Тайна Найтингейла - Филлис Джеймс

— У нее кто-нибудь из здешних? — спросил Далглиш.

— Нет, ничего подобного. Просто она вращается в очень фешенебельном обществе. Ее фотографии печатаются в каждом третьем номере журнала светской хроники. А еще они связаны с театральной богемой. У К.-Б. был брат-актер, Питер Кортни. Повесился года три назад. Вы, наверно, читали об этом.

Из-за своей работы Далглиш редко имел возможность сходить в театр, хотя это было одним из тех удовольствий в жизни, которых ему недоставало больше всего. Он видел игру Питера Кортни всего один раз, но эта постановка была не из тех, которые быстро забываются. Его Макбет был очень молод, так же чувствителен и самоуглублен, как Гамлет, и при этом — раб полового влечения к собственной жене, которая намного старше его, а его физическая отвага выражалась в истерии и хулиганских выходках. Это была извращенная, но интересная интерпретация, и она, пожалуй что, имела успех. Вспоминая сейчас эту постановку, Далглишу показалось, что он может уловить сходство между двумя братьями, что-то такое в разрезе глаз, может быть. Хотя Питер был наверняка лет на двадцать моложе. Хотелось бы знать, что думали друг о друге эти два человека, столь сильно отличающиеся по возрасту и дарованиям.

— Пирс и Фаллон ладили между собой? — неожиданно спросил Далглиш без всякой связи с предыдущим.

— Нет. Фаллон презирала Пирс. Это не значит, что она ее ненавидела или могла бы обидеть, просто презирала.

— Для этого были какие-то особые причины?

— Пирс взялась доложить главной сестре, что Фаллон по ночам попивает виски. Маленькая ханжа. О, я знаю, что она умерла и мне не следует так говорить. Но, в самом деле, ее ханжество бывало совершенно невыносимым. А случилось, по-видимому, вот что: недели за две до того, как эта группа вернулась на очередной цикл занятий в училище, Дайан Харпер (она теперь ушла от нас) сильно простудилась, и Фаллон приготовила ей горячее виски с лимоном. Пирс, кажется, услышала запах из коридора и заключила, что Фаллон уже пытается совратить своих младших подруг этим дьявольским зельем. И вот она явилась в подсобку — они тогда жили в главном сестринском корпусе — в халате, с раздутыми ноздрями, словно ангел мести, и пригрозила, что доложит обо всем главной сестре, если Фаллон чуть ли не на коленях не пообещает никогда в жизни больше не притрагиваться к этому зелью. Ну, Фаллон сказала ей, куда пойти и что там с собой сделать. Уж Фаллон умела цветисто выражаться, когда рассердится, это точно. Дэйкерс расплакалась, Харпер взорвалась, и общий шум привлек заведующую общежитием на место происшествия. Пирс, конечно, доложила обо всем главной сестре, но никто не знает, чем это кончилось, кроме того, что Фаллон стала хранить виски у себя в комнате. Однако это событие вызвало бурю страстей на третьем курсе. Фаллон-то никогда не пользовалась популярностью в группе, она была чересчур замкнута и остра на язык. А вот Пирс девочки стали заметно сторониться.

— А Пирс недолюбливала Фаллон?

— Ну, трудно сказать. Кажется, Пирс никогда не беспокоило, что о ней думают другие. Странная была девушка и какая-то бесчувственная. Например, она могла осуждать Фаллон за то, что та пьет виски, но это не мешало ей попросить у той же Фаллон ее читательский билет.

— Когда же это случилось?

Далглиш подался вперед и поставил свою чашку на поднос. Он говорил спокойным, равнодушным тоном. Но вновь почувствовал, как в нем нарастает возбуждение и ожидание, интуитивное ощущение того, что было произнесено нечто очень важное. Это было больше, чем подозрение: это была, как всегда, уверенность. Подобное ощущение могло, если повезет, возникнуть несколько раз за время одного расследования, а могло и не возникнуть вовсе. Далглиш не мог вызвать его волевым усилием и боялся глубоко исследовать причины его возникновения, подозревая, что нежный росток этого ощущения быстро завянет от дыхания логики.

— По-моему, как раз перед тем, как они вернулись на занятия. Должно быть, за неделю до смерти Пирс. В четверг, по-моему. Во всяком случае, они еще не перебрались в Дом Найтингейла. Это было сразу после ужина, в главной столовой. Фаллон и Пирс вместе выходили из столовой, а мы с Гудейл шли как раз за ними. Фаллон повернулась к Пирс и сказала: «Вот библиотечная карточка, которую я тебе обещала. Лучше возьми ее сейчас, а то утром мы можем не увидеться. И, пожалуй, захвати с собой и читательский билет, а то они могут не дать тебе книгу». Пирс что-то пробормотала и, на мой взгляд, довольно невежливо схватила карточку, вот и все. А что? Разве это важно?

— Да нет, не думаю, — ответил Далглиш.

VIII

Следующие пятнадцать минут он просидел, проявляя образцовое терпение. Судя по учтивому вниманию к ее болтовне и по той неторопливости, с которой он пил третью и последнюю чашку чая, сестра Гиринг не могла догадаться, что каждая минута теперь была на счету. Когда чаепитие закончилось, Далглиш сам отнес поднос в маленькую сестринскую кухню в конце коридора, а она, слабо протестуя, семенила за ним по пятам. Там он поблагодарил ее и откланялся.

