Королевство иллюзий - Элина Градова

— так что Колетт снова приходится взять на себя самую тяжёлую работу. А мы, чтобы хоть как-то отвлечься от тяжёлых мыслей, заводим разговор,

— Скажите, как вышло, что такой опытный службист, я имею в виду Джакопо, остался не у дел? Почему ему пришлось изображать из себя инвалида — нахлебника в семье сына, когда ещё так много мог сделать при дворе? Уж, наверное, он бы не проворонил отравление короля? — не знаю, в курсе ли старик последних новостей, но что-то подсказывает, что он в теме. Пеппе, повздыхав, когда речь заходит о его покойном начальнике, кое на что раскрывает мои слепые глаза. Эх, выслушать бы Джакопо! Не пришлось бы теперь складывать картинку, подбирая недостающие паззлы,

— Если бы принсипале был жив, слова бы не сказал, а теперь, чего уж! — обречённо машет сухой ладонью старик, — мастер Джакопо был гением в своём роде, он создал целую агентурную сеть, собрал истинных талантов, организовал службу охраны короля таким образом, что она словно паутиной накрывала не только Саленсу, но и весь Абекур до самых границ, а может и за ними тоже. Его деятельность простиралась далеко за пределы обязанностей, став истинной контрразведкой. Но я могу лишь предполагать масштабы. Большее мне неведомо, да и никому не ведомо, всё знал только принсипале. Успел ли сыну передать? Не знаю. Эх, были времена! Ничего подобного не могло случиться, пока Джакопо управлял королевской охраной. Но между ним и Его Величеством вышел конфликт, в результате которого, мастеру пришлось уйти на покой. Полагаю, принсипале дали хорошее пожизненное содержание из королевской казны, как и подобает чинам такого уровня, но больше в его услугах король не нуждался.

— Из-за чего они поссорились?

— Джакопо, — впервые Пеппе называет шефа только по имени, и я понимаю почему, когда он повествует дальше, — по молодости, да и в зрелости был очень хорош собой, ну Вы сами видели. Пользовался большим успехом у женщин, ну вот кто-то и нашептал Его Величеству, что у них с тогдашней королевой Констанс — матерью Его Высочества, вроде как роман. Но это не правда, — горячо заступается за покойного шефа, — Джакопо всегда чётко разделял службу и личное, и уж, тем более, не покушался на честь Её Величества! Он всегда был верен королю!

— Интересно, какая же собака накляузничала на Джакопо? Он же мог разобраться! При его-то талантах!

— Мог, но не стал, а если и имел подозрения, то оставил их при себе, — вздыхает старик, — к тому же королева вскоре умерла.

— Час от часу не легче! С горя, что ли? Или её Ригондо задушил, как Отелло Дездемону из ревности?

— Про Дездемон с Отеллами я ничего не знаю, — отмахивается Пеппе, я и забыла, что Шекспир им тут неизвестен, — но Констанс никто не душил, хотя, причина смерти так и осталась загадкой.

— А, как же вы все — агенты принсипале сохранились?

— Мастер Джакопо сказал, что если наши знания и верность не нужны королю, то родине нужны всегда. Объекты вроде моего были законсервированы, агенты, уйдя на покой, изображали простых горожан или крестьян и продолжали ждать приказа, и до сих пор продолжают… — Пеппе, всё-таки, не удерживается и утирает рукавом рубахи слёзы. Я в темноте их не вижу, но уверена, он плачет, и невольно начинаю шмыгать в унисон с ним…

Рассвет застаёт нас на лесной опушке, я помню эту узкую дорожку вдоль леса, когда Костик свернул на неё специально, чтобы не мозолить глаза на дороге, идущей через селения. Значит, мы уже в Обероне.

Колетт окончательно выбилась из сил, и мы наконец делаем привал. Пеппе выпрягает взмыленную лошадёнку из повозки, отправляет её и Орго на вольный выпас, привязав недалеко от привала и напоив.

Я в это время проверяю Костика. Простынка давно опала ему на спину и, пропитавшись в крови, превратилась в жёсткую кобуру. Осторожно смачиваю её сверху водой и отделяю от раны,

— Потерпи, милый, иначе потом вообще будет не отодрать, — боль нечеловеческая должно быть, а он, как лежал ничком, так и застыл. Меня прошивает нехорошая догадка: я отравила Костю Жюстининым зельем! Перепоила лишнего! — Берти, — легонько трогаю за руку, она тёплая, нахожу пульс и вся ухожу в осязание, сначала ничего не чувствую, потом всё же: тук-тук, тук-тук, — слабо, еле заметно, но понимаю, жив! Как бы хотелось обнять его сейчас, прижаться, но не беспокою, да и ширина повозки непозволительно мала. Любимый мой, только не умирай, только выживи!

Заменив простыню на свежую, немного успокаиваюсь и опускаюсь на траву. Наступает момент, когда после немыслимого нервного напряжения, вдруг силы оставляют, меня будто осушили до дна, лежу и гляжу в синее небо, такое же яркое, как Костины глаза, и от этой пронзительной синевы резь… до слёз, они скатываются в уголки глаз, а дальше по вискам вниз в траву, и я их сдержать не пытаюсь…

Пеппе очень устал, шутка ли, старик всю ночь напролёт правил лошадью, выбирал дорогу побезопасней и в то же время такую, чтобы мы не сбились с пути. Я, конечно, понимаю теперь, что в команде Джакопо случайных людей нет, но всё же, годы берут своё. Сейчас он бессильно опустился в тенёчке и, опершись спиной на широкий гладкий ствол, немного задремал. Но и тут скорее всего, не крепко, понимая свою ответственность.

А мне не сидится и не лежится. Мотыляюсь вокруг повозки, прислушиваюсь, приглядываюсь, дышит ли моё сокровище. Как загляну, сердце кровью обливается. Да не дай бог муха залетит под покров, только этого не хватало! Трогаю лоб, горит, конечно! И в воздухе пекло. Время идёт, обширная рана на Костиной спине без обработки и антибиотиков на жаре начнёт воспаляться ещё быстрее, обязательно примешается инфекция, а это чревато. Нам нужно как можно скорее оказаться в больнице. Нормальной российской больнице, а если конкретнее, в той самой, где я всё ещё работаю.

Прокрутив в голове идею: направить Пеппе верхом к Тео, чтобы пригнал на замену Колетт лошадь посвежее, огорчаюсь, поняв, что пока они до сюда доберутся, свежести в ней останется не больше, чем в нашей, а времени потеряно будет много, да ещё и мысль о возможной слежке убивает всё желание соваться в дом на холме. Прихожу к выводу, что ехать туда вообще незачем.

Потеряв к полудню остатки терпения, тормошу старика,

— Пеппе, план меняется, ты знаешь дорогу