Год Оборотня, или Жизнь и подвиги дона Текило - Лана Туулли

Третьим в судейской компании был господин стандартной воинской наружности: что-то квадратное с небольшой куполообразной надстройкой,  сбитый на сторону нос, шрам на лице, ополовиненное ухо, кирпичный загар там, куда попадает солнце сквозь прорези шлема, девственно чистый лоб без признаков чрезмерных раздумий, и крепко сжатые кулачищи. Ну, в добавок – кираса, проглядывающая из-под судейской мантии, и детское изумление на лице: «А что это я здесь делаю?»

Не самый плохой судейский состав, подумал дон Текило. В Шуттбери пять с лишним лет назад был хуже – там все решали три пердуна, прямо-таки созданные из чернил и подгнивших пергаментов. А эти ничего… Конечно, не идут ни в какое сравнение с судьями Бёфери, пытавшимися приговорить дона Текило к пожизненному заключению за грабеж и погром (вспомнить бы, чего громил, кого грабил…), и которые в итоге выплатили иберрцу компенсацию за моральный ущерб и с раболепием испрашивали разрешения внести имя любезного господина в списки почетных горожан и директоров корпорации «Фрателли онести». Нуте-с, мысленно потер ручки дон Текило, посмотрим-с, посмотрим, чем нас нынче порадуют…

Господа судьи поспешили оправдать ожидания несчастного вора.

Не успел дон Текило сесть на скамью подсудимых, предварительно выслушав бойкий речитатив секретаря суда, не успел поморщиться от придирчивого обнюхивания и сканирования ауры, которым подверг его маг – хлипкий на вид кареглазый шатен лет тридцати, и уж совершенно не успел рассмотреть присутствующую в зале публику, - как господин Королевский судья, тот самый, который носил свою мантию с тем же достоинством, что его воинственный собрат -  рыцарский тяжелый доспех,  размашисто ударил по столу деревянным молотком и хрипло выкрикнул:

- Повесить!

Дон Текило не ожидал подобной прыткости. Более того – никто не ожидал. Священник подавился собственной слюной, а вояка подпрыгнул, будто стук молотка скомандовал ему «Фас!» Маг дернулся; у него бешено завращались глаза, каждый в противоположном направлении друг от друга  - мэтр Адам пытался справиться с ментальным всхлипом, который одновременно выдали все присутствующие – гости, свидетели и стражники. Мэтр Виг, скромно сидевший позади всех, в уголке, на колченогом стульчике, закашлялся,  давясь от смеха.

- Ваша милость, - подскочил к судье секретарь. Склонился над ухом и зашуршал нечто успокоительное, потрясая зажатыми в руке пергаментами. Дон Текило, навострив ушки, расслышал обрывки фраз: «… не можем же мы просто так всех вешать…», «нет, можно, если очень хочется…», «…недовольство короля Иберры…», «…король Антуан живет ближе…», «… зато Фабиан живет дольше…», «казнить нельзя помиловать». Вмешался и господин маг. Он весомо произнес:

- Ваша милость, успокойтесь. Не стоит принимать спонтанных решений!

- А что? – грозно вопросил судья. – Я просто выражаю желание заключенного! Он ведь хочет полетать?!

Заявление вызвало пересуды в зале. Все как-то сразу восхитились мудростью и прозорливостью барона де Флера. Ну надо же! Конечно! Повесить, разумеется, повесить!

- Обвиняемый! – рыкнул судья на иберрца. – Вы хотите насладиться радостью полета?

- Да! – бойко подскочил дон Текило. – И требую вернуть мне крылья!

- Какие крылья? – чуть опешил судья.

- Белые, лебединые, одна пара в комплекте!

- Верните подсудимому крылья, - вальяжно  распорядился судья.

Мэтр Виг и подсевший к нему мэтр Панч помирали со смеху, глядя, как расторопный Буше, подскочив к  господину судье, судорожно раскланивался и, трясясь сочленениями, объяснял, что никаких крыльев ему в довесок к заключенному не выдавали… Но он сей же минут сбегает, проверит!..

- Нет крыльев? хммм… странно, странно. Вы не находите? – спохватился барон и вежливо повернулся к своим коллегам по заседанию, дабы они не почувствовали себя забытыми. Священник заперхал, что все делается милостью свыше, и ничтоже мы сумняшееся в промыслах, нам неведомых, но исполненных благости… А господин вояка оказался застигнут врасплох. Догадавшись, что барон чего-то ждет, вояка в дикой панике заозирался по сторонам, схватил первое, попавшееся под руку, - а это оказалось гусиное перо, предназначенное для ведения записей, - и протянул коллеге.

- Угу, - удовлетворенно кивнул господин судья, рассматривая перышко. – Обвиняемый, вот вам перо. Теперь можно идти вешать.

