Анна и французский поцелуй - Стефани Перкинс

— Да. Спасибо, Нейт, — говорим мы.

— Мне проверить вас позже, ребят? Правила вы знаете. Спать в комнатах представителей противоположного пола запрещено.

Моё лицо пылает, а щеки Сент-Клера покрываются пятнами. Верно. Это правило. Его-то мой мозг — мой любящий правила, законопослушный мозг — удобно «забыл» вчера вечером. Но всем известно, что это правило постоянно нарушают.

—Нет, Нейт, — говорим мы.

Он качает своей бритой головой и возвращается в комнату. Но дверь снова быстро открывается, и в нас летит горстка чего-то, прежде чем дверь захлопывается.

Презервативы. Боже, как унизительно.

С ярко-алым лицом Сент-Клер подбирает крохотные серебряные квадратики с пола и засовывает в карманы пальто. Мы не говорим, даже не смотрим друг на друга, пока поднимаемся по лестнице на мой этаж. Мой пульс ускоряется с каждым шагом. Сент-Клер пройдёт за мной в мою комнату, или Нейт разрушил всякий шанс на это?

Мы доходим до «места посадки», и Сент-Клер чешет голову.

— Э-м...

— Так...

— Я переоденусь в спальное. Всё нормально? — серьёзно спрашивает он и тщательно изучает мое лицо.

— Да. Я тоже. Я... приготовлюсь ко сну.

— Увидимся через минуту?

Я перекатываюсь на стопах от облегчения.

— В твоей или моей?

— Поверь мне, ты не захочешь спать в моей кровати.

Он смеётся, и мне приходится отвернуться, потому что я хочу, чёрт возьми, хочу спать в его кровати. Но я понимаю, что он имеет в виду. Верно, моя кровать более чистая. Я спешу в свою комнату и переодеваюсь в земляничные штаны и футболку с атлантского кинофестиваля. В таком не возникнет мыслей, что я хочу его соблазнить.

Словно я знаю, как это делать.

Сент-Клер стучит в дверь несколько минут спустя. На нём снова белые штаны в синею полоску и чёрная футболка с эмблемой, в которой я узнаю логотип французской группы, которую он слушал ранее. У меня начинаются проблемы с дыханием.

— Обслуживание номеров, — говорит он.

Мой ум... девственно чист.

— Ха-ха, — слабо смеюсь я.

Он улыбается и выключает свет. Мы забираемся в кровать. Ситуация абсолютно всецело полностью неловкая. Как обычно. Я переворачиваюсь к своему краю кровати. Мы оба напряжёны и выпрямлены, стараемся не задеть друг друга. Я, должно быть, мазохистка, раз продолжаю создавать себе такие ситуации. Мне нужна помощь. Меня нужно записать к психоаналитику или запереть в обитой войлоком палате или смирительной рубашке… Хоть что-нибудь!

После целой вечности Сент-Клер громко выдыхает и ворочается. Его нога врезается в мою, и я вздрагиваю.

— Извини.

— Всё нормально.

Тишина.

Тишина

— Анна?

— Да?

— Спасибо, что разрешила ещё раз поспать у тебя. Прошлая ночь...

Давление в моей груди мучительно.

Что? Что, что, что?

— Я спал как младенец.

Комната тиха. Через секунду я перекатываюсь назад. Медленно, медленно вытягиваю ногу, пока не касаюсь лодыжки Сент-Клера. Он резко выдыхает. И затем я улыбаюсь, потому что знаю: он не видит моё лицо в темноте.

Сноска

1. В русском невозможно сохранить исходный порядок букв английского. Анна проверяет авторов с C до A. в оригинале фамилия ее отца пишется как Ashley.

Глава 22.

Суббота — ещё один день прогулок, еды и кино, сопровождаемый неловким разговором на лестничной клетке. Тёплым телом в моей постели. Неловкими прикосновениями. Сопровождаемый сном.

Даже с неудобными моментами это лучшие каникулы в моей жизни.

Но в воскресенье утром всё меняется. Когда мы просыпаемся, Сент-Клер потягивается и случайно задевает мою грудь. Это не только больно; мы замираем как громом пораженные. Во время завтрака Сент-Клер снова отдаляется. Проверяет телефон на наличие сообщений, пока я говорю. Смотрит в окна кафе. И вместо того, чтобы пойти исследовать Париж, он говорит, что у него ещё домашка.

И я уверена, он ей займётся. Ему нужно много нагнать. Но его тон холоден, и я знаю настоящую причину его ухода. Студенты возвращаются. Джош, Рашми и Мер будут здесь этим вечером.

И Элли тоже.

Я пытаюсь не брать это на личный счёт, но мне больно. Подумываю пойти в кино, но вместо этого провожу день над домашкой по истории. По крайней мере, я убеждаю себя именно в этом. Мои уши настроены на движения в его комнате, настроены на отвлекаться. Он так близок и всё же до сих пор далеко. Студенты возвращаются, в доме Ламбер становится громче и труднее разобрать отдельные звуки. Я даже не уверена, здесь ли он ещё.

Мередит врывается в мою комнату приблизительно в восемь, и мы идём ужинать. Она рассказывает, как провела каникулы в Бостоне, но мои мысли в другом месте. Наверное, он сейчас вместе с ней. Я вспоминаю первый раз, когда увидела их вместе: их поцелуй, её руки в его волосах — и теряю аппетит.

— Ты сегодня ужасно тиха, — замечает Мер. — Как прошли каникулы? Вытащила Сент-Клера из комнаты?

— Ненадолго.

Я не могу рассказать ей о наших ночах, но по некоторым причинам, я не хочу говорить с ней и о наших днях. Я хочу сохранять воспоминания только для себя. Они мои.

Их поцелуй. Её руки в его волосах. Мой желудок скручивается в узел.

Мер вздыхает.

— А я надеялась, что он выползет из своей раковины. Прогуляется, подышит немного свежим воздухом. Ну, знаешь, сделает что-нибудь сумаше-е-едшенькое в таком духе.

Их поцелуй. Её руки…

— Эй! Вы, ребят, не делали ничего сумасшедшего, пока нас не было?

Я чуть не давлюсь кофе.

Следующие несколько недель ничем не запоминаются. Профессора проводят занятия в ускоренном темпе, чтобы мы успели дойти до середины учебной программы. Нам приходится сидеть за уроками по ночам, чтобы не отставать, и зубрить, чтобы подготовиться к итоговым контрольным. Впервые я осознаю, насколько конкурентоспособна эта школа. Студенты здесь относятся к учёбе серьёзно, и в общежитие почти так же тихо, как на каникулах по случаю Дня благодарения.

Из университетов приходят письма. Я принята во все заведения, в которые обратилась, но едва ли это повод для праздника. Рашми взяли в Браун, а Мередит в вузы, в которые она больше всего хотела — один в Лондоне, другой в Риме. Сент-Клер не говорит о колледже. Никто из нас не знает, куда он поступил и поступил ли вообще: он меняет тему каждый раз, когда мы её поднимаем.