Цвет счастья - Клара Мария Багус

знаешь, как она началась? К сожалению, сам я понял это слишком поздно. – И подумал про себя: украв начало у других.

Антуан опустил взгляд и покачал головой. Затем он залез в карман брюк и вытащил сложенный лист бумаги.

– Вот, – сказал он.

– Что это?

– Прочти.

Жюль взял лист, развернул его и прочел. Письмо от Марлен.

– Смелая женщина, – наконец сказал он, возвращая листок Антуану.

– Смелая? Она бросила меня, когда мне было шесть, не зная, найдет ли меня кто-то, позаботится ли обо мне.

– Я понимаю твой гнев, твое разочарование. Понимаю, что тебе больно. Любой на твоем месте чувствовал бы себя так же. Но твои чувства не меняют того факта, что эта женщина смелая.

– Остаться – часто более смелый поступок, чем уйти. Она ушла.

– Не осуждай ее. Не нам судить о том, что сделала твоя мать. Она не смогла вынести боли. Кто из нас смог бы? Боль делает нас другими людьми. Людьми, которыми мы не хотим быть. Важно то, что с твоей матерью происходит сейчас. Она умирает. Она могла бы уйти, покинуть землю, не рассказав тебе начало истории. Но она хочет дать тебе то, что еще может как любящая мать. Правду. Только правда способна исцелить, заполнить черные дыры внутри нас. Неизвестность – нет. Неизвестность подобна кислоте, которая продолжает разъедать границы дыр, только увеличивая их. – Жюль обхватил ладонями пальцы Антуана. – Поезжай к ней. Сделай подарок и себе, и ей. Только так у тебя появится начало, которое никто больше не сможет отнять, а у нее – конец.

– Не могу.

– Это твой последний шанс. Если ты не воспользуешься им, то, возможно, будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Она протянула к тебе руку. Не бей по ней. Всю жизнь ты чувствовал, что чего-то не хватает.

Антуан кивнул.

– Я могу лишь дать совет: выслушай ее. Может быть, тогда ты ее поймешь. Разве мы не можем простить только потому, что не понимаем? Понять все – значит простить все.

Глава 54

Утро смывало черноту ночи. Щебетали птицы. Из-за завесы тумана показалось белое солнце. Небо было прозрачно-голубым. Пруд в саду блестел в утреннем свете. Перед домиком расстелился ковер яркой шелковистой зелени. Антуан прочесывал траву. Повсюду блестели капельки росы, благоухали цветы. Земля была влажной и теплой. Парня окружал утренний простор.

Весна находилась в пути, как и Антуан. Он отправился в путешествие в прошлое, которое, как он думал, спустя долгое время оставил позади. Он отправился к своей матери, Марлен. Жюль его убедил.

Однако на этот раз Антуан вернется в прошлое в последний раз. Он поклялся себе в этом.

Жюль предложил ему поехать вместе. Что-то связывало их судьбы, Жюля и его. Антуан это чувствовал. Но что? В глубине души он догадывался, но эта догадка не доходила до его сознания.

Чтобы добраться до хосписа, им потребовалось всего несколько часов проехать на поезде и немного пройтись пешком.

Странно. Неужели его мать все эти годы жила совсем недалеко от него? Как давно она знала, что он живет с Шарлоттой, которая искала и нашла для них новую жизнь на Дальнем Востоке, там, где восходит солнце, и оставила прошлое там, где оно заходит? Это совпадение? Или это судьба привела их на тот же континент, даже в ту же страну? Загадочна ткань нашей жизни, созданная из нитей времени и судьбы.

Высокие папоротники, пышную зелень и все вокруг, насколько хватало глаз, освещал апрельский свет. Пахнущую дождем землю, чистый и тихий воздух и погруженный в эту тишину дом, предназначенный для тех, кто прощается с этим прекрасным миром.

Мужчины вошли в хоспис и пошли по свежевымытому линолеуму вдоль коридора. По обе его стороны были расположены двери одна за другой. Большинство из них были закрыты. В палаты, двери которых были открыты, Жюль и Антуан время от времени бросали робкие взгляды: вот старик, который, лежа в постели, смотрит на потерянную страну своей жизни. Вот пожилая женщина, больше похожая на скелет, которая ждет своего конца, изъеденная болезнью. Вот еще одна, слабая и осунувшаяся, которая сидит в инвалидном кресле и пустыми глазами смотрит в окно. Люди, уставшие от страданий и боли, утратившие жажду жизни.

«Как же все-таки хрупка жизнь. Как хрупки мы. Все прекрасное хрупко», – думал Жюль.

«Все мы – уязвимые создания. Полные надежд и забот. Полные начал и финалов», – думал Антуан.

Дверь в палату Марлен была открыта. Еще долгие годы Антуан будет помнить охватившее его чувство, когда среди шума голосов в коридоре он вдруг услышал знакомую манеру речи. В море слов и бормотания тон и тембр одного-единственного голоса разом задел струну его памяти.

Антуан остановился на пороге палаты. Боялся снова увидеть, вспомнить то, что было сильнее его. Как предстоящая встреча с человеком, которого он полностью вычеркнул из своей жизни, могла его так поразить?

Пока Антуан стоял у двери в палату, Жюль опустился на одну из многочисленных скамеек в коридоре. Он будет ждать здесь, даже если это займет дни. Он обещал Антуану. Перед его глазами проносилась обыденность хосписа со всей своей человечностью и бесчеловечностью. Под носом – чистые, стерильные запахи, а также смрад гниения и смерти. В голове – картина собственного конца, о котором неизбежно задумываешься в таком месте.

Жюль кивнул Антуану. Антуан сделал глубокий вдох и вошел.

Его мать была там, совсем одна. Медсестра только что вышла из палаты. Ни семьи, никого, кто оплакивал бы ее скорую смерть.

Марлен просто лежала, излучая спокойное достоинство.

Когда Антуан стоял, глядя в пространство, он осознал, что все прошедшие годы постоянно высматривал точку на холме, где в последний раз видел край ее голубого платья, прежде чем он исчез навсегда.

Ее взгляд был одновременно и знакомым, и чужим. На выступающие скулы была натянута тонкая, как бумага, кожа прозрачного оттенка. Волосы спадали на подушку мягкими серебристыми локонами. Руки походили на крылья без перьев.

Она была перед Антуаном, жизнь его матери. Он будто наблюдал за ней сквозь замочную скважину. Он вошел в нее, словно на чужой континент. Вид вызвал у него на глазах слезы. Он почувствовал, как внутри поднимается чувство одиночества. Одиночества, которое должно было принадлежать ей. Одиночества последнего мгновения.

Уже несколько месяцев она лежала одна в этой крошечной палате с маленьким окошком и дверью на веранду, ведущей в сад. С дверью, через которую она, вероятно, еще ни разу не выходила на