- Простите, ваша милость, - сурово, с печалью в голосе ответствовал дон Текило. – Мои прежние побольше были. Верните!  - дон патетически возвысил голос и, для пущего эффекту, осторожно надорвал ворот куртки. – Верните, ибо благости жажду и милости ищу в отриниваниии земного и пр… пр… - «Так, что врать-то буду?» – мимолетно испугался вор, запнувшись на полуслове. И тут же вернул своим словесам привычную легкость: - просветления! Простите меня, ибо духом слаб! Дозвольте покаяться!

Как и рассчитывал коварный дон, слова его были тут же услышаны.

- Кайся, грешник! – сильным звучным басом рявкнул священник, на пол-секунды опередив реплику старшего судьи. Господин барон захлопнул открытый для окончательного принесения приговора рот, недовольно покосился на коллегу, но спорить не стал.

- Я виновен  в тринадцати дюжинах грехов! – вопил дон Текило. – Я нарушал данные обещания! Я злословил! Я желал жену ближнего своего!

- Подробнее, - пробудился  господин вояка. Сурово нахмурил брови, и дон Текило, конечно же, не сдержался:

- Я желал жену своего соседа, госпожу Бригитту. У нее была талия в две пяди обхватом,  от поцелуев в шейку она хихикала, потому что боялась щекотки; а грудь ее была жаркая и томная, как только что сваренная бобовая похлебка,  - и дон Текило единым духом поведал, какими еще особенностями анатомии и физиологии обладала пресловутая Бригитта. Половина присутствующих опешила. Дон, повернувшись к почтеннейшей публике, бодро и бойко поведал, что, оказывается, желал не только донью Бригитту, но и донью Капитолину, супругу мясника, Дульцинею, девицу на выданье,  донью Федру, вдову булочника, госпожу Кьярри, супругу могильщика, ее дочь Бьянку, девицу с сомнениями, госпожу Зерепку, госпожу Ба Бульку, госпожу Жульку, девицу Мурку…

Пустив язык в свободное плавание по волнам памяти, дон Текило рассматривал лица тех, кто не пожалел времени и сил и прибыл в Серую крепость на слушание его дела. Ага, вон тот расцарапанный, весь из себя сердитый – был на маскараде. Вон тот приторный стиляга с тонкими усиками, да протят его боги, лез к дону Текило, за что и получил. Видно, мало… О боги, и монах с ивовыми ветками здесь! А дамочек-то сколько привалило! Вот ведь, как некстати! Как знакомиться с прекрасной половиной рода человеческого (небольшая примесь гномьей крови добавит перчику, а эльфийская наследственность – пикантности в отношения), когда у тебя буквально руки связаны! То есть скованы. Не то, чтобы для общения с дамами дон Текило нуждался именно в руках, но все-таки…

- Грмм, - откашлялся престарелый патриарх, выбрав короткую паузу в речи иберрца, - полагаю, состав преступления ясен?

- Ну, нет! – возмутился вояка. – Пусть продолжает! Интересно же!

- Простите, господа, - вмешался судья Бруно, с трудом приходя в себя после судорог, которые у него вызвала фраза обвиняемого, что он «пал» в объятия очередной жертвы его грешных намерений. – Может быть, подсудимый желает поведать о других грехах?

Дон Текило желал. Он набрал в грудь побольше воздуха и послушно поведал что, оказывается, совершал грех уныния, когда его бросила прекрасная Абердина, несравненная Викторина, Гория, Елизавета… и далее по алфавиту. О, какая искренность! Какая патетика! Какая восторженность! Какая вселенская скорбь исторгалась на головы присутствующих посредством луженой глотки неутомимого искателя приключений!

Разобравшись с грехом уныния, дон Текило лихо перешел к своим знаменитым «Ста случаям, когда я стоял на краю пропасти», вольготно перемешивая пропасть духовного падения и реальные пропасти Шумеретских, Илюмских, Орберийских и  Тривернских гор, в которых вор, чего скрывать, побывал на самом деле. Он поведал о ста случаях катастрофического искушения, которым подвергся в Вечной Империи Ци, гуляя всего лишь по одной улице – местных ювелиров и золотых дел мастеров. Не давая присутствующим прийти в сознание, дон Текило рассказал, как пытался встать на путь разбоя и грабежа. Начал он с признания о ста попытках проникнуть на винодельню в фносской Сцине и понять, как же эти копытные могут делать божественный нектар, услаждающий нёбо и душу, который потом продают по десять золотых за полупинтовую бутылку под названием «Белый конь». Эта повесть, изобилующая практическими советами, как обмануть охраняющих винодельню ручных минотавров, была встречена одобрительными аплодисментами со стороны практически всех мужчин в зале, не исключая воинственного третьего судью.