Светские преступления - Джейн Хичкок

— Вы здесь затем, — начала она, — чтобы говорить о женщине, которая ввергла моего брата в ад! Знаете, ведь мы с Мишелем долгое время были самыми близкими людьми. Я заменила ему мать после ее смерти, я и любила его не только сестринской, но и материнской любовью. А он… он был слабым… раб красоты и наркотиков. Эта женщина в изобилии снабдила его тем и другим.

Старая дева говорила на превосходном английском, почти без акцента, более как уроженка Британии, чем Франции, и притом высших кругов. В ее рассказе Моника представала хищницей, беспощадной интриганкой из тех, что выходят за стариков ради положения в обществе и фамильного достояния, которое можно присвоить. Это вполне соответствовало моему собственному мнению о графине.

— Как случилось, что ваш брат с ней познакомился?

— Понятия не имею. Знаю только, что в конце концов он пристроил ее у себя в галерее. Она одурачила всех, но только не меня. Я таких вижу насквозь и с первого взгляда поняла, что она точит зубы на Мишеля! О любви там и речи не шло. Он был богат и имел большие связи. Поняла я и то, что рано или поздно она его заполучит — он был слишком слаб и боялся старости, а она была так хороша собой, хитра и пронырлива!

— Знаю. Меня ей тоже удалось одурачить. Скажите, Моника когда-нибудь упоминала о своем происхождении?

— Происхождении? — Старая дева презрительно усмехнулась. — Elle n'est pas nee!

Я знала это выражение. Оно означает в буквальном смысле «она вообще не рождалась» и относится к человеку низкого происхождения или безродному.

— Как долго продлился их брак?

— Три с половиной года. Потом мой брат умер, — ответила Аннемари, заметно поникнув. — Он, знаете ли, не так уж и рвался жениться. Это она его вынудила, сказав, что беременна, и пригрозила, что ни за что не избавится от ребенка.

Я почувствовала, как кровь отливает у меня от лица.

— Да ведь это именно то, что она сказала моему мужу! Что она ждет от него ребенка!

— Меня это ничуть не удивляет, — заметила Аннемари со смешком. — Моника — хищница не только на сексуальной, но и на эмоциональной почве.

— Что же стало с этим ребенком?

— С каким еще ребенком? — Она отмахнулась. — Моника не была беременна ни дня, она выдумала это, чтобы добиться своего. Насколько мне известно, она вообще не может иметь детей из-за небрежного тайного аборта в ранней молодости. Бог знает, что делает! Он не допустит, чтобы еще одна такая тварь шлялась по земле!

— Не может иметь детей… — повторила я ошеломленно. — Как вы узнали?

— Наняла частного детектива, как же еще? Не только ради себя, но для защиты интересов моего дорогого брата. Моника Буро, девчонка из Нормандии, эдакая крошка Эмма Бовари, только со склонностью к садизму и умением добиваться желаемого. До Мишеля она дважды побывала замужем: сначала за каким-то музыкантом, потом за своим первым богатым стариком.

— А эти ее мужья?..

— С музыкантом она развелась, а богач умер.

— Как именно?

— Не совсем понятная история. Было начато расследование, но потом без видимых причин замято. Мой частный детектив пытался раскопать подробности, но во Франции не принято ворошить прошлое.

— И что же, ваш брат все это знал?

— Разумеется. Я показывала ему отчет и умоляла порвать с этой женщиной. Увы, к тому времени она крепко запустила в него коготки. Опутала его, понимаете? Без сомнения, сексуальными путами. У бестий вроде нее это главное оружие. Ну и, конечно, наркотики. Мишель стал в буквальном смысле одержим этой женщиной. Вообразите, прочитав отчет, он выставил меня за дверь. Меня! Родную сестру, заменившую ему отца и мать! Он не разговаривал со мной два с половиной года, до тех пор, пока не начались неприятности. Тогда, разумеется, он обратился ко мне, — закончила она с гордостью.

Я едва могла поверить своим ушам. Хотя рассказанная Аннемари история несколько отличалась от моей, нельзя было не усмотреть зловещего сходства.

— Вы все еще храните тот отчет?

— Я его выбросила.

— А частный детектив, с ним можно как-нибудь связаться? Возможно, он помнит какие-то подробности.

— Не знаю, не знаю… я давно уже махнула на все рукой.

— Быть может, вы помните хотя бы имя второго мужа Моники?

— Пьер Марсель. У него были огромные земельные владения в Нейи.

— Она когда-нибудь там жила?

— Конечно. На улице Парментье. Не понимаю, зачем это вам. К чему рыться в давно минувших делах? Поверьте, я уже выяснила насчет Моники все. И даже узнай вы что-то еще, ничего уже не поделаешь.

Хрупкая старая женщина потянулась к малахитовой с золотой отделкой шкатулке на краю стола. Там оказались сигареты. Она предложила мне, а когда я отказалась, достала из кармана длинный черный мундштук. Ей стоило труда вставить в него сигарету — так хорошо поработал над ее пальцами артрит. Прикурив от золотой зажигалки, она сделала несколько затяжек в полном молчании. Взгляд ее стал рассеянным, как у человека, погруженного в воспоминания.

Я между тем изучала лицо Аннемари де Пасси. Даже поблекшее, оно хранило отпечаток старомодной аристократической прелести. Не часто встретишь настоящий античный профиль: прямой, без малейшей горбинки нос, высокий гордый лоб, точеные скулы, чуть впалые щеки, надменный рот с тонкими губами. Голубые глаза были обезображены катарактой и хронической меланхолией. Волосы — совершенно белые, но все еще густые — были закручены в небрежный узел и прихвачены черепаховыми шпильками.

— Моника высосала из моего брата все соки в финансовом, сексуальном и эмоциональном смысле, а потом выбросила его за ненадобностью.

— Как это случилось?

— Она промотала его деньги на то, чтобы подобраться к лучшим людям города. Ей всегда хотелось вскарабкаться на самый верх.

— Чего?

— Как у вас говорят, высшего общества.

— Ваш брат умер от сердечного приступа?

— Так мне сказали, но… — Аннемари помедлила, чтобы выпустить длинную струю дыма, — я-то знаю, что все не так просто. Моника приложила к этому руку. Она убила в нем все: мужское начало, уважение к себе и, поверите вы или нет, саму жизнь.

— У вас есть доказательства? — спросила я с тошнотворным ощущением в желудке.

— Минутку!

Аннемари потушила сигарету, с усилием поднялась и вышла из комнаты. Вернулась она почти сразу, что-то держа в руке.

— Мишель был наркоманом, и Моника это знала, — сказала она со вздохом, тяжело опускаясь на прежнее место. — Знала, но ничего не сделала, чтобы этому помешать. Как раз наоборот! У меня нет доказательств, что она скормила ему повышенную дозу с целью прикончить, но я знаю, чую нутром, что именно это и случилось. Вот, возьмите!