Вечерняя звезда - Макмуртри (Макмертри) Лэрри Джефф

Поразмыслив немного, Джерри согласился ехать с ней в Хьюстон. Правда, он все еще был опечален смертью Лолы и настроение у него было совсем не то, чтобы ездить по свадьбам, но когда Черри чего-нибудь хотелось, слова «нет» она не принимала. Так было и в этот раз. У нее были длинные ноги и превосходная грудь, какое уж тут могло быть «нет»!

Джерри Брукнер был тихоня, а атмосфера в семье Черри, где к неудачникам относились по-дружески, ему показалась шумноватой и пришлась не по вкусу. Если уж на то пошло, то и сама Черри была слишком шумной для него. В ней было столько энергии, что она порой подавляла его. Когда они танцевали, ей нравилось орать изо всех сил, а в постели она все время визжала и кричала, и тоже изо всех сил. У ее отца была небольшая сварочная мастерская, и он специализировался на ремонте оборудования для нефтяных скважин. Мать Черри работала старшим диспетчером в местной автотранспортной компании, а три ее взрослых, превосходно созревших сестры добавляли к этому шуму свои крики и визги. Все это, разумеется, шло от души, крепкого здоровья и желания повеселить окружающих, однако Джерри почувствовал, что он вот-вот потеряет слух, даже до свадьбы, а при мысли о том, какой топот и рев будет стоять на самой свадьбе, он почувствовал, что у него начинается депрессия. Черри настояла, чтобы они с Джерри приехали в Хьюстон за неделю до свадьбы и не пропустили бы ни одной встречи с друзьями и подругами, в программу которых входило пение с утра до ночи и беспрерывные пирушки с колоссальным количеством еды.

Будучи гениальным пародистом, Джерри был гениален еще и тогда, когда речь шла о езде на попутных машинах. За два дня до свадьбы он выбрался из постели, напоследок взглянул на великолепную грудь спящей Черри и спустился к ближайшему шоссе. По счастью, шоссе 1—10 находилось всего в трех кварталах от дома Черри. Но даже не добравшись до шоссе, Джерри подсел на попутку с чернокожей медсестрой, которая возвращалась домой в Голвестон. Часом позже он уже шел по серому песку почти безлюдного голвестонского пляжа, наслаждаясь тишиной. К полудню Джерри уже нашел себе работу — он должен был чистить крабов в большом ресторане морской кухни. Закончилась еще одна короткая глава его жизни, глава под названием «Черри».

С полгода Джерри был вполне доволен своей жизнью, перебиваясь случайными заработками в пригородах Голвестона, и в конце концов получил должность швейцара в единственном на пляже отеле, в котором и знать не знали, что такая должность должна была существовать. Техасские чаевые были так обильны, что, когда ему надоело работать, он купил новенький фургон и поехал обратно в Лас-Вегас. Там он продал маленький домик Лолы и забрал огромную библиотеку по психоанализу Марти Мортимера.

Пока он совершал свое длительное путешествие по просторам Запада, Джерри и себе устроил мини-психоанализ. Он пришел к выводу, что относится к тем, кто может испытать сильную любовь — и не одну. Познакомиться с девушкой для него никогда не было проблемой, они нравились ему все, а в нескольких он просто влюблялся, но сильные страсти, казалось, были не для него. Спустя какое-то время либо он удалялся от них, либо они — от него. Расставаясь с кем-нибудь из них, он частенько испытывал чувство утраты, но никогда у него не было глубокого разочарования. Единственное, что его сильно огорчало — это смерть Лолы. Он много времени проводил в размышлениях о годах жизни, связанных с матерью. Больше всего он скучал по ее нежности и ее прекрасным манерам. Даже когда ей бывало невыносимо больно и она чувствовала разочарование, ни то ни другое ей не изменяло.

