Весенние игры в осенних садах - Юрий Винничук

Наконец появились женщины с пышным вишневым тортом и кофе. Старик был уже изрядно на подпитии и то и дело игриво подмигивал золовке. Та важничала, надувала губы и, похоже, собиралась с мыслями, чтобы разродится новой тирадой. Лида села возле меня, и ее рука легла на мое колено.

– Пан Юрко, – отозвалась тетя Роксолана, – наш народ много страдал, кто только не разорял его, кто только не унижал… и он все превозмог. И вот теперь, когда можно обо всем этом писать, вы пишете про… про… про тот ваш…

– Блудень и роскошницу! – хохотнул пан Роман. – О-о, это незабываемо…

Гневные взоры обеих сестер пригвоздили старика, и он опустил голову.

– Итак! – продолжала тетя. – Вы пишете такое свинство, какого наша литература никогда еще не знала. И не только литература. Наш народ воспитан в традициях чистой любви и целомудрия. В его языке не существует нецензурных слов.

– Говно! – сказал старик.

– Ромка, прекрати! – перепуганно кудкудахнула пани Мирося.

– А че прекрати? – не сдавался он. – Ежели это слово нецензурное, то покажите постановление, где об этом сказано. А ежели оно цензурное, то не имеете права запрещать мне пользоваться им.

– Я имею в виду другие слова, – сказала тетя.

Лидина рука поглаживала мне ногу.

– Существует множество важных тем. Например, голодомор… – она продолжала пилить меня, нарезая вишневый торт, и вишни истекали красным соком, – репрессии… когда людей среди ночи выволакивали из теплых постелей… (Лидина рука уже расстегнула мои брюки и вынула блудень из теплого логова). Наш народ не единожды восставал против поработителей… (И моя булава воспрянула под ее пальцами, а по телу разлился жар). Почему вы не пишете о наших героях? (Мой забияка героически пульсировал в Лидиной ладони, ощущая то же самое, что предвкушает петушок, когда ему вот-вот свернут шею). Про вас рассказывают страшные вещи… Я, конечно, не верю, но задумайтесь: о других-то ничего подобного не говорят!

Лидины пальчики наяривали на моем саксофоне столь страстно, что я уже начал покусывать себе губы.

Пани Мирося положила нам по кусочку торта и налила кофе. На минутку Лида оставила мой стержень, чтобы надкусить торт и надпить кофе.

– Вы упали в моих глазах…

Оставленный животрепещущими пальцами жезл сразу же сник. И все же невозможно возлежать в пальцах Лиды, через минуту они, умащенные кремом, ласково заскользили по нему, и жезл снова принял руководящую стойку.

– Вы сознательно противопоставили себя обществу. Я даже слышала, что вас хотели отлучить от церкви.

– От православной, – уточнил я. – Однако оказалось, что это невозможно, ведь я греко-католик. А жаль…

– Не кощунствуйте!

– Ну почему же? Я пополнил бы прекрасную компанию: Мазепа, Толстой, Джордано Бруно, Жана д’Арк, Савонарола, Ян Гус…

Она смотрела на меня так, словно я только что бросил ей в тарелку дохлую мышь, затем перевела взгляд на свою сестру, и та наконец изрекла, чеканя каждое слово:

– С такими взглядами вы никогда не получите нашей дочери.

В это мгновение мой блудень забился в конвульсиях, постреливая живицей туда, куда его нацелила Лидина рука: прямо на колени тете Роксолане, сидящей напротив меня. У бедняги перехватило дыхание, и ее вытаращенные глаза медленно опустились, чтобы узреть сей неописуемый ужас. Матушка ничего не заметила, она смотрела на Лиду, которая, вынув руки из-под стола, с наслаждением облизывала пальчики.

– Лидуня! Ведь на столе лежат салфетки!

– Ах, что за чудо этот крем! Со сливками… Я от него просто без ума.

Я украдкой затянул замок на брюках и выдохнул. В голове играли скрипки и виолончели. Перепуганные гляделки тети Роксоланы, пробуксовав, встали на место, и она, вперив в нас свой звереющий взгляд, взяла со стола салфетку и вытерла колени. Пан Роман лукаво мне подмигнул. Неужели и он заметил? По фигу.

– Что-нибудь капнуло, Ляна? – спросила пани Мирося.

– Кофе… – ответила тетя, а на ее напудренных щеках расплылся здоровый женский румянец.

– А давай, Юрко, врежем, – сказал пан Роман, наливая мне вино. – Что вы слушаете этих глупых старух? Вы мне нравитесь. А знаете почему? В здоровом теле – здоровый бздух.

– Ромка! – прошипела его жена. – Ты что, рехнулся?

– Он уже и его нам испортил! – воскликнула тетя. – За каких-то четверть часа, пока мы оставили их наедине, этот извращенец и его заразил! Это чудовищно! С этим надо бороться, как с инфекцией.

– Пани Роксолана, – сказал я. – Я предлагаю вам уединиться со мной минут на пятнадцать. Ведь вы такая стойкая – вам нечего бояться.

– О Господи! – захлебнулась воздухом пани Мирося, словно поперхнулась бабочкой махаоном.

Тетя беззвучно раскрывала рот, словно выброшенная на сушу рыба, а ее лицо медленно наливалось свекольным соком. В воздухе зависла тишина. Выражения лиц пани Мироси и тети Роксоланы свидетельствовали о полном их единодушии, они смотрели на меня так, словно попали на демонстрацию вампиров и, оплатив билеты, старались теперь получить за свои деньги как можно больше зрелища. Я заметил, что в их глазах было уже не столько гнева или осуждения, сколько сочувствия ко мне. Отныне я стал для них человеком, навеки потерянным.

– Что это за запах? – принюхалась пани Мирося и поднесла к носу салфетку, которой только что вытирала колени ее сестра.

– А что, ты уже забыла, как это пахнет? – залился хохотом пан Роман.

– Мерзавцы! – возопила мать и выскочила из-за стола. – Лидка! Марш в свою комнату! И чтобы я тебя с этим… этим… монстром больше не видела! Чтобы даже имени его не слышала!

Старик тем временем хохотал, хватаясь за живот, а Лида спокойно положила в сумку бутылку вина, пару кусков торта и, взяв меня под руку, сказала:

– Кажется, нам пора, Юрчик!

– Лидка! Ты куда?

– Благодарю за гостеприимство, – сказал я, и мы двинулись.

– Ты с ним не пойдешь! Никогда! Никуда! Да-да-да..! – квохтала ее матушка.

– Все было очень вкусно, особенно торт, – бросил я вежливо через плечо.

– Юрчик! – сказал мне вдогонку пан Роман. – Позвони мне на днях, посидим где-нибудь за пивком. А я тебе доложу, как прошла операция.

– Это какая еще операция? – тряслась всем телом от возмущения его благоверная.

– Операция «Жопа»!

4

Лидка была уже достаточно заведена и, когда я спросил, куда бы она хотела пойти, ответила: туда, где мы сможем заняться любовью. Я решил пойти с ней на тот самый островок на Погулянке, где недавно побывал с Марьяной. Какая-то неодолимая сила влекла меня туда, наверное, так же, как притягивает к себе преступника место злодеяния, и хотя никакого преступления совершено еще не было, однако островок тот крепко запал мне в душу. Ведь даже закрыв глаза, я видел колыхание зеленых ивовых кос и слышал плеск волн. По дороге Лидка хохмила: