Сорок третий - Иван Науменко

Передние всадники останавливаются, сбиваются в кучу. Бондарь с Гринько подъезжают, начинают, как и остальные, оглядываться. В стороне от дороги, в сосняке, чуть заметно поблескивает огонек.

- Спешиться! - приказывает Бондарь. - Первые десять человек за мной!

Передав кому-то из партизан повод, он идет к сосняку. Нога путаются в нескошенной прошлогодней траве. Под сапогами хлюпает. Болотце тянется метров на триста, чуть не вплотную подступая к самому сосняку.

Когда партизаны выбрались на сухой грунт, в лес, они увидели странную картину. Вокруг костра, скорчившись, подогнув ноги, лежали человек восемь в немецких шинелях, новых сапогах, а вперемежку с ними, одетые кто во что, трое партизан. Возле огня, опустив голову на колени, дремал еще один - как видно, часовой.

Услышав шаги, часовой вскакивает, выхватывает из кармана пистолет. Бондарь узнает в нем Топоркова.

- Встать! Кто такие?

Незнакомцы торопливо встают, испуганно глядя на партизан, которые наставили на них дула винтовок. Лица у них небритые, заросшие. Пилотки неуклюже надвинуты на самые уши.

Топорков громко докладывает:

- Перебежчики, товарищ начальник штаба. Из власовского отряда. К партизанам перешли сами.

Что-то как бы мешает Топоркову говорить, и Бондарь машет рукой, дав знак разведчику отойти от костра. На опушке, наедине с начальником штаба, Топорков обрисовывает положение подробнее. Власовцы убежали со станции Птичь, из эшелона. Блуждали несколько дней по лесу, но партизан не встретили. Топорков, наткнувшись на перебежчиков, предложил отправиться с ним в штаб соединения. Тем более что один из власовцев называет себя майором, несет будто бы важные сведения.

Три дня подряд допрашивают власовцев.

Самая интересная среди них фигура - майор Саркисов. Он невысокий, чернявый, щупловатый. До войны будто бы преподавал историю в московском институте. В подкладке шинели, голенищах сапог, других потайных местах амуниции майор припрятал несколько бумаг, которые составлялись высоко - в самом штабе предателя Власова.

По словам майора, к власовцам он попал сознательно. Принадлежал к подпольной организации военнопленных, созданной в лагере. Организация решила направить нескольких командиров во власовскую армию с целью вести там подрывную работу, а при первой возможности перейти на сторону Красной Армии или партизан.

Власовщина - явление новое, невыясненное. Эта изменническая армия будет, скорее всего, воевать с партизанами, поэтому Саркисова слушают со вниманием. Среди партизанских командиров, которых пригласили в штаб, есть вчерашние окруженцы, военнопленные, обвести их вокруг пальца трудно - сами были в переплетах.

- Какая идея у этого Власова? - спрашивает Большаков. - На чем основывается его армия? Убивать своих же русских людей, помогать врагу?

Майор устало усмехается.

- У предателя всегда найдется идея. Как личность Власов интереса не представляет. Самовлюбленный карьерист, поверивший в свою исключительность. На Волхове бросил армию, которая в окружении сражалась возле деревни Спасская Полисть, и ночью сбежал к немцам в соседнюю деревню Пятница. С виду - высокая такая оглобля в очках. Считает себя Александром Невским, Иваном Сусаниным, Наполеоном - кем хотите. Почему Александром Невским? Очень просто. Когда-то Александр Невский, упорно сражавшийся с тевтонами, чтобы иметь свободные руки на Востоке, ездил на поклон к татарскому хану. Власов тоже хочет видеть себя спасителем России. Рассчитывает, что немцы поделятся с ним победой.

- Какой победой? Разве он не знает про Сталинград?

- Власов выдвинул свою теорию до Сталинграда. Верил, что Сталинград немцы захватят... Они с ним первое время не очень считались. Поднимают теперь, когда почувствовали, что кишка тонка.

- А что он думает теперь, этот Власов? - снова спрашивает Большаков.

- Он, конечно, не круглый идиот. Хитрая бестия. Понимает, что идея его лопнула, не успев родиться. Но опасность представляет он и поныне. Надо об этом думать. Власов поучает немцев подходить к советским людям не так, как подходили они до сих пор. Дескать, надо учитывать результаты революции, условии советской жизни, то, что советский человек стал грамотным, культурным, что у него выросло чувство личности и собственного достоинства.

- Так надо, чтобы немцы переменились! - выкрикивает Гервась, начальник разведки Горбылевской бригады. - Чтоб перестали быть фашистами.

- Мы многого не знаем о самой Германии, - продолжает Саркисов. Гитлер силен социальной демагогией. Зарубежных капиталистов называет плутократами. Одурманенные немцы считают, что борются за национал-социалистскую идею. За обиженную и попранную исторической судьбой Германию. Заправляют в стране Крупп, Тиссен и другие магнаты капитала, но на первый план не высовываются. В самой Германии они представлены как командиры производства. Офицерами в армию, особенно в нижнее звено, допускаются мелкобуржуазные элементы и даже люди из трудовой среды. Гитлеровская пропаганда козыряет тем, что почти вся фашистская верхушка, как и партийные боссы, многочисленные чиновники, происходит из простых людей. Мол, дворянин у нас только один - фон Риббентроп. Главная фашистская газета называется "Фолькишер беобахтер", что означает "Народный наблюдатель". Выходит под лозунгом "Свобода и хлеб".

- Пролетариат, - Гервась криво улыбается. - Чтоб он скопытился, такой пролетариат.

Из рассказов Саркисова, остальных перебежчиков постепенно вырисовывается картина создания власовской армии. Грустная, невеселая картина, и для тех, кто побывал в немецком плену, немного знакомая. Есть, конечно, предатели, разные малодушные, нестойкие люди, которые довольно легко надевают немецкий мундир. Но немало таких, кто изменять не собирался, кто не имел, казалось, оснований не любить советскую власть. Чем их берут, как завлекают в черные дьявольские сети? Много иезуитских, замысловато-хитрых и открыто-наглых методов применяет враг, пользуясь тем, что пленный безоружен, голоден и холоден, а самое главное - оторван от родины, от привычной среды. Сотни лагерей, в которых страдают невольники военной судьбы, разбросаны по Германии, по другим захваченным странам. Власовские эмиссары вот уже скоро год разъезжают по лагерям, выступают с речами, ведут доверительные беседы наедине, ища в душах исстрадавшихся людей хоть какую-нибудь трещину, куда можно забросить зерно сомнения и неверия.

Самое страшное, что есть случаи, когда оторванный от родной земли человек в адски тяжелых условиях плена впадает в отчаяние, становится безразличным к своей судьбе. И этим пользуются.

Вербуют по-разному. Загоняют силой, расстреливая тех, кто не соглашается на измену. Бывает так, что лагерь делят на две части, причем делят условно, без каких-либо перегородок, и тех, кто не надел мундира, а только согласился надеть, начинают на глазах голодных людей хорошо кормить.