Балтийская гроза - Евгений Евгеньевич Сухов

обломками спящих. С бронетранспортеров, стоявших на площади, ритмично и расторопно заработал пулемет, расстреливая уцелевших солдат.

С юго-западной стороны города, в районе размещения батальона полевого резерва СС, заработал советский пулемет Дегтярева[139], а с юго-востока, где находилась местная школа, в которой устроился артиллерийский дивизион СС, стали звучно хлопать мины, разрываться гранаты, к которым примешивались короткие автоматные очереди, чередовавшиеся с отдельными винтовочными выстрелами. Ионишкис – безмятежный какую-то минуту назад – наполнялся горьким пороховым дымом; шла интенсивная перестрелка. Грохотало всюду; казалось, что обстрелу подвергся каждый дом; стрельба велась из каждой подворотни; из дыма выглядывали разъяренные лица солдат, почерневшие от пыли. Через окно оберфюрер видел, что в районе началась паника: солдаты и полицейские выскакивали из зданий, позабыв про оружие, сбивались в тесные кучки, а русские пулеметы методично, как если бы происходящее совершалось на полигоне, стреляли по скоплениям немцев; танки лупили по домам, где размещались военные и полицейские, разрушая их до основания.

Прозвучал второй залп. Центральную часть вновь крепко тряхнуло. Из разверзнутой земной хляби к небу ринулись всполохи рассерженного огня, подняв на своих плечах тяжелый едкий и удушливый дым.

Казармы, стоявшие напротив, разлетелись на кирпичные осколки, обнажая поруганное черное нутро здания: через плотный дым и завесу пыли просматривались поломанные кровати; перевернутые и расколоченные шкафы; изуродованные взрывом трупы. Еще не осознавая в полной мере ужаса происходящего, солдаты в смятении через бреши в стенах выскакивали наружу и тотчас попадали под пулеметные и автоматные очереди, побитые пулями тела валились на оскольчатые кирпичные груды…

Осознание происходящего пришло к Херберту мгновением позже. «Линия фронта находится в сорока километрах отсюда, неужели русским удалось прорваться на такое расстояние? Но как такое могло произойти? Ведь Ионишкис хорошо защищен и находится в глубоком тылу!»

На окраине что-то сильно вспыхнуло, окутав густо-красным пожарищем половину неба, гулко бабахнуло, потом еще раз (не иначе как рвались склады с вооружением), внося в немецкие подразделения все большую неразбериху и сумятицу. Дома, озаренные пожаром и перепачканные копотью войны, выглядели бездушными наблюдателями.

Передернув плечами, оберфюрер стряхнул с них липкий страх, дозвонился до оберштурмбаннфюрера СС Кауфмана и прокричал в трубку:

– Какого дьявола?! Что там происходит! Почему здесь русские? Они что, прорвали оборону?!

– Не могу знать, господин оберфюрер. В городе не должно быть русских! – оправдывался начальник штаба дивизии. – Линия фронта находится от Ионишкиса в сорока километрах!

– Тогда объясните мне, почему они здесь?! Почему мы ничего не знаем?!

– На всех дорогах стоят КПП, а вдоль дорог размещены наши подразделения, они должны были нам сообщить о продвижениях русских!

– Но они не сообщили! Пальба идет во всех районах! Русские уже здесь! Мы окружены! Собираем всех, кто уцелел, и немедленно отходим к Курземе[140], если хотим сохранить хотя бы оставшихся. Довести мой приказ до всех подразделений!

– Есть, довести ваш… – договорить начальник штаба не успел. Громыхнул очередной танковый выстрел. Оберфюрер Херберт фон Обвурцер почувствовал, что дом буквально подскочил на месте, с потолка попадали куски штукатурки, обсыпав плечи, а у соседнего здания оторвало кусок угла, обнажив перекрытия с уцелевшей мебелью. В трубке образовалась зловещая тишина. Взрывом разнесло телефонную станцию, и теперь потеряна связь со штабом дивизии и с другими частями, разбросанными по всему городу.

