Тайна Найтингейла - Филлис Джеймс

— Сомневаться можно сколько угодно, пока мы не получим результаты токсикологического анализа. Но по логике вещей, похоже, именно это средство убило ее. Вы когда его купили?

— Честное слово, не помню. Где-то в начале лета, как раз розы должны были распуститься. Может, кто-нибудь из старших сестер помнит. Я отвечаю за почти все растения в оранжерее. В общем, конечно, не совсем отвечаю: на этот счет не было никакой официальной договоренности. Просто я люблю цветы, а больше никому до этого нет дела, вот я и делаю, что в моих силах. Я пыталась устроить небольшой розарий перед столовой, и мне нужен был этот инсектицид, чтобы уничтожить вредителей. Я купила его в питомнике Блоксема на Винчестер-роуд. Посмотрите, там на наклейке есть адрес. И хранила вместе с другим садовым инвентарем: перчатками, веревкой, лейками, лопатами и тому подобным — в угловом шкафу в оранжерее.

— Вы не можете припомнить, когда видели его последний раз?

— Точно — нет. Но в прошлую субботу утром я подходила к шкафу за перчатками. В воскресенье у нас в часовне была поминальная служба, и мне надо было украсить ее цветами. Я думала, что смогу найти в саду какие-нибудь интересные ветки с остатками осенних листьев или семейными коробочками, которые можно, использовать для украшения. Не помню, чтоб я видела эту банку на месте в субботу, но думаю, что, если б ее там не было, я бы заметила. Хотя не уверена. Я ведь не пользовалась этим уже несколько месяцев.

— А кто еще знал, что это средство хранится там?

— Да кто угодно мог знать. Ведь шкаф не запирается, и ничто не мешало любому заглянуть внутрь. Наверно, мне следовало запирать его, но ведь никогда не думаешь… Я хочу сказать, что, если человек решил покончить с собой, он всегда найдет способ. Я ужасно потрясена, но вам не удастся свалить всю вину на меня. Не удастся! Это несправедливо! Она могла использовать что угодно. Все что угодно!

— Кто она?

— Фаллон, конечно. Если Фаллон действительно покончила с собой. Ох, я сама не знаю, что говорю.

— Фаллон знала про никотин?

— Нет, если только она сама не заглянула в шкаф и не обнаружила его там. Единственно, про кого я могу сказать с уверенностью, что знали, это Брамфетт и Ролф. Помнится, они сидели в оранжерее, когда я убирала эту банку в шкаф. Я еще подняла ее и сказала какую-то глупость насчет того, что у меня теперь достаточно яда, чтобы отравить их всех, а Брамфетт сказала, что мне следует держать его под замком.

— Но вы этого не сделали?

— Ну, я поставила его сразу в шкаф. А замка там нет, так что я ничего не могла поделать. Как бы то ни было, на наклейке все ясно указано. Любому понятно, что это яд. И почему, собственно, никотин? У медсестер масса возможностей раздобыть наркотики. Несправедливо обвинять во всем меня. В конце концов, дезинфицирующее средство, которое убило Пирс, было также смертельно. Но никто не жаловался, что оно хранилось в туалете. Нельзя же, чтобы в медучилище были такие же правила, как в психиатрической лечебнице. Вам не в чем меня обвинить. Предполагается, что те, кто работает здесь, — люди в здравом рассудке, а не маньяки-убийцы. Я не дам свалить всю вину на меня. Не дам!

— Если вы не использовали этот инсектицид против Фаллон, то вам нечего беспокоиться. А сестра Ролф сказала что-нибудь, когда вы принесли сюда эту жестянку?

— Кажется, нет. Просто посмотрела на нее, оторвавшись от книги. А в общем — не помню. Не могу даже сказать, когда точно это произошло. Только был теплый солнечный день. Это я помню. Скорей всего, в конце мая или начале июня. Может быть, Ролф помнит, а уж Брамфетт-то наверняка.

— Мы у них спросим. А пока я хотел бы взглянуть на этот шкаф.

Он оставил банку с никотином Мастерсону, чтобы тот завернул и отправил ее в лабораторию, велел ему прислать сестру Брамфетт и сестру Ролф в оранжерею и вышел следом за сестрой Гиринг из комнаты. Все еще невнятно возмущаясь и протестуя, она повела его на первый этаж. Они прошли через пустую столовую. Обнаружив, что дверь в оранжерею заперта, сестра Гиринг сразу забыла про свой испуг и обиды.

— А, черт! Совсем забыла. Главная сестра решила, что с наступлением темноты лучше запирать ее, потому что некоторые стекла ненадежны. Вы помните, что одно стекло выпало во время бури? И она боится, что кто-то мог отсюда пробраться в дом. Обычно мы запираем ее только поздно вечером, вместе с остальными дверями. Ключ висит на доске в кабинете Ролф. Подождите здесь. Я мигом.

