Сорок третий - Иван Науменко

Самое страшное, что есть случаи, когда оторванный от родной земли человек в адски тяжелых условиях плена впадает в отчаяние, становится безразличным к своей судьбе. И этим пользуются.

Вербуют по-разному. Загоняют силой, расстреливая тех, кто не соглашается на измену. Бывает так, что лагерь делят на две части, причем делят условно, без каких-либо перегородок, и тех, кто не надел мундира, а только согласился надеть, начинают на глазах голодных людей хорошо кормить.

Фашисты понимают, что набранное таким образом войско не очень надежно, поэтому стараются повернуть дело так, чтоб скорее втянуть навербованных в какое-нибудь кровавое дело. Бросают их против партизан, подпольщиков, часто на чужой территории. Знают: запятнав кровью руки, человек к своим не побежит.

Что ж, партизаны могут понять эту механику. Поэтому человек, надевший вражеский мундир, но убежавший от фашистов, для них еще не враг. Он свой, он имеет полную возможность это доказать. И еще одну новость сообщает Саркисов. Он знает немецкий язык, читал книгу Гитлера "Майн кампф" - в теперешней Германии она вроде Библии. Гитлер написал в своей книге, что русское государство организовали германцы-рюриковичи. От Рюрика берет начало русское дворянство, и, перебив его во время революции, большевики, мол, уничтожили тем самым способный к управлению государством элемент. Вот так! Ни больше ни меньше.

Перебежчиков-власовцев распределяют по бригадам, майора Саркисова оставляют при штабе. Создается специальный отдел разведки, и такой человек там нужен.

III

Домачевская, Горбылевская бригады вместе с Батьковичским отрядом переправились через Птичь вблизи небольшой деревеньки Остров по деревянному мосту, который охраняется партизанами.

Жаворонки висят над головой, звенят не умолкая. Серебристые нити птичьих песен опоясывают поднебесье, и если в одном месте птичка замолкает, то сейчас же подает голос другая. Светит солнце, поле дышит паром. На серой пашне пробился пырей, на луговинах - зеленая трава. Огненно-желтыми островками роскошествует на болотах калужница. Остро, пьяняще пахнет черноголов. Днем лягушки квакают лениво, как бы пробуя силу голоса, зато вечером, когда на болота ляжет зыбкая пелена тумана, их беспрерывное, несмолкаемое кваканье просто оглушает.

Лес ожил! Возвращается из отлета малое серое птичье царство, ищет корм, готовит гнезда. Сизый голубь воркует на голом дубе. В сосновой чаще кончают весеннее токование глухари. В низких местах, где недавно стояла вода, на комлях осин, берез висят пряди высохшей тины. Ненадежен грунт в таких местах - ступишь и провалишься.

На третий день партизаны подходят к Чапличам.

Село вытянулось в длину. Кроме сквозной улицы, есть два поселка, размещенные на отшибе. Поселка, прилегающего к селу с восточной стороны, не видно, он отгорожен березовой рощей.

Батьковичский отряд берет на прицел северную дорогу, часть домачевцев - южную. Основной ориентир - ветряная мельница. Стоит она на самом взлобке песчаного косогора, неподалеку от школы, - как ободранный скелет, с застывшими, неподвижными крыльями. В школе размещается полиция.

В поле, несмотря на погожий день, людей мало. Рядом с телегой, нагруженной навозом, шагает дед в серой длиннополой свитке. У самого леса две женщины пашут на корове. У той, что ведет корову, то и дело мелькают из-под короткой юбки голые белые лытки.

Командиры - Бондарь, Вакуленка, Большаков, усевшись на устланный прошлогодними листьями пригорок, советуются. Настороженность в селе явная.

Начинать наступление лучше ночью. Если и встретится засада, то не страшно. Скорее всего, полицаи хотят создать видимость, что партизаны захватили их силой.

Еще не опустились на землю вечерние сумерки, а вести из гарнизона поступают. В лес забрели два пастушка со стадом отощавших за зиму коров.

- Знаете, кто мы? - спрашивает Вакуленка.

- Партизаны.

- Немцы в селе есть?

- Нет.

- Что делают полицаи?

- Ничего.

- Боятся партизан?

- Боятся. Говорят, придете их разгонять.

- Где они ночуют?

- В школе. Но некоторые побросали винтовки, у свояков прячутся. Пять человек в Домачево драпанули.

- Когда убежали?

- Еще позавчера.

- Драбница не удрал?

- Дома он...

Ждать ночи нет смысла. Солнце садится за лесом. Косые лучи отражаются в стеклах окон зловещими огоньками. В лесу слышатся команды. Наступление на Чапличи начинается таким же порядком, как прошлой осенью на Гороховичи.

Выстрелов в селе не слышно. Полицаи молчат, затаились. Партизанские цепи спокойно подходят к селу.

Возле школы необычная картина. Уже сгущаются сумерки, очертания строений, заборов, деревьев расплываются, расползаются. Во дворах, на майдане слышны партизанские голоса. Вокруг школы - от ветряка до улицы залегли партизаны, нацелив в окна и двери дула винтовок. В окнах темно. На школьном дворе никакого движения.

Наконец наружная дверь распахивается, по низкому крыльцу во двор, как горох, сыплются темные фигуры. Они не разбегаются - строятся в шеренгу.

Во двор заявляется Вакуленка. Навстречу ему, отделившись от шеренги, бежит маленькая фигурка, в двух шагах неподвижно застывает, задыхающимся голосом докладывает:

- Товарищ Вакуленка, чаплицкая полиция построена. Пять гадов удрали. Но мы их найдем.

Вакуленка молча проходит вдоль шеренги. Наконец его зычный бас раскатывается по двору:

- Что, сукины дети, довоевались? Пьяницы проклятые, разбойники, торбохваты! Полизали немцам задницу. Вот сейчас поставлю пулемет и всех на капусту!..

Затаенное, унылое молчание.

Вакуленка берет нотой пониже:

- Черт с вами. Советская власть придет и разберется, кто как напаскудил. Я не судья и не прокурор. Свое слово сдержу. Вы теперь, гады ползучие, кровью должны искупать грехи...

В школьных окнах поблескивает свет, бывших полицаев по одному вызывают к командирам. Разговор не очень долгий - к полночи кончается. У полицаев даже винтовок не отбирают. Тут - политика. В Семеновичах, Малой Рудне гарнизоны еще держатся, и от того, как поступят партизаны со здешними полицаями, кое-что зависит...

IV

Батьковичский отряд, оставленный в засаде, вошел в Чапличи под утро.

Агроном Драгун, политрук третьей роты, сразу направился к сестре. Тут, в Чапличах, он родился и вырос.

У сестры вид неважный: в семье младшая, а в волосах - паутинки седины, пригожее лицо осунулось, синие глаза как бы выцвели. Однако Алена не теряет бодрости и, может, благодаря этому живет на свете. Жить не сладко: муж погнал на восток колхозное стадо и как в воду канул. На ней трое детей, старшему мальчику десятый год, коня нет.