Фрунзик Мкртчян. «Я так думаю…» - Кора Давидовна Церетели

Ленинакан после землетрясения. 1988. Фото З. Саркисян

Сос Саркисян:

Я часто ездил в Ленинакан потом, говорил ему: «Поезжай, посмотри». И он отвечал: «Я не могу смотреть на мой разрушенный город»47.

В тот страшный 1988 год, собирая свой обильный зловещий урожай, смерть обошла Фрунзика стороной. Но пощадила ли она его тогда или сыграла злую шутку, сохранив ему жизнь для следующих страшных потрясений?

«Каждый должен ненадолго умереть»

События развивались по нарастающей.

Отношения с Тамар разладились. Они расстались… Трудно гадать почему. Заветная мечта Фрунзика о теплом, уютном доме, так же как и надежда найти мать для своего сына, снова потерпела крах. Он был к тому времени слишком задавлен всеми бедами и много пил. Молодая, красивая, удачно сделавшая актерскую карьеру жена не была готова к таким испытаниям.

Альберт Мкртчян:

Вместе они прожили около трех лет. Ничего хорошего из этого не получилось. У них были довольно сложные отношения. Два сильных, талантливых человека, они не могли порой найти общего языка. В творчестве они удивительно дополняли друг друга. А в жизни что-то получалось не так. Расходились и снова сходились.

Многие потом обвиняли Тамар в смерти Фрунзика, считая, что она довела актера до инфаркта своенравным характером. Говорят, что Тамар очень переживала, что не родила от Фрунзика ребенка… Уже после разрыва она продолжала работать в его труппе. Они вместе ездили на гастроли в США.

Сос Саркисян:

Фрунзик советовался с Тамар по любому вопросу. Он был совершенно неприспособленным в быту человеком.

Он рассказывал, как однажды хотел сварить рыбу. Позвонил Тамар, с которой был уже в разводе, и спросил, как узнать, готова ли рыба. Она ответила: если глаза вылезут, значит, готово. «Сос-джан, смотрю – глаз-то нет! Только потом понял – откуда им быть, ведь голову я отрезал. Чего я ждал – непонятно»48.

В конце 80-х годов Фрунзика начало тревожить поведение сына. Ваагн стал избегать общества друзей и сверстников. У него пропал интерес к любимому занятию – рисованию. Фрунзика пугал пустой, невидящий взгляд сына. Поначалу все списывались на общее настроение подавленности после землетрясения. Однако постепенно стало очевидным – меланхолия юноши имеет болезненный характер.

Фрунзик забил тревогу. На помощь своему кумиру бросились лучшие врачи Еревана – невропатологи, психиатры. Консультировались со своими западными коллегами, совещались, собирали консилиумы… Потом стали избегать встреч с Фрунзиком. Тянули, откладывали заключение, не решаясь высказать его вслух: болезнь матери передалась сыну по наследству и была неизлечима. На самом деле – это было уже слишком…Воистину на разрыв аорты! А потом всё завертелось в густом, мрачном тумане и пошло кружить по знакомым кругам ада. Такое страшное, зловещее дежавю. Всё как в тот, первый раз с Донарой – ночной кошмар и пытка. Врачи, сокрушенно разводящие руками. И ни тени надежды на выздоровление.

Осенью 1990 года режиссер Вилен Захарян посетил Фрунзика в его однокомнатной квартире. Квартиру в центре города актер после развода оставил Тамар. Сын в очередной раз – в клинике.

Вилен Захарян:

Я решил окончательно переехать в Москву к жене и сыну. Фрунзик позвонил и пригласил к себе – попрощаться. Мы сидели одни в неуютной холостяцкой квартире. Из мебели – стол, два стула, кровать. На столе – сигареты, два лимона, хлеб и водка.

– Значит, все-таки уезжаешь? – с горечью спросил он меня. – Видно, мать твоя была права, когда говорила – русская жена всё равно перетянет тебя в Москву.

– Не жена, а семья, – возразил ему я. – Ведь если бы не они, я не был бы тем, кем стал.

Фрунзик разлил водку по граненым стаканам. Молча чокнулся со мной, залпом, не закусывая, выпил. Я знал, что он не одобряет моего решения. Осуждает… Считал – надо жить на родине. Нельзя оставлять страну, в которой родился. Может, это в нем говорила кровь его родителей-беженцев? Или его опыт общения с зарубежными армянами-«ахпарами»? Он пытался меня отговорить. Рассказал о том, что в Сирии и Ливане встречался с многими армянами, которые отчаянно тоскуют по родной земле. Они даже пуговицы у него выпрашивали в качестве сувенира, старались хоть как-то дотронуться до него. Для них он был олицетворением родины…

На мое возражение, что семья всё же главное, семья помогает выжить, он ответил с горькой усмешкой:

– А мне она всегда только мешала. Помнишь, как определил свое счастье Вагарш Вагаршян? Человек счастлив, если правильно выбрал профессию и жену.

Зная, как ему не повезло в двух браках, как несправедливо обижен он судьбой, я попытался его ободрить:

– Но ты самый счастливый человек! Профессию выбрал правильно, а семья у тебя – вся наша большая страна. Тебе везде – почет и уважение. Везде примут, везде обласкают!

В ответ он только отмахнулся:

– Брось, Вилен. Это совсем не то. Мне не хватает теплоты, домашнего очага.

На прощание он спел мне свою любимую народную песню «Кианк гнац» – «Жизнь ушла». В ней такие горькие слова! «Жизнь ушла из меня – рассеялась, растаяла, погасла…» Он весь отдался этой грустной песне. Душа у него надрывалась. И у меня слезы навернулись на глаза.

Фрунзик Мкртчян

Настоящая жизнь – там!

В 1991 году у меня случилось язвенное кровотечение, и меня в состоянии комы привезли в больницу, прямо на операционный стол.

Во время операции желудка я пережил клиническую смерть. Хирурги копаются в моем теле, а я чувствую, как вылетает моя душа и устремляется куда-то вверх…

Смотрю на всех с потолка… Такое изумительное чувство легкости! Невозможно передать словами! Представьте только – не чувствую тяжести тела!

Вдруг замечаю полосу яркого-желтого света. Лечу, купаясь в теплых, ласковых его лучах, и попадаю в какой-то темный тоннель. Лечу… Лечу… и чувствую: я здесь не один. Вот кто-то обогнал меня и пролетел мимо… Вот еще один летит… А этот – почему-то несется в обратном направлении…

Потом как-то внезапно тоннель заканчивается, и передо мной, переливаясь яркими, праздничными красками, в золотистом сиянии неземного света открывается вид на сказочный город…

Откуда-то доносятся звуки музыки… То ли органа, то ли арфы… Такое спокойствие и ощущение радости! Благодать!

Обрадованный, я только собираюсь влететь в город, как вдруг слышу за спиной