Светские преступления - Джейн Хичкок

— Таких немало, — примирительно заметил Итан. — Большинству по душе Версаль, Джо, а не Амо.

— Тогда почему вместо картин не развесить по квартире крупные купюры в золоченых рамках!

Водка вдруг как-то разом взыграла в жилах. Я запнулась и осела на стуле.

— В любом случае тебе стоило знать… Джо! Джо! Ты в порядке?

Я была в отчаянии.

— Скажи, Итан, ты сознаешь, что она меня уничтожила! Второй раз, Итан!

— Нет, это еще не конец.

— Вот как? Я пока при двух контрактах, но когда с ними будет покончено, никто не заключит со мной новый. После той злополучной статьи мне не звонил ни один заказчик!

Итан смущенно повозился на стуле.

— Я думал, она собирается домой…

— Как видишь, нет!

И вот, пока мы с Итаном в тот день сидели друг напротив друга за столиком бара, со мной начала происходить некая глобальная перемена. Образ Моники настолько отпечатался в сознании, что не исчез даже тогда, когда Итан перевел разговор в более приятное русло — он говорил об аукционе творений старых мастеров у «Чалелза». Я сознавала, что мой болезненный интерес к Монике угрожает перейти в манию, и честно старалась этому помешать из опасения за собственный рассудок. Но еще долго после того, как мы с Итаном распрощались, и даже ночью, лежа в постели, я продолжала видеть перед собой ее ненавистное лицо.

В деловом мире репутация — все. Особенно это относится к сфере дизайна. Дом — место святое, и постороннему там не прощают ошибок. Один неудовлетворенный заказчик может подорвать доверие к известной фирме с большим стажем, не говоря уже о едва оперившейся, вроде моей. А уж если порочащий слух исходит от влиятельного лица, пиши пропало.

Разговор с адвокатом Дентов не оставил у меня сомнений, что о возобновлении контракта не может быть и речи, причем, желая исключить самую возможность этого, Нейл выразил свои намерения в наиболее грубой и агрессивной форме, то есть пригрозил мне судебным иском. Я уведомила адвоката, что при сложившейся ситуации буду только рада разорвать контракт, как только мы утрясем вопрос со сделанными мной заказами. Он в ответ заявил, что Денты не намерены выплачивать более ни цента и что это уж мое дело, отдавать долги из собственного кармана добровольно или по постановлению суда. Чем тратиться на защитника, я предпочла уладить дело полюбовно, что ударяло как по моему карману, так и по доброму имени. Но и этим дело не ограничилось — началась газетная травля подстреленной дичи.

В отличие от большинства тех, среди кого мне пришлось вращаться целых двадцать лет, я никогда не гналась за паблисити, скорее наоборот — осуждала вмешательство прессы в личную жизнь. Мне казалось, что находиться слегка в тени — это элегантно. Будучи много лет известной только читателям журнала «Мы» (этого сдержанного в отзывах, тактичного издания с ограниченным кругом читателей), я вдруг оказалась выставленной у позорного столба на потеху толпе. Это было ужасно после смерти Люциуса и истории с завещанием — теперь травля перешла всякие границы. В «Дейли ньюс» Ева Минди открыто высмеивала мой стиль дизайна и называла мою фирму «детищем дилетантки, которой не совестно пользоваться прошлыми связями ради сомнительных начинаний».

«Джо Слейтер не может смириться с тем, что вычеркнута из высших кругов, и рвется туда всеми правдами и неправдами».

Оскорбительным было и то, что пресса проявила неожиданный и горячий интерес к Монике, или «той самой графине де Пасси», как ее окрестила журналистская братия. Минди, к примеру, живописала ее как «обольстительную молодую чужестранку, которой удалось завладеть не только сердцем, но и состоянием одного из самых богатых людей города».

Еще одной беспардонной публикацией я была обязана журналу «Мэдисон мэгэзин», благотворительному изданию, бесплатно распространяемому в вестибюлях всех престижных жилых зданий Нью-Йорка. Они сфотографировали Монику задумчиво созерцающей знаменитую «Деву вод» на террасе Центрального парка и сопроводили фото следующим комментарием: «Графиня де Пасси продолжает уклоняться от попыток взять у нее интервью. Свой досуг она посвящает долгим прогулкам в парке, единению с природой и посещению музеев. Не подавая и виду, что она в курсе слухов, распространяемых вокруг ее имени, графиня держится отстраненно, словно оберегает какой-то печальный секрет. Это не мешает ей, однако, жертвовать крупные суммы на благотворительность. Единственный род светской активности, который она себе позволяет, — это званые вечера для весьма узкого круга, задаваемые в ее роскошной квартире на Пятой авеню».

Нужно было отдать Монике должное — молчание интригует. Умение держать язык за зубами снискало ей больше интереса, чем самые пикантные откровения.

Вскоре после появления этой статьи Джун поставила меня в известность о том, что у Моники появился так называемый пресс-агент — специалист по рекламе, публикациям и иным связям с общественностью. Она выяснила это чисто случайно, только потому, что в процессе своей благотворительной деятельности пользовалась услугами той же фирмы, невероятно конфиденциальной в своих контактах. Джерри Харкорт, ее агент, под строжайшим секретом поделился новостью о том, что обзавелся новой клиенткой. Внешность Моники оставила этого интересного, недавно разведенного мужчину глубоко равнодушным больше потому, что она вела себя с ним (да и со всеми в фирме) снисходительно, как особа королевской крови. Тем не менее он прочил ей большое будущее.

Лично меня больше всего беспокоил тот факт, что, когда мы были подругами, я выложила Монике немало секретов. У меня были основания опасаться ее разоблачений. Ей было что порассказать о том, кого я просто не выношу, а кого глубоко презираю, а уж если бы ей вздумалось выболтать мои рассказы о некоторых членах нашего узкого мирка… Попав в печать, они сработали бы как бомба, причем далеко не замедленного действия.

Мои опасения скоро оправдались. Ева Минди сообщила читателям о моей давней неприязни к Бутси Бейнз, известной отвратительным нравом, и столь же давнем сочувствии к ее многострадальному супругу. Когда мы с Бутси столкнулись на благотворительной постановке «Медеи», она посмотрела сквозь меня.

Затем случилось еще кое-что — одно из тех на первый взгляд незначительных событий, которые на деле являются предвестниками крупных неприятностей. Бетти позвонила мне, чтобы узнать, не заехать ли за мной по дороге на ежегодный обед у Марси Лоренц, открывающий рождественский сезон. Ей и в голову не могло прийти, что меня туда не звали. Узнав, что я впервые слышу об этом событии, Бетти так сконфузилась, что бросила трубку, а пять минут спустя позвонила Марси.