От легенды до легенды (сборник) - Алексей Мороз

— Кого черт несет? — проворчал Давыдов. Денек выдался жаркий, глаза слипались.

Васильев шагнул через порог. Осмотрелся. В комнате, кроме них, никого.

— Как бы ты, Денис Василич, прав не оказался, когда лукавого к ночи помянул. — Гость кивнул на выход. — Идем, сам поглядишь.

— Не беса ли поймал? — хмыкнул предводитель, но спорить не стал. Васильев был не робкого десятка — зря бы не потревожил. Бурча и поругиваясь, Давыдов накинул чекмень и последовал за хорунжим.

Схваченная ранними заморозками деревня спала. Партия Давыдова сегодня отбила у неприятеля богатый обоз. Пленные французы отправлены в Юхнов. Часть продовольствия отдана ограбленному неприятелем до нитки населению. Дело сделано, можно отдохнуть. В темноте лишь взлаивали собаки да похрустывала под ногами заиндевевшая от первых холодов земля. К дому, где расквартировался гусарский поручик Елизаров, приближались двое. Едва приметные во мраке черные силуэты двигались осторожно, словно боясь спугнуть дремлющего чутким сном зверя или стайку невидимых птиц. Пошептавшись у ворот, мужчины скользнули в приоткрытую калитку.

Раскинувшийся за домом сад застыл в густой, как мазут, тьме. Безлунная ночь — глаз коли. Чуть теплилась голубоватым сиянием только яблоня, тянущая в небесную бездну сожженные октябрем ветви. Под деревом тем стоял окутанный светящейся дымкой старик. Проводник говорил с кем-то вздрагивающим от волнения голосом. Похоже, убеждал. Давыдов прислушался.

— Иль не помнишь, что случилось тогда? — увещевал дед. — Сколько уж минуло. Думал, забудется, прежней станешь. — Пронизывающий ветерок прошелся по умершим листьям. Несколько закружили в воздухе и, мелькнув в зыбком потоке света, тут же были проглочены непроглядной тьмой. Старик расценил это как ответ. Он грустно потеребил бороду. — Огонь для тебя смерть, что ж все к жару тянешься…

— Глянь, глянь, девка там! — горячо зашептал в ухо Давыдову хорунжий.

— Где? — Денис Васильевич напряженно всмотрелся в вязкую черноту.

— Да не там! — зашипел севшим от волнения голосом Васильев. — Над яблоней! Прозрачная, что твой дым табачный!

Тут над головами затаившихся наблюдателей со звоном распахнулось окно. Из него высунулся взлохмаченный сонный поручик. В одной руке он держал свечу, в другой ружье.

— Кто здесь, выходи! — рявкнул он.

Сияющий голубоватый туман метнулся ввысь. Следом рассыпавшейся поземкой мелькнул седой проводник.

Шутить с Елизаровым было не с руки. Палил тот метко и, случалось, раньше, чем разбирался. Во всяком случае, прятавшуюся в лесу курицу уложил на месте с расстояния, с какого иной и в медведя не попадет. От француза ли та хохлатка пряталась, от хозяйской ли расправы, да судьба куриная при любом поваре все та же. Потом поручик, правда, божился — колдовство это, в кустах был волк. Хозяйскую птицу он бить не приучен. Ну да Бог ему судья, бульон оказался тогда весьма кстати.

— Опусти ты ружье! — раздосадованно гаркнул хорунжий.

— Васильев?! — обомлел Елизаров. Повел свечой и опешил еще больше. — Денис Васильевич?!!

После коротких объяснений был разработан план. Троица ввалилась в избу, где расположился проводник. В руках Елизарова темнела икона, лишенная неприятелем оклада. Ее поручик позаимствовал в предоставившей ему ночлег избе. На полатях заворочался старик.

— Выдвигаемся? — Он свесил вниз голову. Потер глаза. Не стесняясь, с подвыванием, зевнул.

Ловцы нечисти переглянулись.

— Говори, где сейчас был?! — запальчиво крикнул Елизаров.

— Спал он, — ответила за Архипа струхнувшая хозяйка, высунувшись из-за печной занавески. На всю горницу орали перепуганные дети.

Елизаров, Васильев и Давыдов растерянно топтались на месте. Архип сполз с полатей. Подхромав к ним, пристально заглянул в глаза поручику. Потом отошел прочь.

— Клянусь, он сказал: «Попомнишь меня»! — бил себя в грудь Елизаров, когда тройка расходилась по квартирам.

Давыдов с Васильевым молчали. Наконец, рубанув ладонью воздух, предводитель отрезал:

— Один слышит что ни попадя, другой видит! Довольно! Старика не трогать. И того… пить только для согрева, а не все, что благодарные мужики подносят.

Приказ командира — закон. Хорунжий и поручик с той ночи обходили Архипа стороной, хоть и ворчали украдкой. А вот Денис Васильевич в разгар боя стал замечать знакомую дедову шапку. Да все от Елизарова неподалеку. Мелькнет и исчезнет, как и не было. Возвращаясь в лагерь, Давыдов находил угрюмого старика на посту — у котла с похлебкой. «Не быстрее же коней примчался», — размышлял командир и усилием воли отгонял непрошеные думы. Но в следующей сече вновь примечал развевающуюся на ветру белую бороду.

