Через забор - Мелани Морлэнд

— Я никогда не была близка с отцом. Можно было не сомневаться, кто именно его любимый ребёнок. Он постоянно сравнивал меня с Энди. Почему я такая слабая? Почему не популярна? Почему постоянно болею? А после того как умерла мама, он больше не пытался скрывать своего отвращения. Он постоянно пил. И позволял Энди делать всё, что тот хотел. В глазах отца Энди не мог сделать ничего плохого. Если бы я попыталась поговорить с ним, он просто велел бы мне приободриться и перестать ныть, — её наполненные болью глаза посмотрели на меня. — Помню, однажды, когда он был пьян… он сказал, что даже не уверен, его ли я дочь. Сказал, что не мог поверить, что стал отцом такой неловкой, уродливой, бесполезной девчонки. И что, если я его, то это самая большая ошибка в жизни, и пожелал, чтобы я умерла вместо мамы.

— Кортни… — тихо ахнул я.

«Как мог отец сказать такое собственному ребёнку?»

Кортни закрыла глаза.

— Шли годы, а становилось только хуже. Этому просто конца не было. Один из них постоянно приставал ко мне, критиковал, ругал за то, что я делаю неправильно. И, судя по всему, неправильно я делала абсолютно все. Я старалась, чтобы они были счастливы: не мешала, содержала дом в чистоте, научилась готовить и получала хорошие оценки в школе, чтобы папа мог мной гордиться. Но этого было недостаточно. Я ничего не значила для них. Я стала ещё более замкнутой, у меня не было друзей. В школе меня дразнили «толстухой», «заучкой» и «ходячей болезнью». Зачинщиком был Энди, и другие, глядя на него, это подхватывали. У меня не было ни минуты передышки. Когда я возвращалась домой, всё повторялось, а временами бывало даже хуже. Энди также нравилось шутить надо мной, — Кортни поднялась к голове, где, как я уже знал, находился шрам.

Я взял ее руку, поцеловал, и нежно проводя пальцем по шраму.

— И как это произошло?

— Я ненавидела наш подвал. Там было темно, затхло и просто… — Кортни содрогнулась, — ужасно. Я боялась спускаться туда и делала это только в случае крайней необходимости. Энди говорил, что там живёт Бугимен, и что однажды он поймает меня. Когда мне всё же приходилось спускаться в туда, он часто выключал свет, чтобы напугать. Однажды, думая, что одна в доме, я пошла в подвал, чтобы кое-что оттуда взять. Я уже начала подниматься по лестнице, когда свет выключился, а дверь захлопнулась. Я знала, что это Энди и начала умолять его выпустить меня. Я слышала, как он смеялся, но дверь так и не открывал.

Глаза Кортни наполнились слезами, словно она снова переживала свой страх. Она задрожала, и я сжала её ладонь в молчаливой поддержке.

— Вдруг я услышала, как кто-то поднимается по лестнице, прямо за моей спиной, тяжело дыша и шепча моё имя, — Кортни с дрожью вздохнула. — У меня началась истерика, я кричала, умоляла, чтобы Энди открыл дверь. А потом… потом холодные, влажные пальцы коснулись моей шеи, и я потеряла сознание.

«Гребанный говнюк!»

Мне так хотелось накостылять ему сейчас, что я большим трудом смог успокоиться и сказать:

— Не удивительно, ведь ты была так напугана.

— Да. Очнулась я уже не в подвале — я лежала на полу кухни в луже крови. Оказывается, позади меня был друг Энди, и когда я упала с лестницы, то потащила его за собой. Он сломал руку, а я разбила голову о ступеньки… — она провела пальцами по шраму. — Заживало очень долго.

— Разве они не отвезли тебя в больницу? — ужаснулся я.

— Отец отвёз, когда позже вечером вернулся домой. — Кортни невесело рассмеялась. — Кровотечение так и не остановилось и ему просто пришлось. Он ужасно ругал меня и обзывал, но всё же отвёз. У меня было много ушибов, и в больнице мне стали задавать вопросы. Папе это не понравилось. Я все повторяла, что была одна дома, когда упала с лестницы, и, наконец, меня оставили в покое, зашили рану и отправили домой.

— Твоего брата-козла наказали?

— Нет.

— Почему? — выплюнул я сквозь сжатые зубы.

— Он сказал отцу, что я специально толкнула его друга, который поднимался по лестнице, сбила его с ног, а затем не удержалась и ушиблась головой.

Я фыркнул.

— И он, конечно, поверил?

— Нат, он с готовностью верил всему плохому обо мне.

— Но ты пыталась рассказать ему правду?

Кортни покачала головой.

— Почему?

Она отвернулась.

Я приподнял её голову подбородок, заставляя посмотреть на меня.

— Скажи мне.

— Энди пригрозил, что расскажет всем в школе, что я споткнулась, упала на его друга и своей толстой задницей сломала ему руку. — Кортни оттолкнулась, встала с дивана и поглядела на меня сверкающими глазами. — Мне и так тяжело жилось, ещё больше унижений не хотелось. Я держала свой рот на замке, и некоторое время жила с насмешливыми замечаниями отца и брата, что я такая неловкая, что спотыкаюсь даже о собственные ноги. По крайне мере, мне не приходилось слушать это в школе, а когда отец и Энди поняли, что я не реагирую на их колкости, то перестали.

Я до боли стиснул кулаки, пытался не показать, насколько зол.

— Что ещё он делал?

Кортни передернула плечами.

— После того случая с подвалом, он в основном запугивал меня. Ему нравилось заставать меня врасплох. — Она протянула руку, и я увидел ещё один шрам на ладони. — Однажды он подкрался и схватил меня, когда я резала хлеб для бутербродов. Нож выскочил из рук, и я сильно порезалась, прямо до кости. В тот день мне пришлось самой идти в больницу.

— А где был твой отец?

— Пьяный валялся на диване, — она со стыдом понурила голову. — У меня не было денег, чтобы вызвать такси.

Я зажмурился.

«Бесхребетный мерзавец!»

Кортни словно на автомате продолжала рассказывать о своём болезненном прошлом.

— Он постоянно угрожал мне, обзывал, щипал так сильно, что оставались синяки. Делал всё, чтобы я была несчастной, напугал, например, подбрасывал ужа в кровать или сморкался в мою подушку. Однажды он налил краску в мой шампунь и неделю у меня были зелёные волосы. В школе все просто ухахатывались надо мной — жуткие глаза, жуткие волосы… так много оскорблений я никогда не слышала.

— И твой отец закрывал на всё это глаза?

— Отец никогда не видел в Энди ничего плохого. По его словам, это была всего лишь детская ревность. И ему самому нравилось высмеивать меня. Называть жирной свиньёй или… маленьким слоном, или ещё какими-нибудь обидными прозвищами. Ему