Наследники - Олег Юрьевич Рой

вызова? Но звонок-то заливается! И только тут она поняла, что к телефону звонок не имеет никакого отношения, заливистая трель доносится из бело-розовой пены буйно цветущих яблонь – пожилых, кряжистых, таких массивных, что решетчатой ограды за ними и не разглядеть.

Школа!

Точно. Сегодня же последний звонок, Майка на днях рассказывала – очень смешно – как ее уговаривали «поработать символом». Ибо полагается, чтобы оный символ таскал на плече один из выпускников, а большинство первоклассниц у них – отнюдь не дюймовочки. То ли акселерация, то ли детей просто перекармливают, подумала Арина.

– И чего бы тебе не позвенеть в колокольчик?

– Да ладно – колокольчик! Они говорят, надо белый фартук, белые гольфы и белые банты. Такие, знаешь, с полголовы.

Племяшка покрутила коротко стрижеными кудряшками – отращивать локоны она отказывалась категорически, как ни уговаривала ее бабушка. Впрочем, Елизавете Владимировне сейчас было, к счастью, не до превращения внучки в маленькую принцессу.

– Ну ты ж не наголо бритая, можно и бант прицепить.

– Вот еще! Можно подумать, на мне свет клином сошелся.

– И чем дело кончилось?

– Милку выбрали.

– Милку? Это не та, что зимой тебе гадости подстраивала?

– Ага.

– И тебе не обидно?

– Чего обидно-то? Я сама им сказала: Милку возьмите, у нее ресницы километровые. Она теперь всем докладывает, что ей под это дело новые туфельки купили – чтоб белые, как же! – и какой-то умопомрачительный фартук, чуть не шелковый, с во-от такими кружевами на плечах.

– И тебе совсем-совсем не хотелось перед всеми покрасоваться?

Майка не задумалась ни на мгновение:

– Арин, ты чего? Вот тебе бы захотелось, чтоб на тебя все пялились?

– Сейчас, пожалуй, нет, а что было в первом классе, я уж и не помню.

– Если бы хотелось, ты бы помнила, – веско подытожила племяшка, ныряя под одеяло. – А я в тебя пошла.

– То есть у феи-крестной ты бы не стала просить бальное платье?

– Может, и стала бы. Вот стукнет мне… пятнадцать лет…

– А сейчас?

– А сейчас лучше скафандр и космический катер.

Булычовскую «Алису» она зачитала чуть не до дыр, и потихоньку осваивала раннего Хайнлайна.

Вспомнив про Майку, Арина улыбнулась, но пошла быстрее, словно убегая от веселой трели. В раскатистом звоне колокольчика не было ничего радостного. Последний звонок… Надо ж для праздника выдумать такое тоскливое название…

* * *

– Идем, идем, моя хорошая, – ласково приговаривала женщина в широкой клетчатой юбке, белой футболке с мультяшными рыбками на груди и перекинутой через плечо тоже клетчатой, только другого рисунка торбой, явно почти пустой.

Могла бы у дочери рюкзак-то и забрать, не переломилась бы, подумала вдруг Арина, удивившись собственному раздражению. Девочка шла неохотно, запинаясь, лиловый школьный ранец с болтающимся на лямке замусоленным плюшевым зайцем висел на одном плече, так что маленькая фигурка все время клонилась набок. Майка совсем другая – эта мысль Арину почему-то обрадовала. Вообще-то на первый взгляд девочка с лиловым рюкзаком была на Майку похожа: каштановые волосы просвечивали на солнце рыжиной, задорный носик усеян веселыми конопушками. Но это у племянницы нос задорный, а у этой, хоть и курносый, и с веснушками, смотрит вниз. И глаза – тоже в землю.

Должно быть, женщина слишком сильно потянула дочь за руку, потому что та прошептала:

– Пусти…

Или… Арине показалось, что по спине хлопнула чья-то невидимая, совершенно ледяная ладонь. Послышалось, или девочка в самом деле прошептала не «пусти», а «пустите»?

И тут она ее узнала!

Не девочку – женщину.

На размытом снимке в Майкином смартфоне та была одета в зеленое, похожее на халат, платье. Но волосы, темно-русые, небрежно схваченные пухлой черной резинкой, те же. И лицо… И сейчас, в реальности, такое же неопределенное, как на том кадре, словно размытое – незапоминающееся, никакое. Но это была она!

Раздумывать было некогда.

Арина быстро – но не резко, чтобы не отпугнуть – подошла к странной парочке и заговорила – тоже быстро-быстро, чтобы не дать опомниться, но мягко, негромко, как Таймыр мурлычет. Еще и улыбочку изобразила – робкую, почти просительную:

– Позвольте, я помогу, вам же понадобится поддержка, вы ее нашли, и вам нужна помощь…

Женщина остановилась, но смотрела молча и как будто растерянно. Девочка, даже не попытавшись выдернуть у нее ладошку, тоже остановилась, все так же угрюмо пялясь в землю, в серый трещиноватый асфальт. Да беги же, почти яростно думала Арина, но девочка стояла неподвижно.

Неужели эта клетчатая ее чем-то опоила?

Или даже – Арина ошиблась? И «пустите» ей послышалось? И даже если не послышалось, может, это не мать, а, к примеру, нянька? Вот только девочка явно не из тех, у кого бывают няньки. И клетчатая, вместо того чтоб буркнуть «отвали» или вовсе игнорировать непрошенную собеседницу, остановилась. И словно пытается что-то сообразить.

Арина забормотала еще мягче, еще проникновеннее, чувствуя себя проповедником – из тех, что ходят по квартирам, убеждая граждан «открыть душу» какому-нибудь богу.

– Это чудо, что вам удалось ее найти, настоящее чудо. Но вам же теперь понадобятся всякие документы, без них ведь никак, и может быть, даже приют, то есть защита. И это просто чудо, что я вас увидела, наш фонд «Материнская защита» помогает всем, кому необходимо, наши специалисты…

– Нет у меня денег на специалистов, – буркнула клетчатая и двинулась прочь, потянув девочку за собой.

Да что же это такое!

Арина пошла рядом, продолжая бормотать:

– Какие деньги, что вы! «Материнская защита» (господи, откуда, из каких уголков мозга вылезло это пафосное название!) помогает всем, кому нужна поддержка, у нас и юристы, и даже… ведь некоторым женщинам приходится прятаться…

Мысли неслись стремительно – куда, куда же? Свой район Арина знала наизусть, но тут была чужая территория. Впрочем, кажется, вон там должен быть полицейский участок… И идут они пока в нужном направлении…

– Вы же понимаете, что бумаги все равно потребуются…

Рыжая кирпичная девятиэтажка, вдоль которой они шли, наконец закончилась. И там, в гуще рябин и сирени, синел знакомый типовой прямоугольник! Бинго!

Впрочем, до бинго было еще далеко. Арина принялась осторожно теснить клетчатую. Она уже увидела под синим прямоугольником полуоткрытую неприметную дверь, возле которой курили двое: рыжий мужик в натянутой на могучих плечах полосатой тенниске поверх – ох ты, невезуха, может, не заметит? – форменных штанов и второй, помельче и побледнее.

– Пойдемте, пойдемте, если вы не расскажете правду, опять ничего не получится, но я вам помогу, не бойтесь… – бормотала она, мягко, но настойчиво вынуждая женщину свернуть с дорожки, тянувшейся мимо, на короткое ответвление к вожделенной двери