Паутина времени (СИ) - Татьяна Андреевна Бердникова

приподняв левую руку, недоверчиво указал ею на Вольфганга и неловко дернул головой, пытаясь покачать ею.

- В… в свое время?.. О ч-чем вы, герр…

- Просто Вольфганг, - капитан быстро улыбнулся, аккуратно высвобождая правую руку пострадавшего из рукава, - Война давно в прошлом, и будь моя воля – я бы сжег этот мундир ко всем чертям! Мое звание осталось в сорок третьем, я не желаю вспоминать о нем. Я просто Вольфганг.

- А говорит он именно о том, о чем тебе только что сообщил я, - продолжил Фридрих, - Ты не в своем времени, Альбрехт, это будущее! Хорошее, прекрасное будущее, которое вы… - наткнувшись на взгляд Вольфа, художник поспешно сменил пластинку, - Что вы делали в этом замке, почему не ушли? Если убили всех, кто жил здесь, разрушили…

Солдат негромко вскрикнул – правую руку пронзило болью. Марк, помогающий Вольфгангу оказывать первую помощь пострадавшему, виновато дернул уголком губ и скомкано пробормотал извинения.

- Мы… мы не собирались уходить, - кое-как справившись с болью, проговорил, наконец, раненный, - Мы хотели занять замок, герр Нойманн велел нам… Те люди не захотели позволить нам остаться, женщина говорила, что ее муж болен, а сын мал, что она не хочет, чтобы они видели войну…

Вольфганг, который был невольным свидетелем описываемой сцены, мимолетно сжал губы и на несколько секунд рефлекторно прижал руку к кровоточащей ране. Выходит, он ошибся, предположив, что мужа и сына женщины хотят забрать на фронт, выходит, Сталхерцу был просто нужен замок…

- Герр Нойманн не любит, когда не слушаются, - виновато продолжал, тем временем, Альбрехт, - Он ударил женщину, велел ей замолчать, она начала плакать… Он застрелил ее сам. Потом приказал найти и убить больного и ребенка. Потом… почувствовал вкус крови, приказал разрушить замок практически до основания, сказал, что нам хватит этой башни.

- Пожалуйста, не надо живописать, как убивали несчастного больного и ребенка, - очень вежливо попросил Марк, изо всех сил давя в душе ненависть к пострадавшему, почти умирающему человеку. Тот слабо улыбнулся.

- Я не принимал в этом участия. Женщину застрелил герр Нойманн, ее мужа убил Гюнтер… Мальчика пытался поймать Ганс, но этот чертенок ускользнул и, кажется, спрятался в подвале. Я видел, как он шмыгнул под лестницу, но говорить ничего не стал, подумал – пусть живет. Он ведь еще совсем малыш, зачем его убивать?

Фридрих промолчал, сжимая губы и глядя прямо в пол. Вольфганг, устремивший на него внимательный взгляд, негромко вздохнул.

Он знал, он был уверен, убежден на сто процентов, что знает кем был убежавший ребенок, не сомневался в этом ни секунды, но… в то же время речь ведь шла о человеке. Мог ли юный темпор начать свой жизненный путь в лоне любящей семьи, чтобы затем продолжить его дикарем в подвале?..

- Ты думаешь, это он? – быстро спросил молодой человек, не желая привлекать особенного внимания пострадавшего неприятеля к обсуждаемому вопросу. Впрочем, того Марк, сам живо заинтересованный, как раз освобождал от рубашки, поэтому Альбрехту было явно не до этого.

- Не знаю, - Фридрих мотнул головой, закусывая губу и, помолчав, продолжил, - Мы с ним никогда не говорили о его детстве. Он любит рассказы о своих развлечениях, много говорит о том, что ему поведали скелеты… Но о себе он молчал, а я не интересовался. Мне хватало того, что он похож на моего сына.

Вольфганг молча кивнул, не желая продолжать и развивать эту тему – то, что приятелю это дается нелегко, было видно невооруженным взглядом, да к тому же вполне понятно и объяснимо: за Райвена сейчас художник беспокоился сильно.

Раненный, до которого слова о рассказывающих что-то скелетах все-таки донеслись, сжался на полу, переводя испуганный взгляд с одного из собеседников на другого, изредка поглядывая даже на третьего, который, высвободив его руку из рукава, замер с бинтом в руке, не зная, с чего начать. Вольф, видя такую нерешительность, досадливо вздохнул и, отобрав у Марка бинт, взялся сам аккуратно перевязывать пострадавшего, стараясь крепче перетянуть раны, дабы остановить кровотечение. Задача, надо прямо сказать, была не из легких, но экс-медик справлялся. Сам же Марк, между тем, отстраненно подумал, что Вольфа потом тоже не помешает перевязать.

- Что у вас здесь творится?.. – говорить у Альбрехта получалось все-таки с некоторым трудом, голос постоянно прерывался, однако, молчать он не мог, - Почему… как, как?? Другое время, говорящие скелеты, и Фридрих с пробитой головой! Ты же должен быть мертв или, по крайней мере, лежать рядом со мной на полу, а ты… - он тяжело сглотнул и закрыл глаза, - Я ничего не понимаю…

- Он точно потерял слишком много крови, чтобы соображать, - не удержался Марк и, скрестив ноги, элегически вздохнул, следя за уверенными действиями капитана, - Скажите, доктор, как нам сделать ему переливание в кустарных условиях? И кто, кстати, решится выступить донором…

Солдат распахнул глаза и уставился на него более или менее осмысленным, хотя и по-прежнему недоумевающим взглядом.

- Ты… странно говоришь, - осторожно заметил он и, помолчав, напряженно осведомился, - Русский?..

Марк согласно кивнул. Скрывать это смысла он не видел, тем более, что робкую надежду воззвать к рассудку фашиста все еще испытывал и переубедить его хотел.

- Вот именно, приятель. Я русский, дружу, как видишь, с двумя немецкими солдатами твоего времени, и мы втроем не желаем тебе смерти, а напротив – активно помогаем. Попытайся подумать – что это может значить?

Альбрехт примолк, растерянно соображая и сопоставляя в сознании все узнанные факты, пытаясь принять весь этот бред, как истину и, по-видимому, на сей раз более или менее преуспевая в этом.

- Так, - голос он подал, когда Вольфганг уже почти завершил перевязку, поэтому прозвучал тот чуть более твердо, - Расскажите мне все еще раз, с самого начала. Если ты сказал мне правду, если война давно закончилась… То я хочу все-таки понять, как это произошло. И… почему за окном вдруг потемнело? Сейчас должен был быть день…

Парни, сами этих изменений не замечающие, резко обернулись; Фридрих вскинул голову, отбрасывая тем самым назад вьющуюся челку. За окном библиотеки и в самом деле плескалась глубокая ночь, не взирая на то, что время едва ли перевалило за полдень.

Художник сжал руки в кулаки.

- Паутина… - напряженно шепнул он, - Значит, Райвен действительно далеко, если она начала разрушаться.

- И, если она начала разрушаться… -