Путём всея плоти - Сэмюель Батлер

Классические языки и литература: ленив, апатичен, прогресса нет.

Математика: =//=, =//=, =//=.

Богословие: =//=, =//=, =//=.

Поведение на уроках: послушен.

Общее поведение и прилежание: неудовлетворительно в силу крайне низкой пунктуальности и невнимательности к исполнению своих обязанностей.

Наградные по месяцам: 1 ш., 6 п., 6 п., 0 п., 6 п. Всего 2 ш. 8 п.

Число наградных баллов: 2, 0, 1, 1,0. Всего 4.

Число штрафных баллов: 26, 20, 25, 30, 25. Всего 126.

Число чрезвычайных штрафов: 9, 6, 10, 12, 11. Всего 48.

Рекомендую поставить количество карманных денег в зависимость от наградных.

Глава XXXVIII

Так Эрнест оказался в немилости с самого начала каникул; но вскоре произошло событие, затянувшее его в такие мрачные бездны, по сравнению с которыми все его прошлые грехи стали казаться невинной забавою.

Среди прислуги приходского дома была одна замечательно хорошенькая девушка по имени Эллен. Она происходила из Девоншира, из семьи рыбака, утонувшего, когда она была ещё ребёнком. Мать открыла в деревне, где жил её муж, лавку и кое-как ухитрялась зарабатывать на жизнь. До четырнадцати лет Эллен оставалась с нею, а потом пошла в услужение. Четыре года спустя, когда ей было лет восемнадцать, а на вид, по пышности развития, и все двадцать, её порекомендовали Кристине, которая, прожив к тому времени в Бэттерсби около года, как раз искала горничную.

Как я уже сказал, девушка была замечательно хороша собой — само воплощение совершенного здоровья и добросердечия, с таким безмятежным спокойствием на челе, что едва ли не всякий, видевший её, пленялся ею; казалось, у неё всё всегда идёт хорошо, и всегда будет идти хорошо, и никакие мыслимые стечения обстоятельств не смогут заставить её надолго рассердиться на себя или на других. Она была среднего роста, бела и румяна, с прекрасным разрезом серых глаз и губами полными и умиротворёнными, как у египетского сфинкса. Мне сразу, как только я узнал, что она из Девоншира, показалось, что я вижу в ней отдалённые признаки египетской крови, потому что я слышал когда-то, хотя и не уверен, насколько эти рассказы обоснованы исторически, что египтяне селились на берегах Девоншира и Корнуолла задолго до того, как Британию завоевали римляне. Волосы у неё были тёмно-каштановые, а фигура если в чём-то и не достигала совершенства, то только в том, что несколько, может быть, чересчур дышала здоровьем. Одним словом, это была одна из тех девушек, глядя на которых так и хочется спросить — как это она может оставаться незамужней ещё хоть неделю или даже день.

Её лицо (как, в общем, и все лица, хотя допускаю, что они могут лгать) было точным отражением её нрава. Она была само воплощённое добродушие, и все в доме, даже, думаю, в известном смысле и Теобальд, её любили. Кристина же и вовсе приняла в ней самое сердечное участие и дважды в неделю призывала к себе в столовую и готовила к конфирмации[148] (ибо по какой-то случайности та её не прошла), рассказывая о географии Палестины и о дорогах, по которым ходил апостол Павел в своих долгих странствиях по Малой Азии.

Когда епископ Тредуэлл прибыл-таки в Бэттерсби и провёл там конфирмацию (сбылись мечты Кристины — он ночевал в Бэттерсби, и она устроила в его честь пышный обед и без конца называла его «милордом»), его так поразила красота её лица и скромная манера держаться во время наложения рук, что он спросил о ней Кристину. Услышав в ответ, что Эллен — одна из её служанок, епископ порадовался, как подумала или решила подумать Кристина, тому обстоятельству, что такая хорошенькая девушка смогла найти такое отличное место.

Эрнест во время каникул вставал очень рано, чтобы до завтрака успеть поиграть на пианино и не беспокоить папу с мамой — или чтобы они не беспокоили его. Пока он играл, Эллен обычно подметала пол и вытирала пыль в гостиной, и скоро Эрнест, всегда готовый подружиться чуть ли не с кем попало, полюбил её всем сердцем. Обычно он не был восприимчив к чарам прекрасного пола; собственно говоря, ему до сих пор почти не доводилось иметь дело с женщинами, если не считать тётушек Оллеби, тёти Алетеи, матери, сестры Шарлотты и миссис Джей; а когда временами случалось раскланиваться с дочерью Скиннера, то хотелось провалиться сквозь землю от смущения; с Эллен же его застенчивость куда-то испарилась, и они сделались закадычными друзьями.