Она почти тут же вернулась и открыла дверь большим старинной формы ключом. Они вошли в теплую, пахнущую грибной сыростью оранжерею. Сестра Гиринг безошибочно нащупала выключатель, и две длинные трубки люминесцентного освещения, высоко подвешенные под вогнутым потолком, несколько раз беспорядочно мигнули и наконец вспыхнули ярким светом, открыв глазу настоящие джунгли во всем их великолепии. Оранжерея представляла собой замечательное зрелище. Далглиш отметил это уже во время первого осмотра здания, а теперь, ослепленный сверканием бликов на листьях и стеклах, даже зажмурился от восхищения. Вокруг него переплетался ветвями, тянулся вверх, стелился по земле и с пугающей щедростью заполнял все пространство тепличный лес, а снаружи бледное отражение его висело в вечернем воздухе, неподвижное и призрачное, простираясь в зеленую бесконечность.

Некоторые растения выглядели так, будто произрастали здесь с того самого дня, как построили оранжерею. Словно настоящие пальмы, только уменьшенного размера, они вздымались ввысь из своих кадок, раскинув под стеклом шатер блестящих листьев. Другие же, более экзотичные, были покрыты пучками буйной листвы, растущими прямо из обезображенных рубцами или зубчатых стволов, либо поднимали кверху отвратительно мягкие губчатые трубки, впитывающие влажный воздух. Между ними темно-зелеными пятнами разбрызгивали тень папоротники, покачивая своими изящными листьями от сквозняка, идущего от двери. Вдоль всех сторон огромного помещения тянулись белые полки, на которых стояли горшки с более домашними и приятными цветами, находящимися на попечении сестры Гиринг, — красными, розовыми и белыми хризантемами и узамбарскими фиалками. Казалось бы, оранжерея должна вызвать в памяти умильную картинку из викторианской эпохи — зимний сад, трепещущие веера и признания на ушко под сенью пальм. Но Далглиш ощущал гнетущую атмосферу зла в каждом уголке Дома Найтингейла: даже эти растения, казалось, впитывали свою манну из зараженного воздуха.

Мейвис Гиринг сразу подошла к низкому, длиной фута в четыре деревянному шкафчику, покрашенному белой краской, который помещался под полкой слева от двери и был едва заметен за завесой колеблющихся папоротников.

У шкафчика имелась лишь одна хлипкая дверца с маленькой круглой ручкой, но без замка. Вместе они присели на корточки и заглянули внутрь. Хотя свет от люминесцентных ламп под потолком был ослепительно ярким, внутри шкафа было темновато, да еще мешала тень от их собственных голов. Далглиш включил фонарик. И с помощью его лучика разглядел обычные атрибуты комнатного цветоводства. Мысленно он составил подробную опись. Клубки зеленого шпагата, две лейки, небольшой пульверизатор, пакетики с семенами (некоторые уже вскрытые и наполовину пустые, у таких верхний край был сложен и отогнут назад), небольшой пластиковый мешок с компостом для пересадки цветов и еще один — с удобрением, дюжины две цветочных горшков разного размера, стопочка лотков для семян, секатор, совок и маленькие вилы, сваленные в кучу каталоги семян, три книжки по цветоводству в тканевом переплете с грязными, заляпанными обложками, несколько ваз для цветов и полным-полно спутанной проволоки. Мейвис Гиринг показала на дальний угол.

— Вот здесь он стоял. Я засунула его подальше. Так, чтоб никого не искушать. Его и не заметишь, если просто так открыть дверцу. В общем, хорошо был спрятан. Вон это место — видите? — там он и стоял.

Она говорила назойливо оправдывающимся тоном, как будто пустое место из-под инсектицида снимало с нее ответственность. Вдруг ее голос изменился. Он стал более тихим и хриплым, в нем послышались просительные нотки, как у провинциальной актрисы, играющей сцену обольщения.

— Я понимаю: все это выглядит подозрительно. Во-первых, я проводила наглядный урок, когда умерла Пирс. А теперь еще это. Но я не трогала это средство с прошлого лета, когда последний раз им пользовалась. Клянусь, не трогала! Я знаю: некоторые не поверят мне. Они будут рады, да, рады и почувствуют облегчение, если подозрение упадет на нас с Леном. Это снимет подозрение с них. А кроме того, они завидуют. Всегда завидовали. Потому что у меня есть мужчина, а у них нет. Но вы-то верите мне, правда? Вы должны мне верить!

Это была жалкая и унизительная сцена. Стоя рядом с ним на коленях, Гиринг прижалась к нему плечом — они словно склонились вместе в каком-то нелепом подобии молитвы. Он чувствовал щекой ее дыхание. Ее правая рука, нервно перебирая пальцами по полу, подкрадывалась к его руке.