Хождение к Студеному морю - Камиль Фарухшинович Зиганшин

Скитник улегся на койку и, чтобы ослабить неприятные ощущения, уткнулся лицом в подушку. Под вечер напор ветра ослабел и противная качка поутихла. Море уже не кипело и не пенилось. Волны стали ниже и округлее, однако стрелка барометра упорно ползла к отметке «Буря».

Она не обманула – сначала похолодало, и порывы ветра принялись швырять в «Арктику» сырые снежные заряды. Надстройки, такелаж, труба, антенна, палуба быстро покрывались мокрым снегом, на глазах превращающимся в ледяную корку. К утру корабль стал похож на белое неповоротливое чудище. Сбивать лед было опасно из-за риска повредить что-нибудь, либо самому оказаться за бортом. Как только волны пошли на убыль, рукоятку реверса перевели на «полный вперед» и пошли лагом[52] к волне.

Вход в бухту оказался так плотно забит льдами, что пароходу было не протиснуться. (Судоходство в этих широтах зависит от того, куда соизволит подуть ветер. Даже в летние месяцы сиверко за день может пригнать к берегу такие массы льда, что побережье на десятки километров становится недоступным. А задует южак – за какие-нибудь сутки открывается.)

Встали на рейде в трех километрах от порта. Поселок: три ряда серых построек и несколько стрел кранов как на ладони. За ними унылые рыжие холмы, разделенные низкими седловинами. Оттуда то и дело с ревом выныривали и устремлялись в небо самолеты. Через несколько минут после взлета раздавался сотрясающий всю округу «взрыв». Корней от него каждый раз непроизвольно вздрагивал. Ему было непонятно и удивительно, почему после такого мощного взрыва самолет не разваливается, а лишь оставляет за собой полосу белого дыма. Успокоил его Географ, объяснивший, что это не взрыв, а момент преодоления самолетом звукового барьера. Хотя Корнею было непонятно, почему преодоление звукового барьера сопровождается таким мощным «взрывом», он успокоился.

Потянулись часы ожидания южного ветра. Чтобы не терять время впустую, команда принялась избавляться от намерзшего льда.

Безуспешно прождав двое суток, капитан после долгих переговоров по рации убедил портовое начальство выслать к ним ледокол. Тот доставил экипаж, продукты и заправил «Арктику» горючим. Повеселевший Петр Порфирьевич подарил команде ледокола тушу оленя.

Пресную воду они уже успели закачать в танки до этого из голубоватых луж, образовавшихся на льдинах под лучами бессонного солнца. Теперь можно было идти на Яну.

Среди вновь прибывших, помимо старых членов экипажа был один новичок – повариха Варя. Лицом она походила на татарку, а возможно, и была ею. В ней странным образом сочеталась напускная мужская грубоватость с женственностью. Что бы она ни делала, всегда вполголоса напевала. При этом все делала сноровисто и аккуратно.

Погода баловала: ясно, безветренно. Океанская гладь, усеянная «блинами» льдин и редкими айсбергами, возмущалась лишь расходящимися кругами от выныривающих тюленей. Набрав воздух, они исчезали под водой. Однажды прошли мимо скопления льдин, на которых грелись десятки нерп – аборигенов здешних мест. При приближении судна они встревоженно поднимали круглые усатые головы. Некоторые из них приподнимались на ластах и издавали звуки, похожие на мычание.

– Из морского зверья только нерпы здесь постоянно живут, – просвещал Корнея Географ. – Еще с осени в молодом льду проделывают лунки-продухи и поддерживают их всю зиму открытыми. Под защитой снежных «домиков», оледеневших изнутри от испарений воды и дыхания, нерпа спит, приносит потомство. Белые медведи, обнаружив такой снежный купол, поджидают момент, когда нерпа выныривает из воды и, пробив его, нападают.

После завтрака все свободные от вахты высыпали на палубу понежиться, позагорать на солнышке. На третий день надвинулся рыхлой стеной туман. Льдины выплывали из него неожиданно и казались огромными.

Капитан приказал давать гудки, чтобы по эху судить о близости айсбергов. Задувший после полудня с материка ветер поднял волну и отчасти разметал молочную муть, но видимость улучшилась незначительно. Берега по-прежнему не просматривались. Кругом, насколько хватало глаз, лишь серые волны и выплывающие из тумана стаи льдин. Они появлялись все чаще. Волны, придавленные ими, выравнивались. Пенные гребни и вовсе исчезли. На одной из льдин разглядели огромного тюленя, гладкого и блестящего. Он безбоязненно наблюдал за проплывающей мимо него махиной.

Льдины с каждым часом все гуще. Чтобы избежать опасных столкновений с толстыми, многолетними льдинами, сухогруз пошел предельно осторожно, оставляя за собой пенную дорожку, быстро затягиваемую битым льдом. Но в конце концов «Арктика» все же оказалась обложенной со всех сторон льдами. На некоторых можно было разглядеть отпечатки медвежьих лап, очень похожих на человеческие следы.

Капитан не стал таранить. Наоборот, отходя немного назад, на самом малом ходу наезжал на льдины и, продавив несколько метров, давал задний ход. Этот маневр терпеливо повторялся десятки раз. Он позволил без ненужных перегрузок вырваться на относительно чистую воду. Вскоре нос, очистившись от краски, сиял обнажившейся сталью. Корнею нравилось, стоя на носу, наблюдать, как молодые льдины раскалываются, а старые притапливаются под тяжестью судна, а затем с шумом всплывают в потоках воды, иногда перевернувшись, и вместо верхней снежной поверхности показывают ноздреватую нижнюю.

Ближе к вечеру вновь появились айсберги, возвышавшиеся над водой метров на пятнадцать-двадцать (значит, под водой еще метров восемьдесят). Изумрудные, а иногда нежно-голубые, они словно светятся изнутри. Солнечные лучи, отражаясь от их граней, заставляли щуриться. В одном из них волны вымыли полупрозрачную полость, напоминающую зал со сквозными проходами. Небольшие айсберги – посланцы берегового припая, а покрупнее – обломки сползших с гор ледников. Эти зачастую с множеством грязных вкраплений камней, щебня, песка, собранных при сползании с гор в море.

На следующий день один из айсбергов удивил. Проплывая мимо него, люди увидели сквозь голубоватый скол бесформенное волосатое чудовище. Судя по размерам – мамонтенок либо носорог.

Усть-Янск