– Проклятье! Этого еще не хватало! – невольно выругался Херберт. – Даже одеться не успел. Вот будет русским веселье, когда они обнаружат труп оберфюрера в одном исподнем! – Курт! – позвал он ординарца.

– Да, господин оберфюрер, – вбежал перепуганный и побелевший штурмшарфюрер[141].

– Ты не слышишь, как грохочет?

– Господин оберфюрер, я как раз…

– Где мои сапоги?! – в раздражении выкрикнул Херберт. – Послал мне в ординарцы господь недотепу!

– Они у порога.

– Ты их почистил?

– Так точно, господин оберфюрер, – выкрикнул ординарец. – Они просто сверкают!

– Неси быстрее! Чего встал?!

Ординарец мгновенно исчез. Через несколько секунд он предстал перед оберфюрером, сжимая в руках генеральские лакированные сапоги, надраенные до блеска. На лоснящейся матовой поверхности ни пятнышка! Если в чем и преуспел Курт, так в чистке сапог. Даже во время боевых действий командир должен предстать перед подчиненными в аккуратном виде и в начищенных сапогах.

В южной части Ионишкиса продолжало гудеть и громыхать. В казарме со скрежетом рухнули перекрытия, а танки неумолимо добивали казарму и всех тех, кто еще продолжал сопротивляться и не был погребен под обломками. На улицах продолжали разрываться гранаты. Боевые действия разворачивались стремительно, встречный бой рокотал прямо под окнами.

– Господин оберфюрер, давайте я вам помогу, – вызвался ординарец.

– Не нужно, – отмахнулся Обвурцер, натягивая сапоги.

Надев их, он стянул верх голенища ремешком с маленькой пряжкой. Набросил на плечи подтяжки и взялся за китель. Аккуратно и неспешно, не замечая грохотаний, застегнул его на все пять пуговиц. Пригладил слегка оттопырившийся клапан кармана.

Наибольшей гордостью в одежде для Херберта фон Обвурцера оставались генеральские сапоги, которые он заказал к своему новому назначению известному скорняку, обшивавшему высших чинов СС, включая самого рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Свое дело мастер знал отменно, и его работа стоила очень больших денег. Шил он сапоги вручную – от раскроя кожи до самого последнего гвоздика. Мысок спереди в нижней части голенища делался достаточно эластичным, а вот задник кроился из очень жесткой кожи. Особое внимание уделялось подошве, подбиваемой тридцатью пятью специальными гвоздями с большой выпуклой шляпкой. По квадратному контуру каблука прибивалась граненая подковка. Цвет сапог всегда оставался черным и вполне мог соперничать с пером ворона. Сапожник был наполовину евреем, о чем всем было известно, но его не трогали. Вряд ли в Германии отыщется более искусный мастер, чем он.

Пощеголять в новых сапогах пока не удалось, а ведь так мечтал пройтись в них в Берлине по Александерплацу. Будет жаль, если такая ценная обувь порвется в этой огневой кутерьме.

Скорым шагом Херберт фон Обвурцер спустился вниз по каменной лестнице и выскочил на гладкую, почерневшую брусчатку. Глубоко вздохнул и тотчас задохнулся от едкого дыма и пыли. Около подъезда по-прежнему нес службу караул из двух молоденьких солдат (не иначе пришедшие с последним призывом), вооруженных штурмовыми винтовками. Заметив коменданта города, они вытянулись по команде «смирно». Окружающая пальба их мало интересовала, как и разрывы гранат, раздававшиеся по всей площади. У ближайшего дома, брызнув осколками по соседнему зданию, разорвался снаряд, вырыв метровую яму и разметав по площади булыжники.

– Вернитесь в свою часть! – приказал начальник гарнизона. – Там вы будете куда полезнее!

Вскинув на прощание руки, караульные немедленно, прижавшись к стенам и стараясь не попасть под россыпь осколков, устремились к своему подразделению.

В юго-западной части Ионишкиса,