Шкура - Курцио Малапарте

– Я тоже думаю, что вы поступили правильно, – сказала миссис Флэт, – но меня не удивит, если в Вашингтоне так не думают.

– Вашингтон одобрил мое решение, – сказал генерал Корк с иронической улыбкой, – но даже без одобрения Вашингтона я остался бы при своем мнении, тем более после последнего скандала.

– Какого скандала? – спросила миссис Флэт, наклонив голову.

– Это не очень забавная история, – сказал генерал Корк.

Он рассказал, что несколько дней назад восемнадцатилетний парень среди бела дня на виа Кьяйя застрелил свою сестру, которая, несмотря на запрет семьи, пошла-таки на бал в американский офицерский клуб.

– Толпа, – добавил генерал Корк, – аплодировала убийце.

– What? – вскричала миссис Флэт.

– Толпа была неправа, но… – сказал генерал Корк, – два дня назад вечером две неаполитанские девушки из хороших семей, неосмотрительно принявшие приглашение на танцевальный вечер в американский офицерский клуб, были препровождены в отдельную комнату, где силой были принуждены пройти медицинский осмотр. По всему Неаполю прокатился взрыв возмущения.

– Я сделал представление в Военный трибунал, – добавил генерал Корк, – на виновных в этом постыдном деле.

– Вы выполнили ваш долг, – сказала миссис Флэт.

– Благодарю вас, – сказал генерал.

– Итальянки имеют право на наше уважение, – сказал майор Моррисон, – это порядочные женщины, достойные уважения, как и американки.

– I agree with you, but I can’t agree with Malaparte[258], – сказала миссис Флэт.

– Почему же? – спросил генерал Корк. – Малапарте – добрый итальянец, он наш друг, и мы его очень любим.

Все, улыбаясь, смотрели на меня, а сидевший напротив Джек подмигнул мне.

Миссис Флэт окинула меня взглядом, в котором ирония, презрение и коварство смешались в доброжелательном удивлении, и улыбнулась:

– You are fishing for compliments, aren’t you?[259] – сказала она.

В этот момент открылась дверь, и на пороге, предшествуемые мажордомом, возникли четверо ливрейных слуг, неся в старинной манере на некоем подобии носилок, покрытых великолепной алой парчовой накидкой с гербом герцогов Толедских, огромную рыбу, сервированную на необъятных размеров серебряном массивном подносе. Охи радости и восхищения пробежали по столу, и с возгласом: «Вот и сирена!» – генерал Корк обратился к миссис Флэт и склонился в поклоне.

С помощью слуг мажордом расположил поднос посреди стола перед генералом и миссис Флэт и сделал несколько шагов назад.

Все посмотрели на рыбу и остолбенели. Сдавленный крик ужаса сорвался с губ миссис Флэт, генерал Корк побледнел.

Посередине подноса, простертая на ложе из зеленых листьев латука, обрамленная гирляндой из розовых коралловых веток, лежала на спине девочка или что-то очень похожее на девочку. Глаза ее были открыты, губы прикрыты, она удивленно смотрела в потолок, на «Триумф Венеры» Луки Джордано. Она была голой, но темная блестящая кожа того же цвета, что и платье миссис Флэт, как пригнанная одежда, моделировала формы ее еще незрелого, но уже стройного тела, мягкий изгиб бедер, легкий выступающий холмик живота, маленькие девственные груди и полные развитые плечи.

Ей могло быть не более восьми или десяти лет, по крайней мере, на первый взгляд, она казалась очень молоденькой, хотя по развитым женским формам могла сойти за пятнадцатилетнюю. Местами нарушенная или разваренная, особенно на боках и плечах, ее кожа позволяла увидеть через разрывы и трещины нежное мясо, местами серебристое, местами золотистое, так что она казалась одетой, как и миссис Флэт, в фиолетовое и желтое. И как у миссис Флэт, ее лицо (которое в кипящей воде вылезло из кожи, как перезрелый плод из кожуры) походило на сияющую маску из древнего фарфора с оттопыренными губами, высоким и узким лбом и зелеными круглыми глазами. У нее были короткие руки, некое подобие заостренных плавников в форме ладоней без пальцев. Пучок редкой щетины, похожей на волосы, спускался по бокам маленького личика, собранного, как сгусток, в подобную улыбке гримасу. Длинные изящные бедра оканчивались, как говорит Овидий, in piscem[260], рыбьим хвостом. Девочка покоилась в своем серебряном гробу и казалась спящей. Но, по непростительной ошибке повара, она спала, как спят покойники, которым никто не позаботился опустить веки: она спала с открытыми глазами и любовалась тритонами Луки Джордано, трубящими в морские раковины, мчащимися в морском галопе дельфинами, поддерживающими карету Венеры, само́й обнаженной Венерой в золоченой карете, бело-розовым кортежем Нимф, Нептуном с трезубцем в руках, несущимся по волнам на упряжке белых лошадей, еще жаждущим невинной крови Ипполита. Она любовалась написанным на потолке «Триумфом Венеры», этим синим морем, серебряными рыбами, зелеными морскими чудищами, белыми облаками на горизонте и улыбалась застывшей улыбкой: это было ее море, это была ее потерянная родина, страна ее сновидений, счастливое царство Сирен.