Джерри снова вернулся в Лос-Анджелес и поступил на службу швейцаром в шикарный отель «Беверли-Хиллз». Он замечательно исполнял свои обязанности, всегда был в курсе всего и получал хорошие чаевые. Он сразу же начал проходить сеансы психоанализа у лысого и мрачного психотерапевта-фрейдиста в Вествуде, оплачивая их из своих чаевых. Почти четыре года прошли в воспоминаниях о Лоле и ее манерах. Он часто думал о том, что, возможно, чрезмерно любил свою мать. Возможно. Правда, он винил ее в отсутствии отца. Параллельно с этим он встречался с актрисами, которые пока еще не вышли на большую сцену, и чуть не женился на одной из них. Ее звали Шерил, и грудь у нее была едва ли менее совершенной, чем у Черри. Ему нравился доктор Рау, у которого он проходил свой курс психоанализа, — это был аналитик тонкого ума, который вечно был всем на свете недоволен. Правда, сеансы анализа внезапно прекратились, когда однажды жена доктора Рау, женщина лет сорока пяти, встретила своего мужа на пороге с заряженным дробовиком в руках и убила на месте. Ей только что стало известно, что он затеял какие-то шашни с соседской девочкой, которой еще и восемнадцати не было.

Миссис Рау оставила мужа умирать в прихожей их скромного домика в западной части Голливуда, а сама поднялась наверх, наполнила водой ванну, вошла в нее полностью одетой и, оголив с помощью маникюрных ножниц провода фена, включила его в розетку и бросила в воду. В живых она осталась чудом.

Соседская дочь, хорошо сложенная семнадцатилетняя девушка, дала показания, что ничего непозволительного между ними не было, но, как многим показалось, ее протесты были недостаточно убедительны. Вот, например, не поверила ей официантка Норма, которая работала в небольшом кофейном баре в том же квартале Вествуда, где находился и кабинет доктора Рау. Норма обмолвилась, что доктор Рау и ей делал намеки, поэтому лично она полагала, что если ему что-нибудь шло в руки, он, скорей всего, не отказывался от этого.

— Сексуальные намеки? — спросил Джерри.

— Да, сексуальные, — подтвердила Норма. — А о каких же еще я, по-вашему, стала бы рассуждать?

— Да я только спросил, — сказал Джерри. У Нормы, имя которой ей дали по родному городу Норман в Оклахоме, были крупные, словно у оленихи, зубы и глубокий вырез на блузке. Как раз ее зубы, которые делали ее привлекательной, и глубокий вырез мешали Джерри назначить ей свидание. Он понимал, что ссоры — это часть жизни, но это же не означало, что они должны были доставлять ему удовольствие. По правде говоря, они совершенно не доставляли ему удовольствия, и, возможно, это тоже следовало приписать тому, что тридцать пять лет он прожил с Лолой. Они с матерью редко допускали в разговорах резкие выражения, но инстинктивно он чувствовал, что, если он затеет что-нибудь с Нормой, таких выражений будет немало. Поэтому, в конце концов, заниматься этим он не стал.

А вот чем он стал заниматься, так это погрузился в размышления о Рау и его жене. Как могло получиться, что после долгих лет совместной жизни миссис Рау настолько рассердилась на доктора, что чуть не пополам разорвала его своими залпами? Это что, была последняя капля? Или же только первая? Или же доктор мучил ее, изменяя ей все эти сорок с лишним лет, что они прожили, обманывал ее, прикидываясь верным мужем? А в этот драматический момент предстал перед ней в истинном свете соблазнителем доступных семнадцатилеток? Джерри не был знаком с миссис Рау, а с доктором виделся только у того в кабинете. Он был не из тех, кто будет ходить по соседям, собирая сплетни о семейной жизни этих стариков, и его вопросы так и остались без ответа. Когда его мысли возвращались к доктору и его жене, а это происходило достаточно часто, Джерри считал, что это была лишь первая ласточка или же, если быть точнее, как первая ласточка, так и последняя капля терпения. Понятно, конечно, что до этого были всего лишь догадки.

Спустя полгода Джерри получил извещение о распродаже домашнего имущества семейства Рау. Доктор однажды показывал ему самое ценное, что у него было — экземпляр «Die Traumentung» — первой книги, прославившей Фрейда, с его собственноручным автографом. Доктор хранил эту книгу в своем кабинете в красивом кожаном переплете. Джерри решил отправиться на торги в надежде получить книгу. Она нужна была ему как талисман, это великое сочинение великого врача, что-то такое, что он пронесет через всю свою жизнь.