отрицать негативные явления в нашей жизни, прежде всего — в молодежной среде. Но я за то, чтобы черное видеть черным, а белое — белым. И мне кажется, что люди, знающие молодежь очень близко,, так сказать — вплотную, стоят на той же точке зрения. Эти люди — учителя школы № 44. Они совершенно искренне, непредвзято давали характеристики своим питомцам — и в этих характеристиках мы не отыщем и следов того, образно говоря, апокалипсического ужаса, который порой прорывался в тоне моего уважаемого коллеги, когда он указывал на противоречие между этими характеристиками, представленными школой суду, и тем якобы истинным обликом подсудимых, каким видится он обвинению. Далее я и перехожу к этому «истинному облику», обрисованному здесь столь красноречиво и зловеще...

Курдаков сидел с тяжелым, каменным лицом, глядя прямо перед собой, в зал, и было трудно понять не только то, как относится он к словам адвоката, но — вообще слышит ли он Горского. На сморщенном личике Катушкиной замерло выражение недоверия и даже какого-то страха, в то время как Саркисов, склонив красивую седеющую голову к левому плечу, не слушал, а как бы с величайшим наслаждением дегустировал каждое слово, произносимое Горским, а в иных случаях и легонько кивал в знак согласия. То ли от жары (она была в форменном кителе, упрямо не снимая его, хотя солнце палило все невыносимей), то ли от внутреннего возбуждения, с которым она едва справлялась, Кравцова сидела разрумянясь, попунцовев до кончиков ушей. Улыбка на губах у нее застыла, как нарисованная. Но во всем зале — а Федоров, изредка оборачиваясь, благодаря своему месту и росту видел его весь — почти не было лиц, которые, по мере выступления Горского, не оживлялись бы, не освещались все ярче...

— Обратимся к главной фигуре нашего процесса — к Виктору Федорову. Я далек, буду откровенен, от того, чтобы, подобно моему коллеге, ставить ему чуть ли не в упрек, что родился и вырос он в прекрасной интеллигентной семье, что отец его — известный журналист, мать — работник культуры. Антимещанский дух, активная гражданственность, ощущение прочности высоких гуманистических ценностей — все это было той атмосферой, которая формировала личность юноши. Как мы слышали, он был участником, а часто и победителем олимпиад по математике, физике, он занимался различными видами спорта — плаванием, фехтованием, наконец, модной среди молодежи борьбой каратэ, которой, на мой взгляд, было уделено здесь слишком много внимания... Это не значит, что он был ангелом или пай-мальчиком, отнюдь нет. Но будем честны до конца — кому из нас, да еще в юном возрасте, не хотелось испытать на себе азарта карточной игры, о которой мы только читали в то время у Пушкина в «Пиковой даме» или у Достоевского в «Игроке»?.. Кому не мерещились романтичные бригантины и пресловутая «бутылка рома», выпиваемая под аккомпанемент удалой пиратской песни «Двенадцать человек на сундук мертвеца»?.. А вершина отроческих подвигов — угон мотоцикла, чтобы прокатиться на нем сотню метров и оставить в соседнем дворе? Разве это не продолжение игры в «похищения», без которых не обходится ни один детектив — это и бедствие, и развлечение, и задача-головоломка XX века — для читателей и кино-телезрителей?.. Будем снисходительны к юности. Ей тоже хотелось бы героики, риска, хотелось бы проявления бурной, неисчерпаемой энергии, которую она в себе чувствует. И я уверен, что Виктор Федоров не только гордился своим отцом, участником штурма Берлина, но и завидовал ему. Что же до комсомольской жизни, до школьных будней, о которых мы уже слышали в страстной, а местами, сказал бы я, чересчур пристрастной речи прокурора, то увы, они бывают бледны и блеклы не только для богато одаренных, энергичных натур... Тем более, что в семье Федоровых основным принципом взаимоотношений между старшими и младшими было — доверие, доверие и доверие! Вера в безграничные и добрые устремления человеческой личности! Вера в необходимость ничем не стесненного развития, ибо только так можно добиться ее полного расцвета! Таковы современные взгляды на воспитание. Они широко распространены, апробированы, дали прекрасные результаты — и, будучи свойственны семье Федоровых, вполне себя оправдали. Это естественно: вера в человека, его благородство, его моральные качества — краеугольный камень, нравственный фундамент нашего государства, семья же, как известно, является его ячейкой... И потому мне показались весьма путаными рассуждения моего коллеги и весьма странной — ирония, когда в обвинительной речи говорилось об этих общепризнанных принципах...