Впервые видел я вареную девочку, отварное дитя, и я молчал, пораженный священным страхом. За столом все побледнели от ужаса.

Генерал Корк поднял взгляд на сотрапезников и дрожащим голосом воскликнул:

– Но это же не рыба!.. Это девочка!

– Нет, – сказал я, – это рыба.

– Вы уверены, что это рыба, что это настоящая рыба? – спросил генерал Корк, проведя рукой по влажному от холодного пота лбу.

– Это рыба, – ответил я, – знаменитая морская сирена.

После освобождения Неаполя союзники запретили рыбную ловлю в заливе: море между Сорренто и Капри, между Капри и Искьей было заминировано, в нем плавало много блуждающих мин, что делало рыболовный промысел опасным. Да и союзники, особенно англичане, не доверяли рыбакам, не давали им выходить в море из опасения, что те станут передавать сведения немецким подводным лодкам или снабжать их горючим, в любом случае, они могут подвергнуть опасности сотни военных транспортов «Либерти», стоявших на якоре в заливе. Подозревать неаполитанских рыбаков! Считать их способными на такие вещи! Но дело обстояло именно так: рыбная ловля была запрещена.

Во всем Неаполе не то что рыбу – рыбью чешую невозможно было найти: ни одной сардины, ни одного морского ерша, ни одного лангуста, морского петуха, осьминога – ничего. Дошло до того, что когда генерал Корк давал обед какой-нибудь важной персоне из союзников (маршалу Александеру, генералу Жюэну, генералу Андерсу), или какому-то важному политику (Черчиллю, Вышинскому, Богомолову), или кому-то из членов американских сенатских комиссий, прилетавших из Вашингтона для сбора жалоб солдат Пятой армии, их мнений и советов по важным вопросам войны, он привык к тому, что рыбу к его столу вылавливали из неаполитанского аквариума, самого богатого в Европе после аквариума Монако.

Поэтому рыба на обедах генерала Корка была всегда очень свежая и редких пород. На обеде в честь генерала Эйзенхауэра мы ели знаменитого «гигантского полипа», подаренного неаполитанскому аквариуму императором Германии Вильгельмом II. Известная японская рыба под названием «дракон», дар императора Хирохито, была принесена в жертву на столе генерала Корка в честь группы американских сенаторов. Огромная пасть этих чудовищных рыб, их желтые жабры, черные и алые плавники, похожие на крылья летучей мыши, зеленые с золотом хвосты, утыканный буграми лоб, оперенье на голове, как на шлеме Ахилла, – все это глубоко тронуло души сенаторов, уже озабоченных ходом войны с Японией. Но генерал Корк, наряду с военными доблестями обладавший качествами отличного дипломата, поднял моральный дух своих гостей, затянув «Jonny got a zero»[261], знаменитую песню американских летчиков на Тихом океане, и все хором ее спели.

Первое время генерал Корк приказывал ловить рыбу к своему столу в питомнике на озере Лукрино, известном свирепыми и изумительно вкусными муренами, которых Лукулл, имевший виллу поблизости, кормил телами своих рабов. Но американские газеты, не упускавшие ни одной возможности подвергнуть резкой критике Верховное командование американской армии, обвинило генерала Корка в «metal cruelty», «чудовищной жестокости», за то, что он вынуждал своих гостей, «уважаемых граждан Америки», есть мурен Лукулла. Некоторые газеты осмелились напечатать: «Может ли генерал Корк сказать, каким мясом он кормит своих мурен?»

Вследствие таких обвинений генерал Корк дал приказ впредь ловить рыбу для его стола в аквариуме Неаполя. Так, одна за другой, все самые редкие, самые знаменитые породы рыб были принесены в жертву «metal cruelty» генерала Корка, даже героическая рыба-меч, подарок Муссолини (поданная в жареном виде с гарниром из отварного картофеля) и прекраснейший экземпляр тунца, дар Его Величества Виктора Эммануила III, как и лангусты с острова Уайт, милостивый дар Его Британского Величества Георга V.

Драгоценные жемчужные устрицы, которые Его Высочество герцог д’Аоста, вице-король Эфиопии, послал в дар аквариуму Неаполя (это были жемчужные устрицы с берегов Аравии, что против Массауа), осчастливили собой обед, данный генералом Корком Вышинскому, заместителю наркома иностранных дел, представлявшему тогда СССР в комиссии союзников в Италии. Вышинский был очень удивлен, обнаружив в каждой раковине розовую жемчужину цвета восходящей луны. Он удивленно поднял свой взор на генерала Корка, как это сделал бы эмир Багдада за обедом в «Тысяче и одной ночи».