Прекрасная монашка - Барбара Картленд

— В таком случае нам, разумеется, нечего и спорить по этому поводу, — согласилась Аме.

— Конечно, вы правы, — проговорила леди Изабелла с нотками тонкой иронии в голосе.

Затем она бросила быстрый взгляд на часы, стоявшие на каминной полке, и вскрикнула:

— Боже мой, уже почти полдень, а я все еще не одета!

Ведь Леонард будет ждать, чтобы сделать мне прическу.

Воистину, время летит слишком быстро.

Она встала с кресла, говоря это, а затем, все еще сжимая в руках карточки с приглашениями, поспешно вышла из комнаты, оставляя после себя тонкий аромат чудесных экзотических духов. Хьюго открыл дверь перед леди Изабеллой, а когда она вышла, вновь прикрыл ее.

Когда он закрывал дверь, то заметил, что Изабелла обронила свой носовой платок — крошечный квадратик, обшитый по краю кружевами; в уголке этого платка были вышиты инициалы Изабеллы Беррингтон, а под ними — корона.

Хьюго тотчас поднял его с пола и несколько секунд смотрел на этот кусочек батиста. Затем пальцы Хьюго медленно сомкнулись, сжимая платок леди Изабеллы.

Внезапно вид у него стал смущенным: он совсем забыл о том, что Аме все время оставалась в комнате, примостившись на подлокотнике кресла и устремив на него взгляд.

— Леди Изабелла обронила свой носовой платок, — без особой нужды сообщил он девушке.

— Вы любите ее! — тихо воскликнула Аме.

Хьюго замер на месте; кровь у него прилила к лицу и предательским румянцем выступила на щеках.

— Что вы имеете в виду? — запинаясь, спросил он.

— Вы любите ее, — повторила девушка. — Я догадалась об этом еще несколько дней назад, когда заметила, как вы смотрите на нее; и теперь вот, минуту назад, когда вы подняли с пола ее платок, у меня появилась полная уверенность в этом.

— Но вы ведь не расскажете об этом? — прервал ее Хьюго. — Вы ничего не скажите ей?

— Ну конечно же, нет, — успокоила его Аме. — Это ваша тайна.

Хьюго тяжело вздохнул.

— Я влюбился в нее с первого взгляда, — признался он, — но об этом никто и никогда не узнает.

— Леди Изабелла могла бы гордиться и радоваться тому, что ее полюбил такой человек, как вы, месье Хьюго, — тихо проговорила девушка.

— Вы говорите, она могла бы гордиться! — Хьюго глухо рассмеялся. — Гордиться! — повторил он еще раз. — А известно ли вам ее отношение к этому? Ведь есть десятки, да что там десятки — сотни мужчин, влюбленных в эту женщину. Причем мужчин богатых и обладающих властью. Всем известно, что в прошлом году она отказала герцогу Севильскому, маркизу Ставерлейскому и Ричарду Ядлею, тому самому, который является наследником миллионов старого Ядлея. Я глубоко убежден в том, что полюбить ее — значит стать предметом всеобщих шуток, чем-то вроде того, о чем пишут в бесчисленных памфлетах, которые распространяются сейчас по Парижу.

— Не думаю, что любовь когда-нибудь может стать предметом для шуток, — ответила Аме. — Я считаю, что леди Изабелла никогда не позволила бы себе посмеяться над вами.

— А я никогда и не рискнул бы открыться ей, — проговорил Хьюго. — И вы обязательно должны обещать мне, поклясться всем святым, что существует для вас на этом свете — что никогда даже не намекнете ей об этом.

— Я обещаю, — ответила Аме, — хотя мне кажется, месье Хьюго, что вы совершенно не понимаете, как леди Изабелла несчастна. Она нуждается в любви и не может найти того, кто был бы ей мил. Вполне возможно, что именно в вашей любви она и нуждается более всего, хотя сама этого не знает.

— В моей любви! — Хьюго вновь рассмеялся. — А что, интересно, я мог бы предложить ей? За исключением того жалованья, которое мне платит его светлость, у меня больше нет ни пенни. Отец мой застрелился после того, как проиграл громадную сумму, исчисляемую в сто тысяч фунтов стерлингов. Да, конечно, вы не знаете имени своего отца, но хочу заверить вас, Аме, что гораздо лучше оставаться круглым сиротой, чем знать, что ты являешься сыном мота и прожигателя жизни, чья безрассудная страсть к картам превратила его в безответственного субъекта, которого не волновало даже будущее его семьи.

— Бедный месье Хьюго, как вы, должно быть, страдали все эти годы, — проговорила Аме.

— Не так сильно, как мог бы, — ответил Хьюго. — Это правда, я действительно вынужден был отказаться от многого интересного и любопытного в своей жизни, доступного для людей моего возраста и моего положения, но во многих других отношениях я оказался в гораздо более выгодном положении, чем они. Меня никто не мог оторвать от моих книг, я получил образование сначала в школе, а затем в университете, и в результате мои занятия принесли мне счастье. И вот, наверное, потому, что я так сильно ценил эти вещи, боги, которые любят посмеяться над людьми, привели в мою жизнь Изабеллу, дабы показать, что на самом деле я такой же, как и большинство моих непутевых друзей.

— Вам ни в коем случае нельзя терять надежды, — успокоила его девушка.

— Видите ли, я никак не могу потерять то, чего у меня никогда не было, — ответил Хьюго. — Я вполне удовлетворен тем, что могу поклоняться Изабелле хотя бы издали; ловить каждое слово, сказанное ею, каждое ее движение, а потом, когда мы расстаемся, я могу вспоминать все так же ясно, как будто это происходит перед моими глазами снова и снова.

— Иногда Изабелла рассказывает мне, — продолжал Хьюго, — как она провела свое утро, и я благодарю небо за то, что в эти редкие моменты могу оказаться хоть в чем-то полезным для нее. Посочувствуйте мне, Аме, потому что, будучи педантом по складу своего характера, я попался в расставленный мною же капкан. Я считал, что книги и учение, ум вполне достаточны для жизни, а теперь вижу, как я ничтожен, как ошибался.

— Это не правда, — возразила ему девушка, — так как из-за своей рассудительности вы вполне научились владеть собой. Вы можете страдать, но по крайней мере в состоянии сдерживать свои чувства. Вы при любых сложившихся обстоятельствах можете владеть собой — даже в такой ситуации, когда менее разумный или более легкомысленный человек потеряет надежду.

Вместо ответа Хьюго сел в кресло и закрыл лицо руками. Затем проговорил:

— Не заставляйте меня поверить в то, что еще есть надежда, — взмолился он. — Может быть, я и глупец, но не такой уж безнадежный, как вы, наверное, думаете. И хорошо знаю, какова правда. За это время я хорошо изучил характер Изабеллы. Моя персона может рассматриваться в качестве претендента на ее руку приблизительно с такими же шансами, как кандидатура какого-нибудь захудалого факельщика с парижской мостовой.

Закончив говорить, Хьюго глубоко вздохнул и вдруг почувствовал, как волна страдания захлестнула его, словно приливом; а потом он ощутил мягкое прикосновение руки к своему плечу и услышал голос, в котором чувствовалось волнение, охватившее девушку.