Он тут же направился к похожей на келью комнате, до сих пор хранившей почти все личные вещи, которыми владела Пирс в больнице Джона Карпендара. Не сразу отыскал нужный ключ в тяжелой связке, лежавшей у него в кармане. Комнату заперли после смерти Пирс, и она до сих пор оставалась на запоре. Он вошел и включил свет. Кровать стояла голая, а вся комната была чисто убрана, словно ее тоже выставили для прощания перед похоронами. Занавески на окнах раздвинуты так, чтобы, если смотреть с улицы, комната не отличалась от всех остальных. Хотя окно было приоткрыто, в воздухе чувствовался слабый запах дезинфекции, как будто кто-то старался с помощью ритуального обряда очищения уничтожить память о смерти Пирс.

Далглишу не надо было напрягать память. Осколки этой частной жизни были жалки и скудны. Тем не менее он вновь просмотрел все оставшиеся вещи, осторожно прощупывая их руками так, будто через ткань или кожу ему мог передаться ключ к разгадке, это не заняло много времени. Ничего не изменилось после его первого осмотра. В казенном шкафу, точно таком же, как в комнате Фаллон, было более чем достаточно места для нескольких шерстяных платьев невыразительной расцветки и фасона, которые раскачивались на плечиках от ищущих прикосновений его рук, издавая еле слышный запах чистящего средства и нафталина. Толстое зимнее пальто бежевого цвета было добротное, но уже старое. Далглиш еще раз проверил карманы. В них не было ничего, кроме носового платка, который лежал там и во время первого осмотра: скомканный кусочек белой хлопчатки с неприятным запахом чужого дыхания.

Он подошел к комоду. И здесь тоже имеющейся емкости было более чем достаточно. В двух верхних ящиках лежало нижнее белье: толстые практичные сорочки и панталоны, без сомнения удобные и теплые для английской зимы, но без малейшего намека на прелестные капризы моды. Ящики были выстланы газетой, хоть простыни уже однажды вынимали, Далглиш все равно сунул под них руку, но ничего не нащупал, кроме шероховатой поверхности голых неполированных досок. В остальных трех ящиках лежали юбки, джемперы и кофты; кожаная сумочка, аккуратно завернутая в тонкую оберточную бумагу, пара выходных туфель в сетчатом мешочке; вышитое саше с дюжиной аккуратно сложенных носовых платков; несколько шарфов и три пары нейлоновых чулок в нераспечатанных упаковках.

Он вновь обратил свое внимание на тумбочку у кровати и небольшую полочку над ней. На тумбочке стояла настольная лампа; небольшой будильник в кожаном футляре, у которого давно уже кончился завод; пачка бумажных носовых платков, один из которых наполовину торчал смятым концом из прорези в картоне, и пустой графин для воды. Еще там лежала Библия в кожаном переплете и ящичек для письменных принадлежностей. Далглиш открыл Библию на первой странице и вновь прочитал надпись, сделанную аккуратным каллиграфическим почерком: «Хедер Пирс — за примерное поведение и прилежание. Воскресная школа собора Св. Марка». Прилежание. Старомодное, пугающее слово, но такое, которое, как ему казалось, наверняка пришлось по вкусу Пирс.

Он открыл ящичек для письменных принадлежностей, хотя почти не надеялся найти там то, что искал. Ничего не изменилось со времени первого осмотра. Так же лежало ее незаконченное письмо к бабушке — скучное описание событий за неделю, столь же безликое, как запись в процедурном журнале, и большой конверт, отправленный ей в день ее смерти и, очевидно, положенный сюда кем-то, кто, вскрыв его, не мог придумать, что с ним делать. В конверте была иллюстрированная брошюра о работе приюта в Суффолке для спасавшихся от войны немецких беженцев, которую явно прислали в надежде на пожертвование.

Он перевел взгляд на небольшую подборку книг на полке. В прошлый раз он их уже видел. И как тогда, так и теперь был поражен стандартным и скудным набором книг в этой личной библиотеке. Школьная награда за рукоделие. Лэмовские «Рассказы из Шекспира» для детей. Далглиш всегда сомневался, что хоть один ребенок прочитал эту книгу, и не было заметно, чтобы ее читала Пирс. Два путеводителя: «По пути Св. Павла» и «По пути Христа». Обе книги были аккуратно надписаны Пирс. Популярное, но устаревшее издание учебника по медицинскому уходу. Дата на форзаце была поставлена почти четыре года назад. Интересно, неужели она купила этот учебник заранее, готовясь к учебе в медучилище, а потом вдруг обнаружила, что все советы о том, как ставить пиявки и делать клизму, уже устарели. Томик «Золотой антологии» Палгрейва, тоже школьная награда, только на этот раз, как ни странно, за поведение. По этой книжке тоже не было видно, чтоб ее читали. И наконец, три книжки в мягких обложках — романы популярной писательницы; на обложке каждого рекламная надпись: «Книга, по которой поставлен фильм», плюс еще одна книга — чрезвычайно сентиментальная повесть о странствиях по Европе заблудившихся собаки и кошки, которая, как помнил Далглиш, была бестселлером лет пять тому назад. Эта книжка была надписана: «Дорогой Хедер с любовью от тетушки Эди, Рождество, 1964 г.». Такой подбор книг почти ничего не говорил о характере покойной, кроме того, что круг ее чтения был так же ограничен, как и ее жизнь. А то, что искал, он нигде не нашел.