В то утро дозорные привели к Давыдову дрожащего не то от страха, не то от наступившей в ноябре стужи мужика. Гонец хотел повалиться заступнику в ноги, но тот его остановил.

— Лоб-то побереги, пригодится. С чем явился?

— Беда, барин! — торопливо заговорил мужик. — Хранцузы пришли. Обоз в деревне налаживают, почитай, подвод двадцать. Все подмели, помрем ведь с голодухи!

— Много ли людей?

— Да человек… — гонец возвел глаза и принялся безмолвно перебирать губами, словно считал нарисовавшихся на потолке захватчиков, — сто будет.

— Что ж по науке моей не поступите? Встретьте с поклоном, а как спать лягут…

— Ученые они, — забыв о том, что говорит с самим Давыдовым, перебил мужик. — Пленных гонят. В церкву заперли. Стращают, ежели хоть волос у солдата ихнего упадет, всех перестреляют. Пока с теми, что в деревне стоят, расправимся, порешат наших солдатиков.

— Пленные? — Денис Васильевич покусал ус. — Французу самому нынче голодно. Зачем им потом такая обуза? Все равно постреляют. Бывало.

— Позволь, я с молодцами моими! — вскочил сидящий тут же Елизаров. — Ты только с дела, а мы уж двое суток попусту воздух гоняем.

— Маловато у тебя людей, — усомнился Давыдов.

— Француз по домам сидит, отогревается. Ружья они во дворе шалашом ставят… если мужик смирный. Смирный у вас мужик?! — окликнул поручик гонца, больше чтоб приободрить.

Тот с готовностью закивал.

— Смирный, смирный… солдатики ж в церкви. Конвой при них. Куды ж рыпаться?

— Вот и ладно! Пока лягушатники очухаются, уже скрутим. Несколько человек к церкви пошлю. Чтоб разом по обеим точкам ударить. Не ждут же.

Давыдов колебался. Вдруг из сумрака выступил Архип. Оказавшийся с ним рядом Елизаров отпрянул. Он готов был крест целовать, что проводник появился прямо из стены.

— Лощина там, — буркнул дед. — По ней к самой деревне подобраться можно. Глядишь, не заметят. Покажу.

Бешеным вихрем влетевший в деревню отряд Елизарова был встречен шквальным огнем. Трое ополченцев легли на месте, еще двоих тяжело ранило. Пришлось спешно отходить, чтобы внести поправки в первоначальный план. Со стороны деревни слышались редкие выстрелы. Французы огрызались больше для острастки, пули сюда не долетали.

— Где ж их сотня?! — скрипнул зубами поручик. — Тут все три! Из домов да из-за заборов палят. А мы как на ладони. Приметили нас, похоже, пока по лощине крались. Прохлопали мы дозорных.

— Видать, сотня та — обозное прикрытие было, — предположил один из гусар. — Пока то да се, основная часть подтянулась. Кони вон еще не расседланы. Только подошли, выходит.

— Вижу, — покачал головой Елизаров. — Скачи к Давыдову. Без подмоги никак. А мы тут покуролесим.

Когда отряд Давыдова примчался на помощь, из группы ополченцев осталась треть. На провокацию французы не поддавались, преследовать поредевший отряд Елизарова не спешили. Отбивались, упорно не покидая укрытий.

— Что ж ты людей не жалеешь! — набросился Давыдов на Елизарова.

Поручик отвел глаза.

— На себя отвлекал. Боялся, уйдем, а они — к церкви. И моих, и пленных положат.

Давыдов сжал кулаки.

— Ладно, выкурим. Пару изб запалим, сами вылезут.

— Дозволь мне! — Елизаров подался вперед. Сейчас Давыдов отправит остатки его группы в лагерь, и за погибших отомстит кто-то другой. В глазах поручика полыхнуло отчаяние — пусть он не выполнит приказ, будет разжалован в рядовые, да хоть в вечные конюхи, но враг заплатит за кровь его товарищей. И плату взимать будет он сам! Денис Васильевич глянул на Елизарова. Хотел было рявкнуть, запретить, чертыхнуться, но вместо этого вдруг тихо сказал:

— Иди. Прикроем. Найди еще человек шесть. Поджигать с нескольких сторон, чтоб дым завесой.

С Елизаровым вызвались идти шестеро из двадцати семи выживших его людей. Давыдов тому не удивился.

Левый угол избы занялся пламенем. Над наваленным у стены скарбом заклубился черный дым. В доме началась паника. Поручик закашлялся. Дым — хорошо, в нем можно спрятаться от стрелков. С противоположной стороны избы грохнула дверь. Послышался топот, лязг оружия и вопли на французском языке. Потом залп. «Наши!» — удовлетворенно отметил поручик, и тут что-то ужалило его в шею. Обозленный выходкой русских французский офицер бил почти наугад. Дым ел глаза, от кашля ружье вздрагивало. Эту пулю можно было назвать шальной. Падая, Елизаров увидел сочащееся сквозь едкую черноту сияние. Взметнувшаяся как-то сразу вьюга бросилась ему на грудь, прильнула холодными снежинками к лицу.