Пожалуй, хорошо, что Эрнест не бывал дома подолгу, пусть его привязанность к Эллен, при всей глубине и сердечности, была чисто платонической. Он был не просто невинен, но прискорбно, я бы даже сказал, преступно невинен. Он избрал Эллен на том основании, что она никогда на него не ругалась, а только улыбалась и была с ним ласкова; кроме того, ей нравилось слушать, как он играет, и оттого ему ещё больше хотелось играть. Эти утренние упражнения на фортепиано были, собственно, самым главным, если не единственным в глазах Эрнеста преимуществом каникул, ибо в школе доступа к инструменту у него не было, разве что полулегального, при посещении нотного магазина мистера Персолла.

Приехав на каникулы этим летом, он был потрясён бледностью и болезненным видом своей любимицы. Весёлость покинула её, румянец сбежал со щёк, она, похоже, чахнула. Она говорила, что боится за свою мать, чьё здоровье совсем плохо, да и сама она, видно, не жилец на этом свете. Эта перемена, разумеется, не ускользнула от внимания Кристины.

— Я всегда замечала, — сказала она, — что самые розовощёкие и пышущие здоровьем девушки раньше всех и сдают. Я давала ей каломель и джеймсов порошок; и как бы она ни противилась, я должна показать её доктору Мартину при его следующем визите.

— Хорошо, дорогая, — сказал Теобальд, и при следующем визите доктора Мартина послали за Эллен. Доктор Мартин очень скоро обнаружил то, что могло быть вполне очевидно для Кристины и без него, если бы она допускала хотя бы возможность такого рода недомогания в отношении служанки, живущей под одной крышей с нею и Теобальдом, чистота чьей брачной жизни должна была предохранять от малейшего налёта грязи всех юношей и дев, хоть как-то с ними соприкасающихся и не состоящих в браке.

Когда стало ясно, что через три-четыре месяца Эллен станет матерью, природная добросердечность Кристины начала было склонять её поступить в этом деле со всей возможной снисходительностью, но её охватил панический ужас при мысли, что всякое проявление ею и Теобальдом милосердия истолкуют как терпимость, пусть и частичную, к столь страшному греху; и вот она ринулась в другую крайность — единственное, что можно сделать в такой ситуации, это заплатить Эллен её жалование и — вон со всеми пожитками из дома сего, его же сугубо и изрядно избрала чистота и непорочность градом обители своея. Помыслив, какую страшную заразу распространит дальнейшее, хотя бы недельное пребывание Эллен в доме, она не могла долее медлить.

Тут же возник и вопрос — жуткая мысль! — а кто же соучастник преступления? Возможно ли, что это её родной сын, её дорогой Эрнест? Он растёт. Она может понять и простить влюбившуюся в него молодую женщину; что же до него самого — он не хуже любого сверстника оценит чары хорошенького личика. Если он невинен, то всё в порядке, но ах! — а вдруг он не невинен?

Такая мысль была невыносима, но делать вид, будто ничего не произошло, было бы обыкновенной трусостью; всё упование её на Господа Бога своего[149], она готова с радостью принять и мужественно нести все страдания, какие Ему угодно будет ниспослать ей. Ребёнок будет либо мальчиком, либо девочкой — это, по крайней мере, ясно. Столь же ясно и то, что мальчик будет похож на Теобальда, а девочка на неё, Кристину. Сходство, будь то телесное или духовное, обычно проявляется через поколение. Вина родителей не лежит на невинных плодах позора, о нет! — а такой ребёнок, как этот… И её понесло по волнам её привычных грёз.

Ребёнка как раз рукополагали в епископа Кентерберийского[150], когда Теобальд вернулся из очередного пастырского посещения и услышал ошеломительную новость.

Об Эрнесте Кристина ничего не сказала и была, по-моему, изрядно раздосадована, когда вину переложили на другие плечи. Впрочем, она легко утешилась двумя рассуждениями: во-первых, её сын чист, а во-вторых, она совершенно уверена, что он не был бы чист, когда бы не сдерживающие его религиозные убеждения, для чего, собственно, таковые религиозные убеждения и предназначены.

Теобальд был согласен с тем, что нельзя терять ни минуты и необходимо немедленно заплатить Эллен её жалование и отправить вон. На том и порешили, и не прошло и двух часов после визита доктора Мартина, как Эллен, упрятав лицо в платок, уже сидела рядом с кучером Джоном, отвозившим её на станцию, и горько рыдала.